Название доклада менялось несколько раз. Реклама была другая, но суть содержания, как казалось Гошкевичу, не менялась.

Точибан в глубине души сам не убежден в том, что сегодня докладывал. Но старался выказать веру в свои доводы. Как ему известно, самые горячие сторонники не те, кто верит в дело и готов за него умереть, а те, кто ищет в новой вере надежных выгод. Или хочет обрести устойчивое положение. Точибану приходилось и об этом подумать. Прибылов желал твердо дать понять, чей он сторонник. Китайцы, как всегда, считая себя более опытными, полагали, что японцы народ очень легкомысленный. Но доводы и понятия человека из Японии хотели знать.

На доклад прибыло много богачей и ученых, есть гости из Кантона.

Иногда сборище китайцев степенно шумело, раздавались вскрики восторга за столиками и на скамейках под полированными деревянными балками в обширном помещении.

Осип Антонович догадывался, что тут не только общественное собрание, в другое время, по-видимому, даются представления, что-то вроде театра или кабаре, где очень приличные артистки иногда под собственный аккомпанемент на барабане целыми вечерами поют и рассказывают о подвигах исторических героев Китая.

Слуга носит ведро с кипятком и полотенце, опускает его в воду, выжимает, выкручивает и тут же дает освежиться. Мистер Вунг вытирает лицо и лысину, возвращает полотенце, оно снова опускается в кипяток и предлагается другому джентльмену.

Коосай, прибыв на доклад, снял свою черную шляпу и бросил в нее перчатки, совершенно как европеец. Все заметили это легкомыслие! Разве в этом суть! Типично японское легкомыслие! Но сейчас гость выказывал себя ученым. Познавшим премудрости китайской науки.

Вдруг Прибылов заговорил по-китайски. Он сразу разочаровал аудиторию. Так коверкал слова, что слушатели совершенно не понимали, словно говорил на другом языке. Но, конечно, это их речь. Все были вежливы и воспитаны.

– Хо! Хо! – раздался всеобщий крик одобрения.

Вдруг все встали. Аудиторию охватил необычайный энтузиазм. В помещение вошли два высоких джентльмена в черном. Сам сэр Джон Боуринг – губернатор Гонконга. С ним белокурый, довольно молодой, или, может быть, моложавый, господин, стройный и, судя по осанке, очень опасный и крепкий. Конечно, переодетый новый морской генерал. Черная повязка на бледном лице закрывает левый глаз. Другим глазом смотрит строго и зорко, как все кривые. Морское войско Англии значительно усиливается.

Джолли Джек в униженном поклоне засеменил навстречу. Не разгибаясь, с сияющей улыбкой пошел вровень с гостями, иногда чуть отступая и открыв ладони гостеприимно распростертых рук.

Множество тучных спин гнулось, и бритые головы с косами низко и почтительно кланялись.

Губернатор Джон Боуринг и адмирал Майкл Сеймур, недавно прибывший в Гонконг, явились к китайским тузам. Оба знатных англичанина в сопровождении адъютантов в штатском. Большая честь! Гостей провели к немедленно поставленным для них бархатным креслам.

Точибан Коосай поклонился и оставался так некоторое время. У ног сэра Джона сели переводчики с японского и с китайского. В их числе тот самый мистер Джон, который был рыбаком на родине, пропал в шторм с судном, а явился в Японию через несколько лет в цилиндре, ходил по Нагасаки, объявляя себя иностранцем. «Нью бритиш» – так заявлял он о своей национальности!

Губернатор дал знак продолжать и, видя, что Точибан разогнулся, взглянул на него ободряюще.

Коосай почувствовал особенную ответственность. Тут собрались высшие лица, учителя жизни. Также знатные коммерсанты, как у них в Осака. Ханьские люди! И самые сильные западные; хозяева жизни и смерти.

Новый командующий! Которого все ждали с замиранием сердца. Его еще никто не видел! Весь флот в страхе! Все распоряжения и приказы исполняются мгновенно. Тысячи пиратских джонок будут уничтожены. Одноглазый морской генерал воевал в северных морях! Это видно по его незагоревшему, болезненному лицу. Кривые всегда очень злы. Хотя Гошкевич как-то уверял, что Кутузов был кривой.

Едва смолк докладчик, как Точибану предложили вопросы. Были доброжелательные, очень простые, даже бытовые вопросы, самого обычного низкого житейского свойства. Это ничего. Ведь задал же шогун Японии одному из допущенных к нему европейцев подобный вопрос. Он спросил, правда ли, что западные люди за обедом не снимают обуви? Но иногда бомбардировали Коосая снарядами большой силы. Чувствовались богатства цивилизации. Все, чем гордилась Япония, в этом случае оказывалось заимствованным.

Прибылов не смотрел на Боуринга, но чувствовал, что всесильный игирису[59] внимательно слушает и читает иероглифы. Сам сэр Джон на его выступлении! Не только разрешил, но и сам приехал!

Китайцы спрашивали докладчика очень искренне и действительно всем интересовались, как добрые соседи. Они же очень вежливо умеют задать оскорбительные вопросы. В этом не уступают японцам – потомкам богини Аматерасу. Но нельзя и вида подать, что неприятно выслушивать.

Точибан и прежде знал, что китайская философия – огромное здание, построенное за тысячи лет неустанной работы мысли. Все, что он учил когда-то как нечто отвлеченное, тут жило; тут все было определено, все обдумано. Законы нравственного развития семьи и общества крепко установлены и, видимо, неуклонно соблюдались. О них часто и умело упоминали. Выказывали быстроту суждений, сыпали терминами. При этом Точибан помнил про необычайную ловкость дельцов, про торговые обороты, про опиум – жизнь тут кипит. Голова кружится у скромного японца. Философия сама по себе, а компрадоры сами по себе, но все это одно и то же, все это единая великая жизнь, основанная на высших идеях. Идеи и игральные кости! Как говорит О-сё-фу-сан: «Ханьские люди, мой свет!» Банковка! Хунди-хайди – азартные игры, растление! Опиокурилки! Все изучают нравственные законы и тут же дают курить. И всюду восстания против богатых. Однако здесь что-то было старшее для японца в этом обществе.

Духота, у всех веера, все потные, и нет потолка... Отлично отделанные балки держат крышу над головами. Так же крепко стоят на конфуцианских устоях учреждения и общества. Кажется, они решили показать островитянину свои большие континентальные мысли? Точибан показывает, что японские мозги не тупеют. Он не спешил с ответами и отвечал с достоинством – так он познавал здешнюю жизнь в новом свете. Она заманчива, хотя бы сочетанием высокого развития и изобилием дешевых пороков. Это Китай на английский лад. Оживленней, чем у самих англичан! У тех, судя по Стирлингу и его эскадре, сухая скаредность и очень устойчивое высокомерие...

Не зря Кавадзи, всесильный чиновник Кавадзи, учил: познавать! Каждый познающий принесет пользу. Предложил посылать молодых людей в чужие страны! Для полного изучения эбису[60]. Но законы это запрещают. Точибана пришлось посылать по способу «горелое мясо».

И вот Точибан, японец, ставший русским, в плену у англичан скитается по китайским приемам и опиокурильням.

Еще вопрос: «Имеют ли острова, на которых расселился ваш народ, какие-нибудь собственные названия?» Подразумевается, что основные и коренные названия китайские...

А он сам – горелое мясо! Притворяется бежавшим от пыток из своей страны. Это расплата. Его не казнили, а приговорили: быть «горелым мясом» от имени государства. Приходится терпеть и учиться. Такова расплата за грехи, за стремление к власти, за неудачи в политических интригах! Другие оказались ловчей, хотя совершили преступления. А Точибану стать опиокурилыциком по-китайски? Алкоголиком по-английски?

– Ваше превосходительство губернатор и пэр королевы Великобритании и колоний, сэр Джон Боуринг, – с восторженной горячностью заговорил Джолли Вунг, когда доклад закончился. – Ваше высокое превосходительство командующий флотом и славный адмирал и пэр нашей королевы сэр Майкл Сеймур! Китайский банкет! Общество приглашает вас!