«Что за ангел стоит рядом с братом Мэтью? – подумал Лайам, глядя из-под полуприкрытых век на хмурую парочку, наклонившуюся над ним. – И почему не удается полностью открыть глаза?»

Его толкнул очередной приступ боли, и когда он застонал, Мэтью и ангел склонились ниже.

– Думаешь, он выживет? – спросил Мэтью.

– Да, – отозвался ангел, – хотя какое-то время будет жалеть, что не умер.

Как странно. У ангела такой голос, который вызывает у мужчины мысли о спальне с камином, о нежной обнаженной коже и густой меховой шкуре, подумал Лайам. Он попробовал поднять голову, но движение причинило нестерпимую боль. Такое ощущение, будто он попал под лошадь, и может даже, под десяток очень больших лошадей.

– Красивый парень, – сказал ангел, и женская рука, маленькая, нежная, погладила Лайама по лбу.

– Как ты можешь видеть, что он красивый? Он выглядит так, будто его швырнули на землю и по нему проскакал табун.

Они с Мэтью всегда думали одинаково, вспомнил Лайам. Мэтью – один из немногих, по кому Лайам скучал, покинув монастырь. Сейчас он скучал по прикосновению маленькой ручки ангела.

Рука осторожно погладила его по лбу, но это легкое прикосновение, казалось, сняло какую-то часть боли.

– Я вижу, что он высок и хорошо сложен.

– Ты не должна замечать подобные вещи!

– Фи, кузен, я же не слепая.

– Может, и не слепая, но все равно это неправильно. А он сейчас не в лучшем виде, как можно заметить.

– Уж это точно. Однако я думаю, что его лучший вид очень хорош, правда? Может, он так же красив, как наш кузен Пейтон, как ты считаешь?

Мэтью презрительно фыркнул:

– Красивее. По правде говоря, я никогда не верил, что он у нас останется.

Выходит, кто-то по его внешнему виду определил, что он не пригоден для религиозной жизни? Лайам считал, что это не слишком справедливое суждение, но не мог подать голос, чтобы высказать свое мнение. Несмотря на боль, его сознание оставалось ясным, но он не мог позвать их или каким-нибудь движением показать, что слышит, как они его обсуждают. Хотя он видел их из-под ресниц, глаза не открылись достаточно, они не могли заметить, что Лайам очнулся.

– Думаешь, у него не было истинного призвания? – спросил ангел.

– Не было, – ответил Мэтью. – Он любил учиться, быстро все схватывал, но мы не многому его научили. Монастырь у нас маленький, бедный, это не какое-то солидное учебное заведение. Я думаю, для него здесь было слишком тихо, слишком мирно. Лайам скучал по своей семье. Я знаком с его родичами и могу его понять: большущая толпа здоровенных, горластых, невоспитанных мужчин. Образование несколько смягчило в нем эти черты, но не изжило до конца. По-моему, монастырская рутина, однообразие наших дней начало изнурять его дух.

Лайам слегка удивился, что старый друг так хорошо его знал. Он действительно был неугомонным, да и сейчас остался таким же. Тишина и строгий режим монастырской жизни постоянно давили на него, он задыхался и скучал по родственникам. На какой-то момент Лайам даже порадовался, что не может говорить: он боялся, что стал бы просить позвать их, как брошенный ребенок.

– Да, это тяжело, – сказал ангел. – Больше всего меня удивляет, как ты смог вписаться в эту жизнь. Наверное, у тебя такое призвание, да?

– Да, – согласился Мэтью. – С детства. Но ты не думай, что я все забыл, Кайра. Временами мне бывает очень тоскливо без вас, но здешнее братство – тоже своего рода семья. Вероятно, я вскоре вас навещу. Я стал проводить много времени в размышлениях о том, как вы там выращиваете зерно, все ли здоровы и сильны по-прежнему, и многое в таком роде. В письмах всего не расскажешь…

– Не расскажешь. – Кайра вздохнула. – Я тоже скучаю, ведь уже шесть месяцев, как я уехала.

«Кайра», – повторил в уме Лайам. Прекрасное имя. Он попробовал, невзирая на боль, шевельнуть рукой, а когда рука не подчинилась команде, его охватила паника. Похоже, он привязан к кровати, но… почему они это сделали? Не хотят, чтобы он двигался? Или у него такие серьезные травмы? А может, он ошибается и они не собираются оказывать ему помощь? Значит, он просто пленник?

Когда эти вопросы пронеслись в его голове, Лайам напрягся и натянул узы, но свирепая боль, пронзившая его тело с головы до пят, заставила несчастного застонать.

Мягкие маленькие ручки легли – одна на его лоб, другая на грудь, и он затих.

– Кажется, молодой человек очнулся, кузен, – сказала Кайра. – Тихо, сэр, лежите, спокойно.

– Почему меня привязали? – Лайам с трудом выдавил слова сквозь стиснутые зубы; при этом сильная боль сказала ему, что его лицо, без сомнения, жестоко избито.

– Чтобы ты не шевелился, Лайам, – спокойно ответил брат Мэтью. – Кайра не думает, что сломано что-то еще, а правую ногу мы зафиксировали, но ты весь разбит, и это нас тревожит.

.– Да, вас избили почти до смерти, сэр. Вам лучше оставаться совершенно неподвижным, чтобы не добавить новых повреждений. Вам очень больно?

Лайам выругался, настолько глупым был вопрос, и тут же услышал, как потрясенно ахнул брат Мэтью.

К его удивлению, Кайра тихо засмеялась.

– Действительно, глупый вопрос, – сказала она. – У вас на теле нет живого места, а правая нога сломана. Перелом чистый, я его вправила. Прошло три дня, но нет признаков нагноения или заражения крови, так что все очень скоро заживет.

– Лайам, мы с Кайрой принесли тебя в коттедж, тот, что стоит на краю монастырской земли. Боюсь, братья не разрешили бы ей ухаживать за тобой в пределах монастыря. – Мэтью вздохнул. – Они и так не слишком рады ее присутствию, хоть она живет вдали от них, в гостевом доме. Особенно возбужден брат Пол.

– Возбужден? – буркнула Кайра. – Кузина Элcпет сказала бы, что он…

Мэтью перебил ее:

– Я прекрасно знаю, что бы сказала кузина Элспет: по-моему, она слишком долго прожила среди этих буйных военных. У нее язычок слишком свободный, настоящей леди не приличествует так говорить.

Кайра фыркнула:

– Ну знаешь, кузен, ты что-то стал слишком благочестивым.

– Конечно, я же монах; нас учат быть благочестивыми. Ладно, если хочешь, я помогу тебе дать Лайаму какое-нибудь питье или сделать перевязку, а потом мне надо возвращаться в монастырь.

– Сначала проверь, может, ему надо облегчиться – сейчас самое время, раз он просыпается, – а я пока сбегаю в монастырский огород за травками и мигом вернусь.

– Он просыпается? Что ты имеешь в виду? – Мэтью повернул голову, но в ответ услышал только стук двери. – Никудышная девица, – сердито проворчал он.

– Она кузина? – спросил Лайам и понял, что у него повреждено не только горло, но также челюсть и рот.

– Ну да, эта особа – моя кузина. Одна из безбрежной орды моих кузин, если уж говорить начистоту. Мюррей, помнишь?

– Пресвитерианка?

– Да, как и я, и как ее бабушка. А теперь к делу: боюсь, как бы я ни старался, тебе будет больно.

Мэтью оказался прав. В какой-то момент Лайам закричал, но от этого ему стало только хуже, и он с благодарностью воспринял накрывшую его темноту.

– О Господи, он побледнел еще больше! – Кайра выложила травку на стол и подошла к кровати, на которой лежал Лайам.

– Он страдает от мучительной боли, а я, боюсь, ему еще добавил. – Мэтью покачал головой.

– Ничего не поделаешь, кузен. И все-таки ему уже лучше, но такие раны медленно заживают. На нем нет живого места; просто чудо, что сломана только одна нога.

– Ты уверена, что он всего лишь избит?

– Избит, я в этом не сомневаюсь. Может быть, его еще и сбросили с горы. Некоторые раны могли получиться от того, что тело катилось по каменистому склону, а потом упало на камни. Он так и не смог тебе рассказать, что случилось?

– Конечно, нет. Он произнес одно-два слова, потом закричал от боли и с тех пор находится вот в таком состоянии. – Мэтью вздохнул. – Хотелось бы мне понять, в чем тут дело. Кто и зачем сделал с ним такую ужасную вещь? Я, правда, мало с ним виделся после того, как он от нас уехал, но Лайам не такой человек, чтобы наживать врагов, тем более таких злобных.