На верхней палубе затопали сапогами матросы, менялись вахтенные на шкотах и брасах, рулевые, штурманский помощник спешил на корму определять скорость по ручному лагу [52]. Сменившиеся с вахты матросы, поеживаясь от мороси, не уходили вниз. Потянулся дымок из камбузной трубы, на плите варилась каша, гремели чайники. Постепенно на верхний палубе собралась вся команда. И все как один расположились на правом борту, держась за ванты, боканцы [53], закрепленные на них шлюпки. Так получилось, что «Диана» слегка накренилась в сторону наветренного борта и немного прибавила ходу.

Рикорд, подставив лицо холодным порывам ветра, запахнул плащ, не поворачиваясь, сказал стоявшему рядом Головнину:

— Никак Европа-матушка последнее прости-прощай нам посылает.

Головнин молча, едва заметно покачал головой в знак согласия. Обнявшись, молча стояли матросы. Что-то ждет их впереди, какое испытание приготовил океан, и вообще — суждено ли им вновь вернуться домой…

Пожалуй, подобные настроения искренне запечатлел их командир, вглядываясь в исчезающий за кормой мыс Лизард. Это «была последняя европейская земля, нами виденная, мы оставляли оную с такими же чувствами, как бы покидали собственное наше отечество: нельзя было не приметить изображения печали или некоторого рода уныния и задумчивости на лицах тех, которые пристально смотрели на отдаляющийся от нас и скрывающийся за горизонтом берег. Что принадлежит собственно до меня, то из четырех случаев моего отправления из Европы в дальние моря, я никогда не оставлял ее берегов с таким чувством горести и душевного прискорбия, как в сей раз. Даже когда я отправлялся в Западную Индию, в известный пагубный, смертоносный климат, и тогда никакие мысли, никакая опасность и никакой страх меня нимало не беспокоили: может быть, внутренние, нам не постижимые тайные предчувствия были причиной такой унылости в духе. А может статься, продолжительное время, потребное на приведение к концу нашей экспедиции, в течение коего мы должны были находиться вне Европы и в отсутствии от родственников и друзей, и в исполнении которой необходимо должны неоднократно встречать опасности и быть близко гибели, рождали отдаленным, неприметным образом такие мысли, кои наводили огорчение при взоре на оставляемый берег, воображая, что он последний из европейских земель, который мы видим и покидаем!»

Но океан отпустил морякам самую малость времени на лирическое настроение и уже к вечеру проявил свой нрав. Восточный ветер усилился до ураганной силы, небо заволокло тучами, хлынул дождь. Вроде бы попутный ветер, фордевинд, а весьма коварен и опасен для парусников. Гигантские волны, подбивая судно с кормы, накрывают его целиком, прокатываясь страшным смерчем по верхней палубе, сметая все на своем пути, часто круша и ломая мачты, рвет беспощадно паруса, ударяя в руль, сбивает с курса. Поэтому при фордевинде, или, как его зовут моряки «фордаке», корабли обычно подбирают паруса, ложатся в дрейф и пережидают, пока ветер изменится или стихнет. Особенно опасен фордевинд для судов в полном грузу, как «Диана». Но, уменьшив парусность, Головнин подметил, что шлюп довольно сносно ведет себя на попутной волне. Чтобы не терять драгоценное время, командир решил не останавливать движение и сам правил вахту.

Все бы ничего, шлюп с подобранными парусами устоялся на курсе, лишь отдельные волны, достигая палубы, испытывали на прочность такелаж, но здесь и случилась беда. На левом борту на боканцах висела самая лучшая пятивесельная шлюпка, купленная в Портсмуте. По чьему-то недосмотру еще в порту носовой гак, то есть крюк, подъемных талей не закрепили, как положено на шлюпке. Опытный моряк Хлебников даже при лунном свете заметил эту небрежность.

— Василий Михалыч, — крикнул он сквозь штормовой ветер на ухо командиру, — шлюпку-то слева сорвать может!

В этот момент на «Диану» обрушился шквал, Головнин занялся командами на руль, парусами.

Тут с кормы покатился очередной вал, подбросил шлюпку, сорвал с носовых талей, а следующей волной и вовсе оторвал ее. Не успели опомниться, очередной вал едва не сорвал другую, шестивесельную шлюпку на корме, но эту успели притянуть и закрепить дополнительно.

Командир не скрывал своего огорчения за ужином в кают-компании, но не меньше возмущался лекарь Богдан Бранд.

— Надо же беде случиться, почти весь запас свежей капусты был в шлюпке и все пошло на корм рыбам.

Штормовая погода сопровождала «Диану» до острова Мадеры, где моряки впервые встретили большого кита.

Морское чудище, то и дело пуская фонтаны, сопровождало шлюп до заката солнца. От Мадеры путь лежал к Канарским островам, а оттуда к островам Зеленого мыса.

У Канарских островов, несмотря на качку, команда по очереди наблюдала в телескоп солнечное затмение…

В последних числах ноября пересекли тропик Рака и наконец-то задули с севера долгожданные попутные пассаты. Они сопровождали «Диану» до самого экватора. Острова Зеленого мыса показались после полудня 1 декабря. Первым заметил их штурман и не стал тревожить отдыхавшего командира. В окуляр подзорной трубы слева по корме на горизонте в лазурном небе засверкала на солнце маленькая блестящая точка…

— Сие не иначе остров Антония Святого, — передавая подзорную трубу вахтенному Муру, штурман поспешил взять пеленг.

— Так и есть, — радостно воскликнул Хлебников, — судя по карте, до сей вершины миль шесть десятков.

На палубе появился в рубашке с расстегнутым воротом командир.

— Что за шум? — шутливо спросил он, хотя уже с утра сам высматривал приметный по описаниям пик.

— Все по порядку, Василь Михалыч, пеленг норд-ост, на полрумба к осту, как мы и рассчитывали.

Не отрываясь от подзорной трубы, Головнин ответил:

— Острова сии к Африке принадлежат, Андрей Степаныч, а нам в аккурат менять галс на мыс Фрио к Америке Южной. Выдай-ка нам курс по компасу на сей мыс.

Командир повернулся к Рикорду.

— А что, Петр Иваныч, рыбина наша, я чую, взваривается?

Рикорд и рядом стоявшие матросы засмеялись.

— Уха должна быть славной, господин капитан, сам пробовал. Такую бы рыбину изловить к экватору, на праздник Нептуна.

На восходе солнца матросы Михаил Шкаев и Тарас Васильев всю ночь торчали на корме с удилищем и были вознаграждены. Едва-едва справились они с громадной рыбиной более двух пудов весом, по прозванию «обжора». Хватило с избытком на всю команду и ухи, и жареного…

В первый день нового, 1808 года «Диана» прошла неподалеку от острова Тринидад, и штурман выдал новый курс к месту стоянки на острове Святой Екатерины. Два с лишним месяца покинул шлюп берега Европы. Шторма и шквалы, ураганный ветер и затяжная, двухнедельная «мертвая зыбь» испытывали на прочность шлюп, а его экипаж на стойкость.

Кто лучше командирского взора оценит начальный этап вояжа? «В переходе из Англии до острова Св. Екатерины у нас никогда не было больных более двух человек, да и те имели самые обыкновенные легкие припадки, не зависящие нимало от морских вояжей, ни от перемены климата, и которые более трех дней не продолжались. Шлюп не потерпел никаких повреждений в корпусе, а в вооружении только фор-стеньга дала трещину в несносные жары, когда солнце было близко зенита; действие его лучей могло бы большой вред причинить нашей палубе, наружной обшивке и баргоуту, которые все сосновые, если бы мы не покрывали их парусами и брезентом всегда, когда солнце сияло. Сия предосторожность сделала нам большую пользу».

Почему Головнин избрал место стоянки у бразильских берегов на острове Святой Екатерины? Тут располагалась самая удобная обустроенная и известная в это время гавань на пути к южной оконечности материка. А главное, здесь уже побывали россияне, Крузенштерн и Лисянский, отсюда они проложили маршрут к мысу Горн. На переходе океаном Головнин не раз перечитывал заметки Лаперуза о пребывании в этих местах.