Вена являлась микрокосмом Европы, в известной степени Европой в миниатюре. Город — как Берлин — был разделен на четыре оккупационных сектора: советский, американский, британский и французский. Однако на самом деле их было только два — советский и союзный. Стоило вам случайно попасть не в тот квартал, как вы могли очутиться в советском и вас никто и никогда больше не увидел бы. Это происходило с людьми, которых знали мои родители. В Вене работали многие благотворительные организации, город был центром для беженцев отовсюду. Главной еврейской организацией был Американский еврейский объединенный распределительный комитет («Джойнт» — «the Joint») — зонтичная структура для многих благотворительных обществ. «Джойнт» отправил нашу семью в бывшую Больницу Ротшильда, снабдил документами по линии Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций (UNRRA). Нам было сказано ожидать момента, когда какая-нибудь страна согласится принять нас.
В то время многие государства охотно принимали беженцев, особенно выделялись в этом желании Австралия, Новая Зеландия и Канада. Они нуждались в увеличении населения, но при этом приветствовали только белых европейских иммигрантов. Евреи рассматривались как именно такая группа беженцев, поэтому у нас были все шансы и возможности отправиться в Австралию или Канаду. Мама уже не могла больше находиться в лагере и была готова уехать в любую из этих стран, но отец был категорически против. У него в голове был факт, что во время войны Австралия слишком близко подошла к тому, чтобы быть оккупированной японцами, чему помешали только США. Канаду же он считал слабой страной, полностью зависимой от США, которые, по его представлениям, могли в любой момент с легкостью вторгнуться в нее. Альбер Камю как-то сказал, что он не хочет быть «ни жертвой, ни палачом». Мой отец, наверное, считал взгляды писателя бредовыми. Весь его жизненный опыт говорил, что в этом мире ты можешь быть либо жертвой, либо палачом, третьего не дано. И он для себя очевидным образом делал выбор: гораздо лучше быть палачом, чем стать жертвой. Он хотел уехать только в Соединенные Штаты. Какие-либо другие варианты — типа Кубы или Бразилии — вообще не рассматривались, а оставаться в Австрии было некомфортно, так как вокруг находилось слишком много бывших нацистов.
Отец был не одинок в своем стремлении — слишком много беженцев стремились в США, поэтому получить разрешение на въезд в страну было проблематично. Америка выработала квоты по приему, основываясь на месте рождения. Отец, проведя десятилетие в бегах, никогда не предполагал для себя и своей семьи возможности нелегальной иммиграции. Он должен был попасть в США абсолютно законно. Но это требовало времени, а время, как и пространство, рассматривалось отцом в качестве врага: мы все были слишком близко от советской зоны влияния, а со временем это влияние могло оказаться губительным. Он физически ощущал в воздухе запах грядущей войны и поэтому стремился поскорее вытащить семью из Европы. Он не мог и не хотел больше ждать.
Европейская политическая жизнь представляла собой тугой клубок различных интриг. Советский Союз прилагал огромные усилия для усиления влияния коммунистических партий в таких странах, как Франция и Италия. Советы активно проникали в возрождающиеся военные и разведывательные структуры Германии. Сталин также желал просочиться в недавно созданное ЦРУ и укрепить свои к тому времени уже достаточно прочные позиции внутри британских секретных служб. Советская разведка работала на высочайшем уровне — для Сталина владение информацией означало обладание реальной властью. Если бы он смог расколоть и парализовать волю западных союзников, то ему даже не пришлось бы воевать. Или он выиграл бы войну с легкостью. Наконец, самое малое, что его разведывательно-агентурная сеть могла сделать, — это просто информировать о планах Америки и Британии.
Советская угроза явилась для Америки настоящим и неотступным кошмаром, особенно после 1948 года, когда случились и блокада Берлина, и конфликты в Греции и Турции. Все иллюзии о послевоенном мироустройстве улетучились. Опустошение, принесенное Второй мировой войной, соединенное в исторической памяти народа и правящей элиты с бедами Первой мировой, а также уже далеким вторжением Наполеона, убедило советское руководство, что для обеспечения безопасности страны критически важно выстроить буферную зону для смягчения будущих возможных ударов с запада. Эта зона должна была проходить от Балтики до Адриатики через центр Европы и Германию.
С американской точки зрения присутствие советских войск в сердце Германии означало материализацию призрака будущего завоевания Советами всей Западной Европы. Советский Союз обладал мощнейшей армией, которая только что стерла в порошок Вермахт, контролировал влиятельнейшие коммунистические партии во Франции и Италии, имел лучшую в мире разведывательно-агентурную сеть и секретную службу. Если бы Советский Союз получил контроль над всей Европой, то тогда сплав российских ресурсов, европейских технологий и промышленности дал бы синергию, которая могла бы всерьез угрожать безопасности Соединенных Штатов по всем направлениям. Особенно если направить эти ресурсы и технологии на развитие военно-морских и военно-воздушных сил. Предотвращение такого течения событий стало основной американской стратегической целью.
На этом пути перед Америкой стояли две серьезные проблемы: американские вооруженные силы в Европе были весьма незначительными по сравнению с Советской армией, а разведка США практически не имела никаких источников информации о том, что происходит в Советском Союзе, по ту сторону железного занавеса. Обладание атомной бомбой в известной степени решало первую проблему, а одним из путей решения второй было как раз привлечение на свою сторону людей, подобных моему отцу.
Соединенным Штатам пришлось создавать собственную разведывательную службу для работы на советском направлении практически с нуля. Во время Второй мировой американцы концентрировали усилия на Франции и Германии, но после нее фокус сместился далеко на восток. Поэтому критичным представлялось найти людей, которые хотя бы что-то знали о Советском Союзе и формировавшемся восточном блоке изнутри, а также имели там какие-нибудь связи. Даже просто владение языком могло быть полезным, так как в Америке очевидным образом не хватало людей с подобной квалификацией. Как бы неприятно это ни было, люди, подобные Райнхарду Гелену, который во время войны руководил германской военной разведкой на восточном направлении, были незаменимы для американцев. Даже совсем откровенные нацисты, например те, кто занимался разведкой по линии СС, пришлись ко двору — их знания и опыт были критичными в новых условиях.
С другой стороны, война закончилась уже четыре года назад, и бывшие немецкие разведчики понятия не имели о том, что происходит во вновь образовавшихся буферных государствах. К тому же американцы почему-то были достаточно уверены, что они смогут сравнительно легко сменить режимы хотя бы в некоторых из этих стран и отбросить Советы. План заключался в привлечении к работе на американскую разведку беженцев из стран Восточной Европы с их дальнейшим возвращением в родные страны, где они стали бы организовывать разного рода восстания. Или, по крайней мере, в использовании их для контрразведки и борьбы с советскими операциями на Западе.
План действий, широко известный как «Операция “Возврат”», нес в себе два серьезных просчета. Во-первых, подрыв режимов и организация восстаний никак не уменьшали силу частей Советской армии, которые были расквартированы в этих странах. Во-вторых, советская разведка сама охотно вербовала людей среди беженцев в надежде, что уже завербованные ей попадут в поле зрения американцев. Правда, таких потенциальных двойных агентов можно было распознать по тому, что они бежали одни, без семей, которые оставались дома фактически в качестве заложников. Но такое понимание пришло позже, когда вся операция перестала представлять какую-либо загадку для спецслужб СССР, а советские агенты уже глубоко внедрились в американские ряды. В результате почти все американские агенты были раскрыты, схвачены и после пыток заговорили.
