Фелл некоторое время молчал. Потом отрывисто спросил:

– Жить будет?

– Говорят, будет, – сказала она. Помялась и запальчиво продолжала: – Только я сама видела, как разнесло карету! И подорванных видела! Этого никто не мог пережить! А они твердят, что должен поправиться…

Военачальник кивнул, словно все получилось именно так, как он и предвидел.

– Пострадавший при взрыве, скорее всего, был двойником, – пояснил он Индаро. – Я слышал, Бессмертный в последнее время не покидает дворца. Когда необходимо, он посылает людей, имеющих с ним хотя бы отдаленное сходство. То-то задание с самого начала показалось мне странным…

– Стало быть, ты послал нас погибать ни за что? – брякнула Индаро, забывшись от прихлынувшего гнева.

Фелл стоял в потемках, беспомощный и опустошенный. Эта женщина не на шутку раздражала его. Она еще и попадалась ему либо после боя, либо, вот как теперь, под занавес бесконечного дня. Злость распространялась вокруг нее подобно туману. Ну что за непотребная наглость! У кого еще хватило бы наглости в глаза его распекать? Но за нахальством, как водится, таилась ранимость, и вот она-то определенно притягивала его.

– Двойников императора непременно сопровождают телохранители, – услышал Фелл собственный голос. Оказывается, он унизился до объяснений. – Иначе враги сразу поймут, что это не он. А он и сам временами из Города выезжает… – Запнулся и добавил: – Опять же по слухам, конечно.

– Карету разнесло в щепы, – помолчав, ответила Индаро. – Я видела изуродованные тела.

– Значит, какой-то смельчак отдал за императора жизнь.

– Но тогда какой смысл продолжать притворяться? – упорствовала она. – А та начальница повела себя так, будто император тяжко ранен. Она повезла его в Город.

– Ну, выходит, стоит предположить, что император вправду был там, только досталось ему не так сильно, как ты решила. – Сказав это, Фелл сам усомнился в весомости собственных слов и даже поймал себя на том, что был внутренне готов согласиться с доводами Индаро. – Возможно также, что в карете ехал двойник, император же – верхом среди своих людей. Лично я так бы и поступил. Хотя… их начальник уж точно обязан был знать, где настоящий император, а где подставной. Кто, говоришь, там был во главе?

– Фортенс. И он выглядел совсем горем убитым.

– Фортенс – ветеран Тысячи. Он служил в гулонах, а это самая отборная сотня. Кому уж знать императора в лицо, если не ему! Он с ним поехал обратно?

– Сперва да. Но еще за пределами Города мы встретили вооруженный отряд, и Фортенса с людьми из Тысячи отослали обратно, к месту покушения. Я решила, это в наказание. Остаток пути императора везла Первая Несокрушимая.

– А-а-а, Ночные Ястребы, – кивнул Фелл. – Кто командовал?

– Я толком не знаю. Но всем распоряжалась та начальница, Сароан, это государыня блю…

– Знаю, знаю я, кто такая Сароан, – перебил Фелл.

– Э-э-э… то есть да. Фортенс сказал ей, кто я такая. В смысле, мою фамилию назвал.

– С какой стати?

В лунном свете было видно, как она повесила голову. Едва ли не впервые в жизни ей не хотелось рассказывать.

– Я… пыталась убийцу перехватить. Мне не удалось, но, может, хоть прицел ему сбила…

– Так ты императору жизнь спасла? – Фелл испытал весьма противоречивые чувства.

– Не знаю. – Она передернула плечами. – Возможно.

– И Фортенс указал на тебя Сароан для поощрения?

– Ну… э-э-э…

Фелл вдруг спохватился, что они беззаботно обсуждали такие материи, о которых вряд ли стоило говорить во всеуслышание.

– В общем, солдат, все это не твоего ума дело. – Он запоздало понизил голос. – Ступай к себе в палатку и смотри помалкивай.

– Но, господин…

– Индаро, прошу тебя! – Он наклонился к ней поближе и ощутил тепло ее тела. – В кои веки подержи рот на замке! Иди к своим товарищам, а последние несколько дней лучше вовсе выкинь из головы.

Он ждал, что она снова бросится спорить, но этого не произошло. Она лишь опустила голову – видно, слишком устала. И, не добавив больше ни слова, исчезла в ночи.

Буря из тех, что случаются раз в сто лет, зародилась над водами очень далеко от Города. Моряки на чужеземных галерах с содроганием поглядывали на небо, капитаны спешно направляли суда к берегу, в гавань. Ветер стремительно крепчал; скоро небеса заполнились клубящимися тучами цвета осьминожьих чернил. Воздух приобрел резкий металлический привкус, за горизонтом глухо рокотал гром. Ветер делался все сильней и начал уже завывать. К тому времени, когда засверкали первые молнии, большинство кораблей стояли под защитой портовых стен, крепко пришвартованные, с надежно задраенными люками: порывы бури лишь свистели в снастях и трепали неплотно свернутые паруса. Суда, еще не успевшие укрыться, были подхвачены свирепым штормом – жалкие щепки в объятиях неистовой стихии.

Буря постепенно двигалась на восток, медленно, но неотвратимо смещаясь над морем в сторону Города. Первыми ее приближение предсказывали чайки. Они уносились от непогоды, еще неуловимой для человеческих чувств. Громадные белые птицы мчались над городскими набережными; старые морские волки задирали голову, слушая их жутковатые крики, и отчетливо понимали: оттуда, с моря, грядет нечто чудовищное. Хотя горизонт оставался по-прежнему чист и солнце ласково светило с безмятежного неба.

Птицы улетали на восток. Далеко на суше людям, замечавшим их перелет, делалось не по себе. Морские птицы редко появлялись в тех краях. Жители начали поспешно взывать к богам, особенно к божествам солнца, дождя, восточного ветра и, конечно же, к жестокому богу северного ветра, известному как Цернунн.

Белые птицы косяками мчались над высокими башнями Алого дворца, обители императора. Они пролетали над черепичными и сланцевыми крышами богатых домов и лачугами бедняков, крытыми смоленой бумагой. Птицам не было до людей ни малейшего дела. Когда они миновали громадные стены, обрамлявшие Город с востока, в их гладких оперенных головках бились мысли только о том, как бы поскорее достичь безопасного места.

Равнина Салаба, где шли затяжные бои, находилась более чем в сотне лиг от побережья. Оказавшись там, чайки оставили стремительный полет и закружились: потребность в безопасности уступила необходимости покормиться. Под ними широкой неторопливой лентой вилась река Керчеваль. Она пересекала обширную равнину, известную некогда хлебными нивами и конскими пастбищами. Теперь западная часть равнины была расчерчена укреплениями, на расстоянии шести лиг одни от других. Чайки, впрочем, не видели между воюющими сторонами никакой разницы.

Если бы птицы прибыли сюда годом раньше, им предстало бы точно такое же зрелище, разве что армии тогда располагались на шесть лиг севернее. А случись внезапный перелет годом позже, птицы увидели бы безлюдную равнину. Первую травку, пробившуюся на пропитанной кровью земле, и диких зверей, вернувшихся туда, откуда убралось свирепое воинство…

Индаро лежала на спине, подложив под голову свернутый алый камзол, и грелась на солнышке, глядя в небо. Появление чаек пробудило приятные воспоминания. Она как-никак прожила на морском берегу бо́льшую часть жизни. И знала, как в преддверии шторма разлетаются птицы. Ненастье, конечно, означало мокрую одежду и ночлег в сырости, но все лучше, чем четверо суток бездействия на безжалостном солнцепеке. Индаро так страдала от скуки и жары, что обрадовалась бы сколь угодно проливному дождю.

– Буря идет, – сказал кто-то сзади.

Дун насмешливо фыркнула и подчеркнуто внимательно уставилась в синее небо.

– Но ведь ни облачка! – заспорил было светловолосый Гаррет, неизменно торчавший где-нибудь поблизости от Индаро.

Теперь, когда с ними больше не было Броглана, Индаро вроде как унаследовала этого самого Гаррета. Вот счастье-то привалило!

– Чайки на сушу летят, – взялся объяснять первый из говоривших. – Если уж сюда добрались, жди, что будет трендец!

Индаро узнала его по голосу: это был седой, как скала, северянин по имени Малачи.