Он никогда не отвечал на ее улыбки, отвергал ее заигрывания, но она продолжала делать все, чтобы заинтересовать его собой.

Она содержала в чистоте его дом. Она готовила для него пищу в его котелке. Она шила для него. Он позволял ей все это делать, используя ее, как рабыню. И она согласилась на это в надежде зажечь его и заставить захотеть ее.

– Никогда не позволил он мне согреть для него одеяло, – с болью думала она. Она видела, как другие женщины украдкой входили и выходили из его вигвама. Всякий раз это было для нее медленной смертью.

– Сейчас все не так, как раньше, – сказала она, вытирая слезы с глаз.

Что-то заставило ее посмотреть вверх, где спал гордый красивый орел, спрятав голову под одним из своих мощных крыльев.

Зная, как Соколиный Охотник дорожит этой птицей, приручив ее в возрасте нескольких недель, Тихий Голос прекрасно понимала, что может значить для него ее потеря.

Это может разбить его сердце, так же как он разбил сердце Тихого Голоса!

Ей надо только развязать лапку, и птица будет на свободе…

Стиснув зубы и зло сверкая глазами в утреннем свете, Тихий Голос на цыпочках подошла к жердочке, стараясь шумом не встревожить птицу.

Совершенно спокойно она развязала узел, затем легонько толкнула птицу. Орел встревоженно подпрыгнул, испуганно замахав крыльями, но вскоре обнаружил, что на этот раз его ничто не удерживает. Инстинкт направил его вверх в небо.

Злобно улыбаясь, Тихий Голос наблюдала за птицей до тех пор, пока не потеряла ее из виду в темных небесах.

Опустив свой взор на землю, она свирепо взглянула в сторону вигвама Соколиного Охотника.

– Наслаждайся сейчас, ибо, когда ты выйдешь наружу и увидишь, что твоя любимая птица улетела, тебе будет больно, так же больно, как и мне, – прошептала она и решительно направилась к реке.

Хотя вода и ледяная, она поплавает. Холод воды, возможно, поможет ей снять острую боль в сердце, хотя она и сомневалась, что это возможно.

Боль не исчезнет до тех пор, пока она не заставит исчезнуть белую женщину так же, как она заставила это сделать птицу.

При этой мысли она улыбнулась.

Соколиный Охотник сменил положение и накрыл Мэгги своим телом, одним коленом слегка подтолкнув ее ноги, чтобы раздвинуть пошире. Он сплел пальцы с ее пальцами, отвел ее руки за голову и удерживал их там, наклоняя свой рот к ее губам. Он овладел ее ртом в одном порыве, и, осторожно отыскав ее своей твердой трепещущей плотью, вошел, быстро и уверенно начав свои ритмичные движения. Ее бедра изогнулись дугой и двигались вместе с ним, помогая ему еще глубже проникать в нее. Их тела были страшно напряжены, чувства обострены.

Соколиный Охотник отпустил ее руки, провел по ней ладонями, затем обхватил ее своими твердыми сильными руками и прижал ее тело к себе.

Его губы двинулись к ее затылку, ниже к впадине на горле, затем к груди. Он поласкал языком сначала одну, затем другую, заставив ее испытать чувственную дрожь.

Его рот снова вернулся к ее губам, и они слились в поцелуе. Ее стройные, белые ноги раскрылись для него еще шире, обхватывая его тело. Чувствуя, что возбуждение растет, Мэгги еще крепче обняла его, всецело отдавшись потоку нахлынувших на ее чувств.

Голова Соколиного Охотника шла кругом от удовольствия. Он заставил себя замедлить движения, хотя бурлящие в нем чувства вызывали острую боль.

Он замедлял свои движения, затем ускорял их.

Теперь они лежали щека к щеке, телом ощущая теплое дыхание друг друга.

Спираль удовольствия растягивалась, ее уж невозможно было удержать. Он напрягся, сделал глубокий вдох, затем снова глубоко погрузился в нее и почувствовал освобождение. Его твердая плоть вздрогнула и ввела его желания глубоко внутрь ее чрева.

Именно в тот момент, когда Мэгги почувствовала, что Соколиный Охотник получает самое глубокое удовольствие, она ощутила, как по ее телу прокатилась теплая волна. Вниз по спине пробежала дрожь, воздух, казалось, наполнился удовольствием, и ее пульсирующий центр начал посылать восхитительные волны экстаза, наполняя ее, вливая в нее сладостную теплоту.

– Я скоро поговорю со своим дедом о церемонии, которая сделает тебя моей женой, – прошептал Соколиный Охотник, касаясь губами щеки Мэгги. Руки его дрожали, когда он брал в ладони ее груди. – Это сделает тебя счастливой?

– Я никогда не хочу расставаться с тобой, – прошептала Мэгги, лаская его покрытую капельками спину.

– Ты хорошо принимаешь обычаи моего народа, – сказал Соколиный Охотник, скатываясь с нее. Он встал с кровати, подобрал одежду и натянул на себя отделанные бахромой бриджи.

Мэгги снова посмотрела на шрамы на его груди. По многим причинам она откладывала свой вопрос на потом и не спрашивала откуда они у него. Но основной причиной было то, что она не хотела говорить о событиях прошлого, которые могли бы ранить ее сердце. Она считала, что Соколиный Охотник чувствует то же самое. Несомненным было одно – какова бы ни была причина появления этих шрамов, опыт был не из приятных, и о нем не было бы приятно поболтать.

Но сейчас, когда им было так уютно вместе, она чувствовала, что может его спросить.

– Соколиный Охотник, я никогда не спрашивала, но что за странные шрамы украшают твою грудь? – осмелилась она спросить, выбирая одно из платьев, принесенных Соколиным Охотником. Она приблизилась к нему. – Или, может, тебе слишком тяжело об этом говорить?

Она знала, что у нее есть свои собственные болезненные секреты: достаточно было взглянуть на узлы под кроватью. Там лежал один из ее секретов. Она так и не выбрала подходящего времени, чтобы рассказать Соколиному Охотнику о деньгах. И сейчас сомневалась, что когда-нибудь ему о них расскажет. Ему станет интересно, есть ли у нее другие секреты. Дело же было в том, что одну свою тайну она ни за что бы не хотела ему раскрывать!

Соколиный Охотник надел через голову рубаху с бахромой из оленьей кожи, затем встал на колени перед углублением огня и начал укладывать ветки на тлеющие красные угольки.

– Об этом совсем не тяжело говорить, – сказал он, посмотрев на Мэгги через плечо. – Они были получены в результате участия в Танце Солнца моего народа. Это честь носить такие шрамы.

– Честь? произнесла задыхаясь Мэгги, одевая на ноги мягкие мокасины. – И это один из обрядов, на котором я буду присутствовать?

– Всему свое время, – сказал Соколиный Охотник, кивнув головой. Он добавил в огонь несколько толстых поленьев после того, как более тонкие ветки занялись огнем.

– Если у нас когда-нибудь будет сын, я бы не хотела, чтобы он принял участие в чем-нибудь таком, что может причинить ему боль… такие шрамы, – сказала Мэгги, содрогаясь от одной мысли об этом.

– Любой сын, рожденный арапахо, с гордостью участвует в Танце Солнца, – сказал он, повернувшись лицом к Мэгги. – Те же чувства испытывают и родители во время представления.

Он сел на мягкую подстилку из шкур и протянул руку к Мэгги.

– Иди. Посиди со мной у огня, – сказал он. – Давай поговорим, пока дом нагревается.

– Разве я не должна готовить завтрак? – сказала Мэгги, садясь рядом с ним.

– Как ты теперь уже знаешь, у арапахо нет постоянного времени для принятия пищи, – напомнил ей Соколиный Охотник. – Женщины готовят, когда мужчины голодны. Исключение составляет ужин, время которого точно определено, особенно в зимний период. Пища дает силу. Когда дуют холодные ветры, требуется много сил.

– Я страшусь прихода зимы, – сказала Мэгги. – Хотя последнюю зиму я прожила в хижине, ветры все равно заползали сквозь щели, дверь и окна.

– Ты увидишь, что вигвам арапахо сохраняет внутри тепло от огня и не дает проникать зимним ветрам, – сказал Соколиный Охотник, взяв ее руку и нежно сжал.

– Расскажи мне о твоем народе, – сказала Мэгги, прильнув к нему, когда он обнял ее за талию. – Я должна так много узнать…

– Мы ведем простую жизнь и мы счастливы, – сказал Соколиный Охотник, мечтательно глядя в огонь. – Но очень давно, до того, как пришли белые люди, наш народ был намного счастливее. Их сердца пели каждое утро, когда они вставали, поскольку страна была богатой. Страна принадлежала им. Было много травы для их лошадей и для всякой дичи, чтобы сделать ее жирной. Было все, чтобы заставлять радоваться сердце арапахо.