Лонгстрит ухмыльнулся.

— Думаешь, подбросили?

Ответная улыбка.

— Возможно.

— Полиция все еще продолжает поддерживать сотрудничество?

— Начальнику Ист-Гэмптона не понравилась моя поездка по их пляжу. Но он и управление полиции Нью-Йорка официально благодарны нам за помощь.

Лонгстрит сделал глоток своего «Арнольда Палмера», стоящего на столе на небольшом подносе.

— В последний раз, когда мы разговаривали, Алоизий, мы имели дело с двумя убийствами, в которых обе жертвы были обезглавлены. Я попросил тебя определить, существует ли связь между этими преступлениями, были ли они оба работой одного убийцы. Теперь у нас уже три подобных убийства, в дополнение к шести другим, которые лучше всего можно охарактеризовать как «побочный ущерб», и мой вопрос стал еще более актуальным. Так что, имеем ли мы дело с серийным убийцей?

Он вопросительно приподнял брови.

— Я так понимаю, ты знаешь теорию Нью-Йоркской полиции?

— Ты имеешь в виду ту, в которой говорится, что некто убил Грейс Озмиан, и это убийство, в свою очередь, подстегнуло кого-то другого совершить второе и третье убийство. И ты с этим согласен?

Пендергаст помолчал, прежде чем продолжить.

— Сходства Modus Operandi между жертвами номер два и три поражают. В обоих случаях убийца был методичен, спокоен, осмотрителен и исключительно хорошо подготовлен. Вероятно, это была работа одного человека.

— А первое?

— Слишком много отличий.

— А что насчет мотивов?

— Непонятно. Мы сосредоточились на двух подозреваемых, у которых имелись веские мотивы в первых двух убийствах. У подозреваемого в убийстве Озмиан оказалось железное алиби. Второго подозреваемого — бывшего сотрудника компании «Шарп и Гунд» — вскоре допросят. До сих пор версия с ним выглядит многообещающе.

Лонгстрит покачал головой.

— Это весьма странное дело. Жертвы кажутся настолько несвязанными друг с другом, что трудно понять мотивы психопата. Что объединяет адвоката мафии с российским торговцем оружием и с безответственной светской львицей?

— Я хотел бы сказать, что кажущееся отсутствие мотива, по сути, может являться тем самым мотивом.

— Алоизий, ты снова говоришь загадками.

Вместо ответа Пендергаст небрежно махнул рукой.

— Ты все еще не ответил на мой вопрос: ты согласен с теорией, что первое убийство было совершено одним человеком, а убийства два и три — другим? Или же нет?

— Вся загвоздка кроется в отличии первого обезглавливания — зачем было ждать двадцать четыре часа? Два других обезглавливания произошли прежде, чем жертвы испустили дух.

— Ты все еще избегаешь моего вопроса.

— Я обнаружил еще одну интересную особенность. Независимо от того, насколько жестоко или беспорядочно совершены убийства, обезглавливание производится с большой изощренностью. Это означает, что первое убийство, совершенного другим человеком. Кроме того, похоже, что первое тело было — в отличие от других — специально спрятано.

Лонгстрит хмыкнул.

— Ты рассуждаешь весьма интересно, но то, как ты говоришь, само по себе звучит не очень неубедительно.

— Мы находимся в логическом тупике. По мнению полиции, это может быть ситуация с подражателем, тем более что убийства номер два и три имеют многочисленные пункты конгруэнтности[15], не найденные в первом. В то же самое время в равной степени логично предположить, что сам факт трех обезглавливаний в течение недели явно указывает на одного убийцу. Мы страдаем от нехватки улик и доказательств.

— Ты и эти твои «нехватки» и «логические тупики», — прорычал Лонгстрит. — Из-за них нас едва не убила та разведгруппа угандийских наемников — помнишь?

— И все же мы сидим здесь сегодня, не так ли?

— Да, это правда, — он потянулся и нажал интерком. — Кэтрин? Пожалуйста, принесите агенту Пендергасту «Арнольда Палмера».

Антон Озмиан сидел в своем угловом кабинете за огромным столом из черного гранита и смотрел в окно, выходящее на юг. Его внимание привлекали многочисленные огни Нижнего Манхэттена, отражающиеся в низко висящем пасмурном зимнем небе. Его взгляд пролегал мимо огромной массы башни Свободы, мимо здания Бэттери, пересекал гавань Нью-Йорка, и упирался в темный силуэт острова Эллис. Его бабушки и дедушки, прибывшие на корабле из Ливана, сошли на берег именно там. Озмиан был рад, что какой-нибудь высокомерный, чиновник-ксенофоб не попытался американизировать имя Освальда и не превратил его в какую-нибудь ерунду.

Его дед изготавливал и ремонтировал часы, как и его отец. Но когда двадцатый век подошел к концу, это умение стало умирающей профессией. В детстве Озмиан много часов проводил в мастерской своего отца, очарованный механическими движениями прекрасных часов — фантастически крошечными системами пружин, шестеренок и роторов, которые делали видимой неописуемую тайну, имя которой «время».

Однако с возрастом интересы Озмиана обратились на сложные системы другого типа: регистры команд, аккумуляторы, счетчики программ, указатели стека и другие элементы, являющиеся составными частями компьютеров и их систем. А также — на язык ассемблера, который регулировал эти процессы. Такая система не отличалась от качественных швейцарских часов, в которых в высшей степени сочеталась максимальная производительность с минимальными затратами энергии. Именно так работало кодирование на языке ассемблера — если вы были истинным программистом, то вы постоянно стремились уменьшить размер разработанных вами программ и сделать каждую строку их кода двоичной или даже троичной.

Выросший на окраине Бостона, молодой парнишка Озмиан после колледжа со всей страстью погрузился в ряд необычных увлечений — сочинение музыки, криптография, нахлыстовая рыбалка и некоторое время даже охота на крупную дичь. Но его увлечения отошли в сторону, когда он обнаружил способ сочетать его интерес к музыке и шифрованию с его фанатизмом к сжатому коду. Именно это тесное соединение интересов помогло ему разработать технологии для передачи и кодировки, которые легли в основу «ДиджиФлуд».

«ДиджиФлуд». Из-за мысли о своей компании он разволновался: цена на ее акции, которая росла годами, теперь обвалилась из-за несанкционированной утечки в Интернет ее наиболее ценных запатентованных алгоритмов.

Но сейчас — впрочем, как это часто случалось в последнее время — его мысли вернулись к убийству его единственной дочери... и всей той грязи, которая была выставлена напоказ этим ублюдочным членососом, репортером Брайсом Гарриманом.

Характерный тройной стук в дверь его офиса прервал свободный полет его мыслей.

— Войдите, — крикнул Озмиан, так и не отведя взгляда от окна.

Он услышал, как дверь открылась, затем до него донеслась мягкая поступь чьих-то шагов и тихий щелчок дверного доводчика. Он так и не оглянулся, потому что и так хорошо знал, кто только что вошел. Это была его самая необычная и загадочная сотрудница с благородным, старинным и необычно длинным именем Мария Изабель Дуарте Алвес-Ветторетто. На протяжении многих лет Алвес-Ветторетто работала на Озмиана, совмещая сразу несколько должностей: помощник, доверенное лицо, управляющий… и телохранитель. Почувствовав, что она остановилась на почтительном расстоянии от стола, он, наконец, повернулся к ней.

Изабель была миниатюрной, спортивной и спокойной, с ниспадающей гривой шикарных волос цвета красного дерева, одетая в облегающие джинсы и открытую шелковую блузу с жемчугом. За все годы своей жизни он никогда не встречал никого настолько безжалостно эффективного. Она была португалкой по происхождению и, по-видимому, обладала старинными представлениями о чести, мести и преданности: ее предки на протяжении восьмисот лет участвовали в коварных интригах. Подобное искусство было в ней отточено до совершенства.

— Докладывай, — приказал Озмиан, отвернувшись от ее напряженного лица, чтобы снова полюбоваться видом, пока она будет рассказывать.