Горбун натянул поводья ярдах в двадцати от темнеющего впереди здания, не покидая глубоких лесных теней. Каменная глыба океанариума была сера от времени, от ржавеющего железного листа подоконников по ней тянулись вертикальные рыжие потеки. Облепивший стены плющ, только-только давший побеги этой поздней весной, был подрезан по периметру окон. Внутри не горело ни огонька, но оба знали, что где-то поблизости должен бродить сторож с зажженной свечой. Пьюл надеялся, однако, что тот дрыхнет где-нибудь заодно со своею собакой. Он крался под окнами массивного здания, вслушиваясь и вглядываясь, пробуя открыть все окна по очереди, готовый бросить все и удрать при малейшем шорохе.

Ухватившись за брус широкого двойного переплета, он потянул за створку, и окно со скрипом приоткрылось в россыпи ржавой шелухи. Пьюл подтянулся, в поисках опоры скребя носками ботинок по камню и обдирая ладони о грубый подоконник. Опрокинувшись на спину, он беззвучно обругал и ночь, и окна, и всех невидимых сторожей с собаками, и особенно — доктора Нарбондо, с удобством восседавшего на облучке двуколки и готового хлестнуть лошадь при первом же намеке на неприятности. Пьюл знал, впрочем, что доктору страсть как неохота уезжать, так и не раздобыв карпа, ведь без этой рыбы Джоанна Сауткотт останется лишь бесформенной кучкой праха и лишенных плоти костей, да и ее полоумный сынок вряд ли захочет расстаться со своим мешком полукрон, если их попытка не увенчается успехом.

Пьюл предпринял новую атаку на окно; физические упражнения никогда не были его коньком. По сути, они были ему омерзительны. Ниже его достоинства. Вся эта кутерьма не стоила и кончика его пальца. Однако очень скоро, когда в его распоряжении окажется кое-что существенное… Пьюл обнаружил, что уже балансирует на подоконнике, стараясь не позволить ногам соскользнуть обратно в темноту. Отчаянно дернувшись, он головой вперед скатился наконец внутрь здания. Пальто зацепилось за задвижку переплета, дернув Пьюла в сторону. Содержимое карманов застучало по каменному полу, и он выругался, глядя в полутьме на огарок свечи, катящийся под железные ножки аквариума. Секундой позже он уже стоял на четвереньках, шаря ладонями по влажному полу.

Воздух был пропитан застойным запахом несвежей аквариумной воды, водорослей и соли, неопрятной коркой наросшей на стеклянных крышках от мелких брызг аэраторов. Пьюл слышал постукивание капель, падавших из протекающих резервуаров, и журчание пузырьков на спокойной поверхности воды. Слава богу, спички не плюхнулись ни в одну из луж. Он спрятался за одним из широких каменных монолитов, подпиравших ряды темных аквариумов, и чиркнул по шершавому граниту спичкой. Сера вспыхнула, зашипела. Затеплив свой огарок, Пьюл надежно укрепил его в медном подсвечнике. Вгляделся во тьму, уверился, что он здесь один, встал и зашагал к противоположной стене.

За последний месяц он прошел по этой самой комнате не меньше полудюжины раз, знакомясь с островами аквариумов, с расположением и устройством огромных резиновых пузырей, подававших воздух в резервуары, а также шкафчиков с сачками, сифонами и ведрами. Он отыскал широкий квадратный сачок и стремянку, оттащил их к центру помещения. Повел свечой вдоль длинного низкого аквариума, вглядываясь в бликующее стекло, и высмотрел серебристую тушу большущего карпа, лежавшего почти без движения среди камней и водорослей.

Пьюл взобрался на верхнюю ступеньку лестницы. Сняв стеклянную крышку с резервуара, он сошел вниз и осторожно поставил ее на пол. Миг — и он снова наверху, опускает сачок в аквариум.

Здесь должно проявить проворство: появись у карпов хоть полшанса, они отплывут в дальний конец аквариума и затаятся, а Пьюлу придется волочь туда стремянку, чтобы их достать. Лишние хлопоты. Он осторожно вытянул из воды густые пряди водорослей и выкинул их на пол как попало. Незачем путаться в них сачком. Ему нужен был карп, а не это зеленое месиво.

Сквозь мутную воду он разглядел улегшегося на гравий крапчатого кои около полутора футов в длину. Подходящий! Пьюл опустил сачок в воду, покачал им, расправляя углы, и внезапным рывком опустил на хвост спавшего карпа, чтобы выдернуть его из воды прежде, чем тот успеет опомниться. Нащупав голову рыбины, он постарался запустить пальцы ей под жабры — вода так и плескала из аквариума, впитываясь в переднюю часть пальто.

И тут карп, не пожелавший быть пойманным, внезапно рванул в сторону, ускользая из захвата. Пьюл кинулся за рыбиной, обхватил ее руками и уже ощутил, как под ним кренится стремянка, когда осознал вдруг, что его спину озаряет чей-то фонарь, а где-то рядом лает пес.

— Вот те на! — встревоженно ахнули позади; Пьюл же вместе с пойманной рыбой повалился на бок и упал в кучу мокрых водорослей. Волоча за собою веревки анахарисов и амбулий, Пьюл боролся с карпом, оглушенным после удара вскользь о каменное основание аквариума. Собака с рыком терзала его брючину. Пьюл выкрикивал ругательства, улюлюкал, яростно вопил на собаку и ее хозяина в расчете на то, что сторож — старик с высохшей ногой — предпочтет не связываться с явно сумасшедшим похитителем рыб. Сохранялась надежда, что, расслышав вопли, Нарбондо подгонит чертову двуколку поближе.

Пьюл лягнул повисшую на штанине и волочившуюся позади собаку, но отцепить ее так и не смог. Хозяин дохромал до них и, присев, обеими руками ухватил рычавшую псину за холку, словно волновался лишь об одном: чтобы заодно с карпом Пьюл не похитил еще и ее.

Извернувшись, Пьюл вытолкнул карпа за окно — пролезть туда с ним в охапке не представлялось возможным — и почувствовал, как рыбу выхватили у него из рук.

Порыв ветра с дождем резанул по глазам, стоило Пьюлу подтянуться на подоконнике, что оказалось не столь уж сложно: воющую собаку держал сторож, а расстояние от окна до пола здесь было на пару футов меньше, чем снаружи. Земля, соответственно, оказалась дальше, чем рассчитывал Пьюл, и после жуткого, вышибающего дух удара он скорчился в грязи между камнем фундамента и колесом двуколки. Нарбондо бешено ругался; Пьюл вяло отругивался в ответ; сторож, с трудом удерживая на месте свою собачонку, с оторопью вглядывался в них, высунувшись из распахнутого окна. Горбун хлестнул лошадь, как только Пьюл ухватился за борт повозки, намереваясь впрыгнуть в нее, и ему пришлось какое-то время бежать, отчаянно подскакивая, чтобы наконец подтянуться и рухнуть на дно, лицом прямо в тушу огромной рыбы.

Задыхаясь и фыркая, он лежал там, оттирая со щеки слизь и чешую рукавом пальто; внутри зрело искушение ухватить карпа за хвост и до бесчувствия отколотить им Нарбондо, сбросить горбуна с облучка под копыта несущейся лошади, переехать его искаженную физиономию железными ободами колес и оставить подыхать в дорожной слякоти. Но — терпение: его время еще придет!

Пьюл подобрал тяжелую рыбу и затолкал в бочонок, где плескалась вода, едва способная покрыть тело карпа. Он потряс свою добычу, стараясь привести в чувство, но та была полураздавлена, и весьма скоро вода в бочонке замутилась кровью и чешуей.

— Сдохла! — прокричал Пьюл в подпрыгивавший на облучке затылок Нарбондо.

Горбун что-то крикнул, но ветер отнес его ответ в сторону. Двуколка, подскакивая и гремя, мчалась между двумя рядами темных дубов, то и дело влетая в ухабы, однажды едва не опрокинулась в канаву. Летевшая из-под копыт жидкая грязь окатывала всю внутренность колымаги, не щадя и Пьюла; сам же он вцепился в борта обеими руками и был счастлив забыть о судьбе несчастной рыбины.

Но тут, с внезапностью, влепившей Пьюла в бугристую спину Нарбондо, лошадь встала и попятилась. В слепящем потоке ливня горбун полез назад, раздраженно мотнув головой в сторону Пьюла.

— Возьми треклятые вожжи! — выдохнул он, распахивая сумку и роясь внутри в поисках скальпеля. Нащупав искомое, Нарбондо удостоил неловкого компаньона такого толчка в спину, что тот едва не вылетел за борт повозки, а через мгновение они снова мчались прочь: Пьюл правил, доктор же деловито потрошил рыбу остро отточенным лезвием и негромко изрыгал тут же отлетавшие прочь под натиском ветра и дождя ругательства, совершенно забыв о напарнике, погруженном в черные мысли о смерти и мщении.