Уэрри красивым жестом распахнул наружную и внутреннюю двери и провел его в теплый мир ароматов кухни, войсковой мастики и камфары. Справа из маленькой прихожей наверх вела лестница. Прихожая казалась еще теснее из-за старомодной вешалки, топорщившейся многочисленной верхней одеждой, стегаными летными костюмами и АГ-ранцами. На стенах в рамочках висели фотографии и несколько довольно беспомощных акварелей. Все это создавало удивительно домашнюю атмосферу, которая заставила Хэссона еще острее ощутить свое одиночество: этот дом был не его домом.

Подавленный и загнанный в угол, он оглядывался по сторонам.

И вдруг дверь в дальнем конце прихожей открылась и оттуда вышла женщина лет тридцати. Среднего роста, светловолосая, с узкими бедрами и довольно пышным бюстом — точь-в-точь те красотки с пухленькими губками, каких Хэссон видел в старых плоскоэкранных кинофильмах. «Вот, — подумал он, — девушка из бара, любящая свою работу, подружка гангстера, девчонка на заднем сиденье мотоцикла, официантка придорожного кафе, за чью благосклонность водители грузовиков колотят друг друга ножками стульев». Женщина была одета под стать этой многогранной роли: туфли на высоком каблуке, облегающие брюки а-ля тореадор и белая футболка. Хэссон не смог заставить себя посмотреть ей в глаза.

— Мэй, — произнес Уэрри голосом, полным гордости, — я хочу представить тебе моего кузена, Роба Холдейна. Он уже несколько дней в пути и проголодался. Правда, Роб?

— Правда, — согласился Хэссон, смиряясь с тем, что у него нет возможности дипломатично заставить Уэрри понять, что сейчас больше всего на свете ему необходимы одиночество и покой. — Рад с вами познакомиться!

— Взаимно, Роб.

Мэй взяла его протянутую руку и в момент прикосновения внезапно улыбнулась одновременно смущенно и открыто, словно между ними обнаружился какой-то неожиданный магнетизм, заставший ее врасплох. Приемчик был настолько избитый, что Хэссон смутился, но в то же время почувствовал себя польщенным. Уэрри радостно улыбался.

— Нам надо бы выпить. Где бутылка, Роб?

— Вот она.

Хэссон обнаружил, что сунул фляжку с виски себе в карман. Он как раз вытаскивал ее, когда к ним присоединилась остролицая угловатая женщина лет шестидесяти. Одета она была празднично, словно собралась в гости. На ней была масса украшений, а волосы подкрашены в тон костюму из меднотекса.

— А это Джинни Карпентер, мать Мэй, — объявил Уэрри. — Джинни, познакомься с Рабом.

— Очень приятно. — Она посмотрела на Хэссона сквозь прищуренные веки и даже не сделала попытки пожать протянутую ей руку. — Вы тот, кто чуть не кокнулся в машине?

Хэссон был ошарашен.

— Да, конечно…

— Что, у вас в Англии нет хороших больниц?

— Ну, Джинни, — примиряюще влез в разговор Уэрри, — Роб провел в больнице столько, сколько надо было. Здесь он, чтобы отдохнуть и восстановить силы.

— Ему это не помешает, — согласилась Джинни, продолжая критически рассматривать Хэссона. — Посмотрим, каков он будет через два месяца нормального режима.

Хэссон попытался придумать быстрый ответ, который дал бы этой женщине понять, что он всю жизнь предпочитал хорошо питаться и намерен это делать и после того, как уедет из Канады, но резкие манеры старушки смутили все его мысли. Хэссон уставился на нее, онемевший и беспомощный, и пытался найти нужные слова.

— Вы собирались хлебнуть разок? — спросила Джинни, опередив его, и многозначительно посмотрела на фляжку в его руке. — Если вам это необходимо, так давайте, не стесняйтесь. Запах алкоголя меня не беспокоит.

Фраза, которую Хэссон отчаянно пытался сложить в голове, тут же рассыпалась на мелкие кусочки, и он окончательно лишился дара речи.

Уэрри радостно кивал, словно наслаждался поддразниванием давних друзей, Мэй по-прежнему смотрела на гостя с изумленным видом, распространяя волны туманной нежности. Хэссон с трудом подавил желание убежать.

— Это моя бутылка, Джинни, — проговорил наконец Уэрри. — Роб принес ее из машины.

— Так почему он этого не сказал? — рявкнула Джинни, направляясь обратно в комнату, из которой появилась. — Я поставлю жариться отбивные. Идем, девочка! Ты сегодня что-то не очень стараешься, а у нас масса дел.

Мэй послушно пошла за ней и, закрывая дверь, бросила последний влажный взгляд на Хэссона.

— Джинни настоящая чудачка, — со смехом заметил Уэрри. Видел бы ты свое лицо, когда она отпустила эту фразочку насчет того, чтобы заложить за воротник!

Хэссон болезненно улыбнулся, недоумевая про себя, как этот человек может быть настолько нечутким.

— Я немного устал. Если вы не возражаете, я бы хотел подняться к себе в комнату.

— Ты к нему едва прикоснулся, — разочарованно произнес Уэрри, присматривая фляжку на свет. — Я купил специально для тебя.

— Спасибо, но я… Моя комната наверху?

— Иди за мной.

Уэрри подхватил чемоданы и повел Хэссона вверх по узкой лестнице. Они оказались в приятной квадратной комнате с двуспальной кроватью и фотографиями хоккейных команд по стенам. Мебель была современная, за исключением застекленного книжного шкафа, наполненного книгами в темных переплетах, на истертых корешках которых остались отдельные блестки золота и серебра. В комнате было два окна, из которых струился яркий свет; он создавал в комнате ощущение простора, напоминая пассажирский салон летающей лодки, в которой Хэссон пересек Атлантику. Хэссон осмотрел комнату. Итак, на ближайшие месяцы это его крепость. Он проверил, запирается ли дверь, и почти сразу же нашел самое подходящее место для переносного телевизора.

— Ванная и туалет прямо по лестничной площадке, — услужливо подсказал Уэрри. — Как только разберешься, спускайся на ленч. Тео сегодня рано вернется из школы и обязательно захочет с тобой познакомиться.

— Я скоро спущусь, — ответил Хэссон, мечтая только о том, чтобы Эл ушел. Оставшись один, он сразу же лег на постель и стал уговаривать свое тело расслабиться.

«Где они? — думал Хэссон. — Где те внутренние резервы и силы, которые обещал мне доктор Коулбрук?»

Он прижал тыльную сторону ладони к губам и закрыл глаза, чтобы не видеть безжалостное белое сияние, осадившее его крепость со всех сторон.

Первая трапеза в жилище Уэрри оказалась еще большим испытанием. На круглом столе в кухне стояло четыре прибора, тот, что предназначался для Хэссона, был обозначен полным стаканом чистого виски, при каждом взгляде на который у Хэссона подступала к горлу тошнота. Он сел с Уэрри и Мэй, а мамаша с повисшей на верхней губе черной сигаретой дирижировала всем, стоя у плиты. Она лично наполняла тарелки из разных посудин, совсем как армейский повар, и не обращала никакого внимания на высказываемые пожелания. Хэссон, который любил хорошо прожаренное мясо, получил клиновидный пласт, дочерна обуглившийся снаружи, но сочащийся розовым из нескольких трещин.

— Мне соуса не надо, — сказал он, когда Джинни потянулась за огромным черпаком.

— Это едят с соусом, — ответила она, залив все, что было на тарелке, илистой жидкостью. Хэссон взглянул на Уэрри, надеясь, что тот выполнит свои обязанности хозяина дома и придет к нему на выручку, но Уэрри был поглощен тем, что строил рожи Мэй и пытался сорвать с ее волос ленточку. На нем по-прежнему была полная форма, только без фуражки, и он походил на солдата, флиртующего с очередной девицей. Мэй в ответ только хмурилась, трясла головой и все время приглаживала обеими руками волосы — жест, вероятно, рассчитанный на то, чтобы продемонстрировать пышность своих кудрей. Хэссон был невольно зачарован и все время смущался из-за того, что взгляд Мэй то и дело с поразительной непосредственностью устремлялся на него. В отчаянии ожидая, пока усядется Джинни, он попытался отвлечься с помощью виски, отхлебывая крошечные глотки, которых едва хватало, чтобы смочить губы. Ожидавшие впереди месяцы внезапно показались ему невыносимыми: испытание на выносливость, которое он явно не выдержит, если безотлагательно не укрепит свою защиту.