— Она — моя мать, — просто ответил он. — Я могу служить в полиции и здесь. Я живу отдельно с восемнадцати лет, но она знает, что я рядом, если вдруг понадобится помощь.

— И вам не жалко было уезжать из Техаса? — Лайла не представляла, как можно покинуть свой дом. Она любила его, знала как свои пять пальцев. Любила запах реки ранним утром, резкую смену погоды, неистовые грозы, проливные дожди, жаркие, влажные дни, когда даже птицы, казалось, засыпали на лету. Ей нравились серые зимние дни с огнем в камине и миской горячего супа. Что еще нужно в этой жизни?

Он пожал плечами.

— Дом — это семья, а не место. В Техасе у меня остались тетки и куча двоюродных братьев и сестер, но никого нет ближе матери.

Лайла с трудом сглотнула. Ее мать умерла, когда ей было пять лет, но она берегла воспоминания о женщине, которая когда-то была центром жизни в этом уединенном домике.

— А вы? — спросил он. — Откуда вы родом?

— Я родилась в этом самом доме и прожила здесь всю жизнь.

Он как-то странно посмотрел на нее, и она поняла, о чем он подумал. Почти все дети рождаются в больницах, во всяком случае, последние пятьдесят лет. Она была явно моложе. Конечно, кое-где еще сохранился обычай рожать дома.

— Вашему отцу не хватило времени отвезти ее в больницу?

— Она не хотела рожать в больнице. — Может быть, сейчас подходящий момент, чтобы рассказать ему, что мать была целительницей, как теперь она? Мама наперед знала, что роды пройдут благополучно, и не видела причин тратить с трудом заработанные деньги на больницу и докторов.

— Смелая женщина, — сказал он, покачав головой и улыбнувшись. — Я сам однажды принимал роды, когда был новобранцем. До смерти боялся, да и роженица не очень радовалась. Но мы справились, ребенок родился здоровый. Боюсь, правда, мое обхождение не очень понравилось матери. Ребенка в мою честь не назвали. Помню ее слова: «Не обижайся, но глаза б мои тебя больше не видели».

Закинув назад голову, Лайла рассмеялась. Она легко представила себе молодого, неопытного полицейского, потного от страха, помогавшего при родах.

— А что случилось? Ребенок родился раньше времени?

— Выпал снег, это было нечто особенное. Дороги полностью замело. Они с мужем уже выехали, но машина застряла в миле от дома, поэтому они вернулись и вызвали помощь. Я находился поблизости, приехал, но погода совсем ухудшилась, и мы просто не рискнули везти ее в больницу. — Он потер ухо. — Уж как она меня только не обзывала. Я сроду таких слов не слышал. Хотела что-нибудь обезболивающее, а я ей ничего не давал, вот она и постаралась, чтобы и мне досталось по полной программе.

Его улыбка приглашала ее посмеяться вместе с ним над этой историей. Лайла хихикнула.

— А что муж?

— Пустое место. Каждый раз, когда он появлялся, получал свою порцию проклятий, поэтому старался лишний раз не попадаться ей на глаза. Я же говорю, что она ужасно злилась.

Сколько же времени она рожала?

Девять часов и двадцать четыре минуты, самые длинные в ее жизни, как она потом сказала. Она готова была поклясться, что рожала три дня.

Лайла почувствовала в его голосе радость. Она взглянула на него с сомнением и поняла, что права.

Вам это понравилось.

Он рассмеялся:

— Да, конечно. Было интересно и забавно, а главное, удивительно. Между прочим, родилась девочка. Мое имя ей явно не подходило.

Его аура немного изменилась, перемешалась с зеленым и веселым желтым. Лайла больше не задавалась вопросом, когда же она в него влюбится. Это случилось именно в этот момент. Что-то внутри у нее расплавилось, стало горячо. Она знала, что ее аура сейчас розовая. Она покраснела, хотя была уверена, что он ничего не видит.

Лайла почувствовала слабость и присела. Все произошло мгновенно. Она никогда не думала, что сможет полюбить, как все. Она любила многих людей, но по-другому. Всегда мешало то, что она не такая, как все, не равный партнер, а опора. Даже для своего отца. Но Джексон сам был сильным. Ему не требовалась сиделка, он сам мог позаботиться о ком угодно.

Если бы она и не видела его ауры, все равно бы влюбилась. Но она видела ее и узнала его душу. И еще она увидела, что он предназначен ей судьбой. Она забыла об осторожности. Ей хотелось броситься к нему и позволить все, что только можно. Она встала и проверила печенье.

— Отлично! — одобрил Джексон.

Она моргнула. Печенье подрумянилось и хорошо поднялось. У нее легкая рука, говаривал отец. Она глубоко вздохнула, взяла полотенце, вынула горячий противень из печки и поставила его на подставку.

— Почему Варгас думает, что вы колдунья?

Эти слова заставили ее спуститься на землю. Его голос чуть изменился, сейчас он был шерифом, которому положено знать, если кто-то в его округе занимается колдовством.

— По нескольким причинам, мне кажется. Я живу одна, в лесу, редко езжу в город, никуда не хожу. Меня прозвали колдуньей еще в четвертом классе.

— В четвертом классе? Интересно. — Он облокотился на шкаф, внимательно следя за ее лицом. — Может, он насмотрелся фильмов про ведьм?

Она вскинула брови и промолчала.

— Значит, вы не колдуете и не танцуете голой при луне?

— Я не ведьма, не колдунья, — просто ответила она. — Я никогда этим не занималась, а голой потанцевать могу, если очень захочется.

— Ну рассказывайте! — Взгляд его потеплел, он подошел поближе. — Позовите меня в партнеры, когда надумаете это делать.

— Обязательно.

Их глаза встретились, и каким-то шестым чувством она поняла, что ей не надо больше осторожничать.

— Вы проголодались? — Он коснулся пальцем ее руки.

— Нет.

— Значит, печенье и тушенка могут подождать?

— Конечно, могут.

Он взял у нее из рук полотенце и отставил кастрюлю подальше.

— Ты ляжешь со мной в постель, Лайла Джонс?

Да.

Лайла зажгла лампу в своей спальне и уменьшила огонек. Из-за грозы и сильного дождя в комнате было темно, как ночью, лишь изредка ее освещали яркие вспышки молний. Казалось, Джексон полностью заполнил собой комнату, его плечи отбрасывали на стену огромную тень. Его аура, видимая даже в тусклом свете масляной лампы, снова пульсировала красным цветом, что означало страсть и чувственность.

Он стал расстегивать рубашку, а она тем временем сняла с кровати покрывало, аккуратно расправила одеяло и взбила подушки. Кровать показалась ей крохотной, хотя и была двуспальной. Для него она точно маловата. Возможно, ей придется поменять ее на большую, хотя Лайла не знала, надолго ли она им понадобится. Беда с ее ясновидением заключалась в том, что Лайла видела факты, а не обстоятельства. Она знала лишь, что Джексон станет ее любовником и ее любовью, но не имела ни малейшего понятия, полюбит ли он ее, останутся ли они вместе, или все ограничится сегодняшней встречей.

— Ты, кажется, нервничаешь? — Несмотря на сильное желание, которое уже трудно было скрыть, его голос прозвучал удивительно спокойно. Он уже расстегнул рубашку, но не снял ее, а стоял и внимательно смотрел на Лайлу, следя за каждым ее движением.

— Да, немного, — призналась она.

— Если ты не хочешь, просто скажи, я пойму.

Нет, я хочу этого, поэтому и нервничаю. — Глядя ему в глаза, она расстегнула шорты, сбросила их на пол и стала расстегивать блузку. — Мне никто так… не нравился. Я по натуре очень осторожная, но… — она покачала головой, — с тобой я не хочу осторожничать.

Он стряхнул с себя рубашку, и та тоже оказалась на полу. Свет от лампы падал на его плечи, подчеркивая гладкие, сильные мышцы и широкую грудь с темным пушком. Лайла вздохнула, чувствуя, как возбуждение расползается по всему телу. Она забыла обо всем на свете, глядя на него, жадно впитывая зрелище раздевавшегося мужчины.

Он присел на край кровати и наклонился, чтобы снять сапоги. Она залюбовалась линией его позвоночника и упругой спиной. Сердце билось все быстрее, стало еще жарче.

Сапоги стукнулись о деревянный пол. Поднявшись, он снял брюки, а затем и трусы и, обнаженный, повернулся к ней.