Немецкая революция не станет оттого мягче и милосерднее, что ей предшествовали кантовская критика и фихтиевский трансцендентальный идеализм и даже натурфилософия. Благодаря этим учениям получили развитие революционные силы, ожидающие только дня, когда они смогут прорваться и наполнить мир ужасом и изумлением… Христианство — и в этом его величайшая заслуга — несколько ослабило эту грубую германскую воинственность, но искоренить ее не смогло, и если когда-нибудь сломится обуздывающий талисман, крест, то вновь вырвется наружу дикость древних бойцов, бессмысленное берсеркерское неистовство… Тогда из забытого мусора восстанут каменные боги, протрут глаза, засыпанные тысячевековой пылью, и, наконец, поднимется на ноги Тор со своим исполинским молотом и разгромит готические соборы.
Не смейтесь над моим советом, советом мечтателя, предостерегающего вас от кантианцев, фихтеанцев и натурфилософов. Не смейтесь над фантастом, ожидающим в мире явлений той самой революции, которая уже произошла в области духа. Мысль предшествует делу, как молния грому. А немецкий гром, конечно, тоже немец, он не особенно подвижен и приближается с некоторой медлительностью. Но он грянет, и тогда, услышав грохот, какой никогда еще не гремел во всемирной истории, знайте: немецкий гром попал, наконец, в цель.
Немецкий гром оказался, наверное, последней каплей, той соломинкой, которая переломила хребет Европы. Как указывал Гейне, он пришел из страны философов и грандиозных соборов. И он на самом деле прозвучал так ужасающе громко, как ничто во всей человеческой истории.
Люди, пережившие войну, были глубоко травмированы тем, через что им пришлось пройти, но одновременно они чувствовали, что им чего-то из этой ужасной жизни теперь стало не хватать. В их памяти война и армия остались как то, где было место дружбе, взаимопомощи, дисциплине и порядку. Для тех, кто оказался на проигравшей стороне, возвращение в мирную жизнь означало восприятие себя миром как «лузеров», возвращение в мир, который не принимал их за своих, в мир, в котором царил беспорядок. А память о том, что, может быть, никогда и не было реальностью, заставляла их тосковать по утраченному товариществу.
Все мужчины из поколения Гитлера, годные для службы, прошли через армию. Большинство чувствовало злость и презрение по отношению к Версальскому договору и правительству Веймарской республики. Версаль навязал такие условия, с которыми Германия не могла нормально жить. Состояние немецкой экономики сделало нищими попрошайками людей, которые ожидали уважения и достойного существования после того, как их тяжелейшая служба подошла к концу. Попрошайками было вынуждено стать и поколение их родителей, что было не менее ужасно. Когда бедняк теряет последнее, его жизнь меняется не очень сильно. Когда лишаются всего представители среднего класса, те, у кого было, что терять, их жизнь ухудшается кардинально. Германия потерпела поражение в войне, а цену за это поражение оказались вынуждены платить обычные люди, а не аристократы или дельцы черного рынка. Либерализм Веймарской республики являлся формой откровенной импотенции.
Адольф Гитлер был немцем, рожденным в Австрии. Он сражался на войне, рисковал своей жизнью, был ранен, вернулся домой в Германию без уважения, полагавшегося честному солдату, и с гигантской дырой в своих политических воззрениях. Германская аристократия и промышленная элита никуда не делись, но так же, как и верхние слои общества других стран Европы, они потеряли на войне доверие собственных народов. Либерализм в Германии был полностью дискредитирован на протяжении двадцатых годов и оказался неспособным ни отвергнуть унизительный Версальский договор, ни заставить элиты сделать хотя бы что-то для обеспечения минимально достойной жизни большинства граждан. Гитлер и жил в это время, характеризовавшееся культурным распадом общества, когда в головах царствовал интеллектуальный гедонизм, а принципы армейского порядка были отброшены за ненадобностью.
Гитлер оказался интеллектуалом особого свойства — не в академическом смысле. Он проживал свою собственную внутреннюю жизнь самоучки с идиосинкразией в восприятии внешнего мира. Отвергнутый записными интеллектуалами как эксцентричный чудак, он выработал свой собственный взгляд на человеческую историю и мир, который, как оказалось, получил громадную власть над умами. Такой человек, как Мартин Хайдеггер, интеллектуальная фигура, возвышавшаяся на философском горизонте всего XX века, преклонил колени перед Гитлером. Многие аналитики не придают большого значения этому, считая такой шаг Хайдеггера благоразумным оппортунизмом. Может быть, может быть. Только вот у него не было критической необходимости этого для того, чтобы выжить. Я подозреваю, что идеи национал-социализма в определенной степени стали для него убедительными и разумными если не благодаря академическому уровню детального анализа, то из-за интуитивного понимания сути вещей, пусть и не слишком развитого с научной точки зрения.
В коллективном сознании немецкой нации зияла огромная дыра, пустота на месте разрушенных общественных институтов, которую не могли заполнить существовавшие политические силы. Немцы презирали левых, так как те с позором вышли из войны. Центристы были по большей части циничны, стремились хоть как-то остаться на плаву и являли собой воплощение общественной усталости. Правые настолько явно давали понять о своем желании восстановить монархию и власть аристократии, что они ассоциировались со стремлением повернуть время вспять и возвратить страну на те позиции, с которых она уже один раз пришла к бедствиям. Гитлер пересмотрел и переформулировал основную проблему послевоенной Германии. Он поставил на первый план не устройство государства, его институтов, а вопросы, связанные с самоидентификацией нации. «Романтический национализм» основывался на общности культуры, языка, религии, то есть на тех моментах, которые были для Германии точно такими же, как и для любых других стран. И эти основы никак не могли идеологически выделить одну нацию из ряда других, а значит, и стать движущей силой для страны, погрязшей в цинизме и борьбе с исторической усталостью для страны, уязвленной тем, что только недавно случилось.
Гитлер отталкивался от того, что для возрождения Германии в первую очередь надо возродить в немцах чувство национальной гордости. Он отказался от понимания культуры как важнейшего фундамента, объединяющего народ в нацию, заменив ее общностью крови, заменив реальную историю мифами. Гитлер утверждал, что национальная принадлежность определяется передающейся от родителей к детям чистотой крови, из которой вытекало понятие расы. Кровь и раса — ядро нации. Далее Гитлер утверждал, что наследуемая кровь разных народов есть естественная основа их неустранимых различий; что северные, нордические народы, особенно немцы, от природы обладают особыми талантами, которые дают им право претендовать на управление миром. Гитлер также фактически «изобрел» новую историю для Германии, которая не брала начало от Священной Римской империи и не развивалась через лютеранство, а происходила из древнего германского леса, от тевтонских рыцарей, легендарных героев мифов прошлого, возможно, даже существовавших в реальности. Их всех следовало возродить в душах немцев для придания концепции крови и расы большей стройности. История превратилась в некое новое произведение искусства, во многом не соответствовавшее действительности, но имевшее свою правду, которая должна была войти в резонанс с глубинными струнами германского духа. Братья Гримм видели в мифе один из элементов нации. Гитлер сделал миф, наряду с кровью, сутью нации.
Идеи высшей расы, чистоты крови, исторические мифы заполнили пустоту, образовавшуюся после разрушения государственных и общественных институтов. Они смели с пути бессильных центристов и всю импотентную Веймарскую республику. Они сокрушили коммунистов в уличных схватках, подготовка к которым показала их участникам, как надо мотивировать солдат. В процессе тренировок штурмовиков учили полностью отказываться от собственной личности, а потом шаг за шагом восстанавливать уже новую личность на основе мифов о славном прошлом своего отряда, на основе гордости за свой отряд, на основе чувства превосходства своей страны. Очень важно не упускать из вида, что Гитлер был солдатом, он говорил с поколением таких же, как он, солдат, призывал их к оружию, чтобы исправить ошибки прошлого, устранить несправедливость, проистекающую из былых времен, и убеждал их в том, что они выше любой другой расы, что их предназначение — господствовать. Германский солдат прошел все стадии начальной подготовки, главным моментом которой была идеология, психология и мифы. Германская нация увидела себя единой со своей армией. Основные концепции Гитлера вступили в резонанс с массовым сознанием немцев и нашли в нем нужный отклик, так же как и предложенные методы.
