— Держи руки там, и я согреюсь. — Лили уткнулась лицом в широкую грудь. — Ну и что ты надумал — говорить своим родным о пленке?

— Если я не скажу, они никогда не узнают правды о Джулии. Они считают, что ты, выгораживая Ричарда, выискивала всяческие улики, чтобы обвинить кого-то другого.

— На этот раз мы могли бы прийти к взаимному перемирию. Элизабет и Майкл не прочь со мной помириться, и даже Касс…

— И ты позволишь им продолжать поносить Ричарда? Ты не обязана так жертвовать. — Он сделал паузу и печально добавил: — Из-за моей семьи и, конечно, из-за Джулии. Моя слепая любовь к сестре ослепила меня. Знай я раньше, как она давила на Ричарда и остальных, я, безусловно, остановил бы ее.

Лили подумала о детстве Джулии и ужасном секрете Элизабет. Конечно, злоупотребления отразились на отношении Джулии к мужчинам, но в какой степени? Желание Элизабет сохранить это в тайне от Артемаса и остальных было решением, которому Лили не имела права не подчиниться.

Она скользнула рукой по его груди. Этот мужчина боролся, чтобы защитить и взрастить своих братьев и сестер с того самого времени, когда сам еще был ребенком. Мужчина, который спасал их жизни, преодолевая наследие прошлого. Он стал тем, чего достиг, и не заслужил новых мук той ужасной тайны, о которой никогда не подозревал.

Сквозь легкую пелену огорчения Лили наконец услышала свое имя.

— Ты дрожишь все сильнее, — сказал он. — Пойдем в дом.

Тихий стон смущения и горя заставил Артемаса крепче обнять ее. Он наклонился к ней:

— Что? Стивен?

— Ричард стоял на мосту с сыном на руках.

— Он поплатился за свою ошибку.

— Но мой сын умер вместе с ним. Погибло так много других людей!

Она задрала голову. Он поддерживал ее сзади, успокаивая взглядом.

— Стивена не вернуть. Боже, как бы я хотел этого! Твой сын — и вместе с нами.

Слезы покатились по ее щекам.

— Я знаю, что ты относился бы к нему как к родному. Я знаю и за это тебя люблю.

— Да, Стивена никем не заменишь. — Он говорил низким, немного грубоватым от волнения голосом. — Но это место может стать счастливым для остальных детей. Наших детей. Ты хочешь?

— Да.

Прижавшись друг к другу, они пошли в дом. Он усадил ее в кресло у камина, включил маленькую лампу Тиффани, потом встал перед ней, заглядывая ей в глаза.

— Подожди, — прошептал он. — Я принесу сейчас кое-что из сейфа.

Удивлению ее не было границ. Встав На колени, он поставил перед ней старый чайник Коулбрука.

— Я ожидал подходящего случая, чтобы вернуть его. — Он напряженно вглядывался в ее лицо, беспокоясь, что она посчитает этот жест надоевшим. — У меня есть замечательные мастера по фарфору.

Она легко прикоснулась к изящной бело-синей картинке:

— Трещины почти неощутимы.

— Я пообещал себе, что восстановлю чайник.

Лили заботливо поставила чайник на маленький столик у кресла, потом переставила на колени и обняла.

— Он снова цел, — прошептала она.

«Por Dios» [38], — отчаянно думала Мария, открывая дверь в офис, находящийся среди лабиринта комнат для слуг в цоколе особняка.

Она была обеспокоена тем, что увидела этим утром в пальмовой комнате. Собираясь сменить цветы на столике перед завтраком, она услышала смех, льющийся откуда-то изнутри обширного, пронизанного солнцем помещения, заполненного высокими кустарниками и растениями. Странно, ведь никому не позволялось бывать здесь, кроме ее хозяина. Мистер Коулбрук и миссис Портер неожиданно вышли на узкую тропинку, не подозревая того, что их видят. Они шли обнявшись. Он раздвигал ветви перед лицом миссис Портер, она манипулировала с его брюками, лукаво улыбаясь Артемасу.

Марии не удалось уйти незамеченной.

— Извините, — чуть не задохнувшись, прошелестела она. — Я не знала, что помешаю…

— Ничего, ничего, — заверил ее мистер Коулбрук, правда, немного посуровел.

Миссис Портер выглядела такой же испуганной, как и Мария. Служанка поспешила прочь из пальмовой комнаты.

Теперь, открыв дверь, она копалась среди свежих лилий — лилий всех видов, экзотических, обычных, заполнивших морозильник и разбросанных по всем столам. Мистер Коулбрук сказал, что хочет видеть эти цветы в своих комнатах ежедневно. Она отодвинула в сторону уже отстоявшие и наконец добралась до телефона.

Это отвратительно — шпионить за мистером Коулбруком, который был так добр к ней и к ее маленькой дочке, но брат его, Джеймс Коулбрук, оказался сущим дьяволом. Он навел справки о кузенах, живших с ней и ее мужем в Виктории, узнал, что они в розыске, и пригрозил лишить их зеленых карточек [39], если она не поможет ему.

Она боролась со своим малодушием, решив признаться, но потом все же позвонила ему, дьяволу, и рассказала все, что видела.

Джеймс выплеснул содержимое бокала в камин. От бренди там колыхнулось голубое пламя.

— Возможно, вам придутся не по нраву мои методы, но никак не результаты, — мрачно сказал он. — Да, кое-кто из поместья сообщает мне обо всем. Да, это последнее дело — так обращаться с Артемасом, но теперь вы понимаете почему.

Элизабет и Майкл, нахмурившись, напряженно следили за выражением его лица. Касс развалилась на диване и, бросив косой, испытующий взгляд, обхватила руками выпуклый живот.

— Теперь понятно, почему Элис ушла от тебя, — произнесла она. — Ты — подлец.

Джеймс оцепенел. Тамберлайн быстро встал со стула, взял у Джеймса стакан и поставил его в бар.

— Полагаю, тебе не стоит больше ни поглощать, ни подливать в огонь, — бросил он Джеймсу. — И каковы бы ни были твои мотивы, нет оправдания твоему шпионству за братом.

Джеймс оперся на камин, такой же печальный и элегантный, как эта комната в его большом, пустом доме с обманчивой тишиной.

«Прямо как раненая пантера», — подумал Тамберлайн. Ослепленный отчаянием, Джеймс произнес:

— Неужели я единственный человек, который не может оставаться равнодушным в этой ситуации?

— Думаю, так оно и есть, — откликнулся Майкл.

Он шагнул вперед. Касс с гордостью и удивлением проводила его взглядом. Какая-то особенная смелость исходила от добродушного, созерцательного Майкла в течение последних месяцев, словно он наконец постиг причину смерти своей жены. Он всегда старался сохранить мир, но как-то отвлеченно, будто святой. Теперь он, по-видимому, был готов и желал бороться с каждым, кто встанет у него на пути.

— Если Артемас любит Лили и просит принять этот факт, то я пойду ему навстречу с распростертыми объятиями.

Джеймс раздраженно произнес:

— И вы смиритесь с тем, что она всегда обвиняла Джулию?

— Она говорила только то, в чем была уверена! — воскликнула Элизабет, печально глядя на Джеймса. — Она могла бы, со своей стороны, возненавидеть нас за то, что мы защищаем Джулию, но этого никогда не было.

Джеймс перевел мрачный взгляд с Майкла и Элизабет на Касс. Та, поглаживая свой живот, неодобрительно косилась на него. Несмотря на то что Джеймс извинился за свое безобразное поведение по отношению к Джону Ли, Касс с тех пор очень к нему переменилась.

— Ты должен признать, что она относилась к нам гораздо добрее, чем мы к ней, — заявила Касс. — Это довольно странный способ возмездия. Желание Лили помириться с нами в действительности никогда не находило отклика, поскольку ты считал невозможной ее любовь к Артемасу.

— А вы никогда не задумывались, что между ними было нечто большее, чем просто дружба, еще до того, как не стало Ричарда? — отозвался Джеймс.

Касс нахмурилась. Элизабет осуждающе покачала головой, а Майкл окинул старшего брата взглядом, полным отвращения.

— Страшно поверить, что ты дошел до таких грязных обвинений Артемаса и Лили.

Джеймс вздрогнул, но выдержал свирепый взгляд Майкла:

— Я всегда считал малоправдоподобной историю об их странной детской дружбе.