Зеба смотрит на нас. Она всхлипывает и улыбается одновременно.

— Мы все знаем, что Фабио был распутным ублюдком, — ворчливо говорит она, и в ответ на это заявление раздаются крики одобрения и аплодисменты. — Его последним желанием было уйти роскошно, и хотя он никогда не говорил, что именно имеет в виду, мы с Фло кое-что приготовили. Нам кажется, ему бы понравилось.

Открывается боковая дверь, огни тускнеют, и «Танной»[3] начинает играть «Эй, большой Спендер». Появляются шесть танцовщиц, их лица закрыты масками, на которых наклеена фотография Фабио. Они высоко задирают ноги, юбки разлетаются, обнажая бедра, корсеты, усыпанные блестками, туго подпирают груди. Девицы двигаются по спирали вокруг гроба, пробегают между рядами прихожан, потом собираются у гроба и устраивают стриптиз. Многие мужчины издают ободряющие крики и свист, и некоторые женщины им вторят. Все смеются и улыбаются, хотя улыбки смешаны со слезами. Первая девушка срывает с себя корсет под пронзительные крики. Потом вторая, третья, и так по очереди все шесть девушек обнажаются, исполняя непристойный танец, с масками Фабио на лицах, вихляя бедрами и грудями.

Впав в неожиданный для себя самого экстаз, я чуть не пропускаю вынос гроба. Пока танцовщицы извиваются в проходе между скамьями, гроб скользит к выходу по ленте конвейера, навсегда пропадая из глаз. Когда он проплывает мимо, я отдаю ему честь и желаю доброго пути.

— Если это не удовлетворило старого похотливого козла, то он слишком привередлив, — бормочет своему мужу одна из его дочерей, сидящая передо мной.

— Что его действительно порадовало бы, — отвечает он, — это если бы они запрыгнули в гроб и потерлись о его кости.

Пока я хихикаю над их комментариями, музыка стихает, огни снова становятся яркими, стриптизерши подбирают свою одежду, делают финальный поклон публике и собираются уходить. Скорбящие, находящиеся ближе всего к выходу, уже готовы вернуться в дом Фабио для бдения у гроба. Я остаюсь сидеть около стены, ожидая, пока публика очистит выход. Оглянувшись, я замечаю одну из стриптизерш, стоящую поблизости. Трудно проследить направление ее взгляда, поскольку на ней маска Фабио, но, похоже, она смотрит на меня.

Я неловко улыбаюсь, стараясь не слишком пялиться на ее груди. Потом она снимает маску, и я забываю про все на свете. Это Ама Ситува!

У меня отваливается челюсть. Она бросает в меня маску Фабио. Инстинктивно я наклоняюсь, чтобы избежать удара. Когда я поднимаю голову, ее уже нет. Не успевая посоветоваться со своим здравым смыслом, я вскакиваю с места и бросаюсь к выходу, сметая на пути людей, и, не обращая внимания на их возмущенные крики, ныряю в дверь и мчусь по коридору.

В конце он разветвляется. Правый коридор ведет к комнате, из которой доносятся громкие голоса и смех. Там переодеваются стриптизерши. Сомневаюсь, что Ама Ситува вернулась к своим подругам, ведь я всегда могу узнать про них через Фло и Зебу. Свернув налево, я прибавляю скорость.

Коридор приводит меня к задней стороне крематория, где нет ни разветвлений, ни дверей. Я вырываюсь на солнечный свет, падаю на колени, чтобы избежать пули, если кто-нибудь целится в меня, и сканирую взглядом окружающее пространство, жалея, что не взял с собой кольт 45-го калибра. Я замечаю Ситуву слева, в дальнем углу здания, когда она натягивает на себя футболку. Она садится на мопед. Я направлюсь к ней, прекрасно понимая, что пешком мне ее не догнать. Ее мопед трогается, я поворачиваюсь и бросаюсь к своему мотоциклу, который припаркован неподалеку.

Я уверен, что к тому времени, как я нажму на газ, Ситува уже исчезнет, но, к своей радости, замечаю, что она объезжает машину, остановившуюся на желтый свет. Пересекая все дороги, почти снесенный фургоном, со скрежетом я останавливаюсь на ее стороне, выправляюсь за доли секунды и устремляюсь вперед, прикованный взглядом к мчащейся передо мной женской фигуре.

За минуту я сокращаю расстояние между нами вдвое и уверен, что она у меня в руках. Не сомневаясь в этом, немного сбавляю скорость. За несколько минут я сокращаю расстояние еще на несколько десятков футов, но оставляю дистанцию, давая ей выбирать направление и гадая, куда же эта гонка приведет нас. Пока мы объезжаем транспорт, я обдумываю ситуацию и решаю, что это ловушка. Эта женщина хочет, чтобы я за ней следовал. Она заманивает меня в какое-то определенное место, и, бьюсь об заклад, там ждут меня ее друзья. Хорошо бы заблокировать ее, сбросить с мопеда и допросить на моей территории. Но я позволяю ей мчаться в нужном ей направлении, желая узнать, куда именно она едет.

Она держит путь в центр города. Я начинаю думать, что она заманивает меня во Дворец, но потом ее мопед меняет направление и устремляется к докам. Это хорошее место для засады — много заброшенных складов, — но она снова поворачивает и начинает удаляться от реки. Я перестаю гадать и просто мчусь за ней.

Через несколько минут она останавливается около статуи Манко Капака и слезает с мопеда. Я подъезжаю к покинутому мопеду, оставляю свой мотоцикл рядом и бегу за ней. Я сокращаю расстояние между нами до сорока футов, но она, добравшись до двери у подножия статуи, вбегает внутрь и скрывается из виду.

Статуя Манко Капака — самый большой монумент в городе, имеющий невероятную высоту в девятьсот футов — создан в честь отца-основателя инков. Строительство было начато десять лет назад, но двери для публики открылись лишь в позапрошлом году. Я никогда не был внутри, но много слышал об этом — там расположен музей инков мирового значения, а сверху открывается необыкновенный вид на город.

Перед входом я останавливаюсь. На двери висит табличка, сообщающая, что сегодня статуя закрыта, однако двери не заперты, а охрана отсутствует. Это не лучший знак, но я не собираюсь поджимать хвост. Я могу быть безоружным, но мои руки — это руки киллера, так что я всегда вооружен. Вытерев ладони о брюки, я перевожу дыхание, потом начинаю подниматься по ступенькам вслед за Амой Ситувой.

После долгого подъема я останавливаюсь у стальной двери. Взявшись за ручку, я распахиваю ее, бросаюсь внутрь и, упав на пол, перекатываюсь, ожидая нападения.

Никого нет. Я устало встаю и осматриваюсь. Я нахожусь в самой низкой части музея, где расположены сувенирный киоск и этнический инкский ресторан. Никаких следов Амы Ситувы. Подойдя к витрине сувенирного киоска, я изучаю ее. Бесполезные старинные безделушки, но слева я замечаю палку с большим набалдашником, а за ней — пояс с декоративными ножами. Я ударяю по стеклу — никаких признаков сигнализации — и хватаю палку с набалдашником и ножи. Палка тяжелая и может послужить дубинкой. Ножи хрупкие и непрочные, но это все же лучше, чем ничего. На всякий случай я вытаскиваю один нож и держу его прижатым к бедру.

Статуя пуста внутри, и в ней ярусами расположены прозрачные полы различных цветов. На каждом этаже множество великолепных застекленных шкафов и витрин, в которых располагаются многочисленные инкские орнаменты и тиснения на коже, предметы одежды, украшения, карты и информационные листки. Не обращая ни на что это внимания, я ищу Аму Ситуву, скрывшуюся от меня среди коллекций и артефактов.

Я осторожно поднимаюсь с этажа на этаж. Чувствую, что она ждет меня наверху, но не спешу. В музее никого нет, он освещен только дежурными лампами. Мои шаги вызывают громкое эхо. Я не пытаюсь их приглушить. Кто бы ни ждал меня вместе с Амой Ситувой, он знает о моем присутствии, так что элемент неожиданности здесь не имеет значения.

Наконец я оставляю позади последнюю витрину и подхожу к двери с табличкой «Солярий. Только для привилегированного персонала». Один любитель всего инкского рассказал мне об этом помещении много лет назад, когда работа над статуей находилась еще на ранней стадии. Круглая комната, полная зеркал, предназначенная для использования в полном объеме солнечной энергии и ее усиления. Вход ограничен, и никакие взятки не помогут пробраться мимо охранников, если у вас нет разрешения от соответствующих властей.