Мы добираемся до наших байков, и я прочищаю горло:

— Ты сказала ему, что хотела?

Ама улыбается:

— Я сказала ему правду — что люблю его и отдамся ему, но, если был бы выбор, то я не стала бы иметь с ним ничего общего. — Она замолкает, и ее глаза затуманиваются. — И он отпустил меня.

— Что?!

— Он сказал, что не хочет меня. Назвал меня шлюхой. Вышвырнул вон, приказав никогда не возвращаться.

Я смотрю на нее в изумлении:

— А я думал, что он был создан любить тебя.

Она улыбается:

— Но он всегда стремился к большей свободе, чем остальные Аюмарканы. У него появилась возможность отвергнуть меня, и он ею воспользовался. Он сделал это ради меня, хотя и причинил себе боль. — Слезы текут по ее щекам, но это слезы любви. — Он одинок и всегда будет таким, но он освободил меня, потому что любит и не может смотреть, как я страдаю.

— Может, ты ему просто безразлична? — предполагаю я, но она отрицательно трясет головой:

— Нет, ему очень больно, но он вытерпит — ради меня. — Подняв голову, она смотрит вверх, на пятнадцатый этаж, потом мрачно отворачивается. — Этого почти достаточно, чтобы я захотела вернуться назад. Почти.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Вернусь к Кафрану. — Она вытирает слезы со щек. — Займусь его новым рестораном. Заведу друзей. Постараюсь забыть о прошлом.

— Ты могла бы поехать со мной, если хочешь, — бормочу я, не глядя на нее.

— Предлагаешь мне тайный побег, Эл?

Я чувствую, что она улыбается.

— Мы неплохо тогда расслабились… — Я смущенно кашляю.

— Очень неплохо, — смеется она.

— Ну, так как? — Я с надеждой поднимаю на нее глаза.

— Нет, — вздыхает она, — я не говорю, что не хочу тебя, просто не хочу тебя сейчас. Я должна понять, кто я такая и чего жду от жизни. Этот город для тебя кладбище, а для меня — ясли. Я хочу здесь расти и набираться опыта. Однажды, возможно, я тоже уеду. Но не теперь.

— Думаешь, захочешь найти меня, когда этот день придет?

— Возможно, — усмехается она. — Держи со мной связь, сообщай, как твои дела и куда держишь путь.

— Хорошо. Кстати, я тебе кое-что должен отдать…

Я лезу в сумку, прикрепленную сзади к моему мотоциклу. В это время к нам подъезжает машина. Тонированное стекло опускается, и появляются улыбающиеся лица Форда Тассо и Джерри Фальстафа.

— Собрался в бега, Алжир? — гудит Тассо.

— Клянусь вашей старой морщинистой задницей, вы угадали, — смеюсь я, нагибаясь, чтобы лучше разглядеть их. — Как дела, Джерри? — Я не видел его со дня атаки на Петушиной площади, хотя слышал, что вскоре после этого он ушел в отставку с поста командующего гвардейцев.

— Не так уж плохо. — Он улыбается. — Бывает, конечно, кое-какой напряг от нового босса, но, если повезет, он недолго будет здесь обретаться.

— Осторожно! — ревет Тассо. — Я еще переживу тебя и все твое нежное и мягкое, как говно, поколение.

— Вы опять возглавляете гвардейцев? — спрашиваю я, слегка удивленный. — А как насчет ухода на пенсию?

— Хрен с ним, — хрипит Тассо, — я не предназначен для спокойной старости. Я получил такой кайф, снова вернувшись в игру, что больше не мечтаю о покое. Я на сверхсрочной, Алжир, сколько бы она ни продолжалась. Надеюсь, что еще немного поскриплю.

— Сумасшедший старый негодяй. — Я восхищенно качаю головой.

— В этом городе только таким и надо быть, — отвечает он, сверкнув единственным глазом, потом откидывается назад и кричит шоферу: — Домой, Томас!

Я, смеясь, хлопаю по крыше машины и машу им на прощание. Мысленно я желаю им удачи, хотя сомневаюсь, что они так уж нуждаются в моих пожеланиях. Есть люди, которые были рождены для преуспевания в этом городе, а Джерри и Тассо — два его любимых сына. Они дождутся своей удачи.

— Будешь скучать по ним? — спрашивает Ама.

— Да. Особенно по старому сукиному сыну. Но я это переживу. — Порывшись в сумке, я вытаскиваю и протягиваю ей куклу, которую собирался отдать до того, как нас прервали. Это ее аюмарканская кукла, та самая, которую я захватил в пещере Койи. — Позаботься о ней. — Ама внимательно разглядывает ее, поворачивая в разные стороны и прижимая к уху, чтобы различить тихое биение сердца. — Если с ней что-нибудь случится, тебе капец. Держи ее в надежном месте. Очень надежном.

— Обязательно, — отвечает она, пряча куклу за пазуху. Потом прокашливается и говорит: — Конечно, это не мое дело, но кукла твоего отца… что с ней случилось?

Я испускаю долгий вздох и хлопаю по сумке, лежащей рядом:

— Не беспокойся. Сразу после выхода из туннелей я не знал, что с ней делать. Но, поскольку у меня оказалось достаточно времени, чтобы подумать, теперь я знаю, как поступить.

— Поступишь по справедливости?

— Буду так справедлив, как только смогу, — улыбаюсь я.

Ама удовлетворенно кивает, потом обвивает меня руками и крепко целует. Поцелуй застает меня врасплох, и несколько секунд я не отвечаю на него. Потом мои руки смыкаются вокруг нее, и я возвращаю объятие. Наконец, мы с улыбкой отрываемся друг от друга. Может, это самообман, но мне почему-то кажется, что это не последний наш поцелуй. Когда-нибудь в каком-нибудь отдаленном уголке света мы поцелуемся снова. Я готов поставить на кон все, что имею.

— Увидимся, мистер Джири.

Послав мне воздушный поцелуй, Ама садится на свой скутер и, не оглядываясь, трогается с места, навсегда оставляя жестокого монстра на пятнадцатом этаже Дворца и вверяя себя туманному и неопределенному будущему. Я жду, пока она скроется из виду, потом медленно выезжаю за ворота Дворца.

— Adios! — кричу я, проносясь мимо ошарашенных гвардейцев, стоящих у ворот, и мчусь к последнему пункту назначения, прежде чем отправиться на вокзал и сесть в отходящий поезд.

Гарпии отсутствуют — должно быть, гуляют с Дженнифер, — а Билл наверху, рисует змей на стенах. Когда я вхожу, он работает над огромным гремучником, используя тоненькую кисточку, чтобы точно наложить цвета и оттенки. Незаметно войдя, я бросаю к его ногам свой подарок — куклу Паукара Вами — и жду реакции.

Глаза Билла сужаются, когда он видит меня. Потом он смотрит на куклу и медленно поднимает ее. Он молча изучает ее, дотрагиваясь кончиком пальца до татуировок на лице.

— Это человек из моих снов, — шепчет он.

— Подлинный Паукар Вами, — подтверждаю я, — тот самый, который обманом заставил тебя убить твою сестру. — Взгляд Билла становится жестким, и пальцы сжимают куклу. — Давай найдем пару стульев. Я хочу рассказать тебе одну историю…

Усевшись в пустой комнате в задней части дома, я вкратце рассказываю Биллу историю про Паукара Вами, про то, как он и другие Аюмарканы были созданы Кардиналом, какую роль в этом сыграли виллаки, как мне стало известно о моем отце, когда Билл свел нас десять лет назад, о его смерти, о годах моего превращения в него, о его воскрешении, о том, что случилось в туннелях и как серийный киллер связан с этой куклой. Не думаю, что Билл воспринимает все, но он схватывает самое главное. Куклу, которую он держит, можно использовать, чтобы навсегда изгнать наемного убийцу из его ночных кошмаров.

— Я не могу этого сделать, — под конец говорю я. — Каким бы негодяем он ни был, он мой отец, и мы слишком много пережили вместе. Но я не могу дать ему свободно бродить по свету. Его нужно остановить. И я считаю, что ты больше всех имеешь на это право.

Билл смотрит на куклу и молчит. Его лицо непроницаемо.

— Это то, чего ты хотел, — шепчу я. — Я отдаю его тебе для уничтожения. Ты осуществишь свою месть. Как только ты воткнешь иголку в сердце куклы, все будет кончено. Ты рассчитаешься с ним. Перестанешь видеть кошмары.

Билл поднимает на меня глаза — медленно, болезненно.

— Думаешь, они могут прекратиться? — хрипло произносит он.

— Очень вероятно.

— Жизнь без Змей, — бормочет он, переводя взгляд на куклу, — я забыл, как это может быть. Спать и не видеть снов про Змей, про смерть и про ужасные вещи… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.