Изменения в эту сторону произошли с падением Османской империи. Люди, которые пришли на смену старой элите, ведомые Кемалем Ататюрком, понимали, что Турции придется расстаться с ее империей и сфокусироваться на Анатолийском полуострове. Они также понимали, что Турция должна стать современным государством. Проиграв войну европейским державам, Ататюрк решим сделать Турцию европейской державой. По его понятиям это означало в первую очередь отделение религии от государства. Религия переводилась в разряд частного дела каждого человека, общественная жизнь лишалась какой-либо связи с религией и ее внешними атрибутами. Для Турции это означало запрет на религиозные одежды для государственных деятелей и госслужащих и общее неодобрение демонстрации таких одежд в общественных местах для всех граждан.

У Ататюрка был комплексный взгляд на модернизацию как на сложную проблему. Он стремился к демократии, но одновременно понимал, что она может оказывать дестабилизирующее влияние на страну, находящуюся в переходном периоде и в тяжелом положении. Он видел другой инструмент модернизации — армию. В каком-то роде армия является наиболее передовой и современной частью общества в развивающихся странах. Ее организация и повседневное использование продуктов современных технологий могут сделать армию движущей силой прогрессивного общественного развития — я думаю, что именно это было в мыслях у Ататюрка. С практической точки зрения армия должна была прежде всего гарантировать стабильность Турции и определить, в чем эта стабильность должна заключаться. Он также понимал, что армия должна состоять из профессионалов в европейском понимании. Они должны полностью овладеть военным искусством и следовать этическому кодексу своей профессии. В этом заключалось глубинное превосходство профессиональных военных над профессиональными политиками, которых Ататюрк считал коррумпированными и преследующими только свои личные интересы бюрократами и карьеристами в отличие от честных солдат, верных своему долгу. Военные также очевидным образом превосходили представителей всех остальных групп населения страны потому, что те не были по-настоящему профессионалами в своем деле. С тех пор армия несколько раз вмешивалась в политические дела как гарант светскости, стабильности и этических принципов общества, в соответствии с принципами Ататюрка. Армия также являлась гарантом европейских принципов оценки по профессиональным качествам и реальным заслугам. И вообще, армейская организация должна была служить примером для турецкого общества в целом.

Ататюрк оказал сильное влияние на многие другие страны, например на Иран во времена правления шаха, на Египет при Гамаль Абдель Насере. Модель светского и одновременно милитаризированного государства хорошо прижилась в регионе. Но начиная с иранской антишахской революции светская модель устройства в исторических исламских обществах начала испытывать проблемы, вызванные нарастанием общей религиозности и религиозного фундаментализма в частности. В течение девяностых годов эти проблемы медленно распространялись преимущественно в суннитских странах. Наиболее экстремальные формы, которые такая тенденция получила, можно наблюдать на примере Ирана и сети «Аль Каида». Но и в остальных исламских странах концепция доминирования светского и милитаризированного государства над обществом потеряла свою былую привлекательность, частично потому, что привлекательность потерял весь Запад, а частично и потому, что не заработали насеровские идеи, развивавшие концепцию Ататюрка. Я подозреваю, что положение, согласно которому религия должна полностью переместиться в пространство приватной жизни, не выдержала испытания практикой традиционной жизни, в которой семья и клан во многом были сутью всей жизни людей, которую невозможно разделить на публичную и приватную. Христианство до сих пор не определилось до конца с тем, что следует отнести к чисто личному, а что — к общественному. Это разделение возможно в обществах с явным преобладанием светского образа жизни, для которого уважение к частной жизни каждого человека является непререкаемой аксиомой. Ислам никогда, по сути, не допускал такого рода разделение, поэтому модель общества, выдвинутая Ататюрком, попала под серьезное внутреннее давление со стороны исламского традиционализма.

Турция была родиной секуляризма в исламском мире, но даже в ней не все проходило и проходит гладко. Вне Стамбула Турция остается консервативной и религиозной страной. В народе сильны националистические настроения, которые родственны некоторым положениям наследия Ататюрка, но одновременно и противоречат другим его идеям. В 2000 году в стране образовалась Партия справедливости и развития (по-турецки АКР), которая на выборах 2002 года одержала оглушительную победу. АКР претендовала на выражение интересов мусульманского большинства. Она ослабила некоторые запреты на религиозные проявления (например, на ношение хиджаба женщинами на государственной службе и в университетах), но одновременно подтвердила свое стремление ко вхождению Турции в ЕС, свою верность принципам светскости в государстве и подконтрольности армии политическим институтам. В оппозиции АКР находится светская Республиканская народная партия (по-турецки СНР), которая опасалась, что за внешней декларативной умеренностью правящая АКР собирается превратить Турцию в исламское государство. В рамках бурной внутриполитической борьбы партии обмениваются обвинениями.

Однажды мы прогуливались в окрестном районе Стамбула, называемом Чаршамба. Мне сказали, что это наиболее религиозная община во всем городе. Один знакомый ярый секулярист называл район «Саудовской Аравией». Район бедный, но жизнь там кипит. Там расположено много школ и магазинов. Повсюду на улицах играли дети, мужчины собирались группами по два-три человека, что-то оживленно обсуждая и о чем-то споря. На женщинах были хиджабы и паранджи. В районе находилась большая религиозная школа, где молодые мужчины изучали Коран и другие религиозные предметы.

Район напомнил мне Уильямсбург в Бруклине во времена моей молодости — до масштабной перестройки. Тогда Уильямсбург был заполнен евреями-хасидами, повсюду располагались иешивы, улицы заполнялись детворой, мужчины что-то обсуждали у дверей своих магазинов. Тут, в пригороде Стамбула, эти воспоминания очень ярко пробудились — чувствовалось, что местные мгновенно распознали во мне чужака. Здесь я должен был бы написать, как много общего подобные сообщества в разных местах мира имеют между собой. Но главным является тот факт, что общие черты жизни в бедных, урбанизированных и глубоко религиозных окрестностях никоим образом не приводят к преодолению глубочайших различий между религиями, которым привержены жители этих сообществ. Как и к важности самого господства религий в их жизни.

Чаршамба ярчайшим образом высветила для меня проблему, с которой приходится иметь дело АКР. С этой проблемой столкнется любая турецкая партия, которая планирует однажды оказаться у власти. В Стамбуле очень много мест, районов, которые являются вполне европейскими по всем внешним признакам, которые посторонний немедленно почувствует, а также по внутренним ценностям, которые их жители имеют. Эти места все вместе занимают очень большую часть города. Но там также есть Чаршамба, есть деревни и города Анатолии, которые живут своей, отличной жизнью, которые абсолютно уверены в своем праве жить именно так. Этим сегодня нельзя пренебрегать.

Многие приверженцы светского пути развития Турции серьезно опасаются, что АКР намеревается ввести законы шариата. Эти опасения особенно распространены в среде профессионалов. Один из местных врачей, семейные корни которого уходят вглубь турецкой истории, сказал мне за ужином, что если АКР будет последовательно продолжать делать то, что она делает в настоящий момент, то ему придется эмигрировать в Европу. Неизвестно, решится ли он на такой шаг, если развитие событий дойдет до некоторой черты, но говорил он о своих намерениях после пары бокалов вина очень напористо и страстно. Такой взгляд на развитие событий все же является крайним — большинство убежденных сторонников светского характера развития турецкого общества понимают, что у АКР нет намерений подобного рода. Иногда даже казалось, что подобные страхи намеренно преувеличиваются с целью произвести большее впечатление на иностранца, которым в данном случае был я, в целях формирования соответствующего отношения к турецкому правительству.