А «матаня» шумела в полном разгаре. Заиграли веселого «колчака», и бойцы пустились в пляс, вытягивая из толпы упирающихся для вида девчат. Первого гармониста сменил другой — среди бойцов их было немало. Плясуны выделывали такие коленца, что девушки покатывались со смеху, а старушки только покачивали головами.

— Мишк, а Мишк! Пойдем к дяде Алексею. Что-то его не видно, — сказал другу Венька.

Ребята вылезли из толпы и пошли к Коновалихиному дому. С крыльца увидели в освещенное окно сидящего за столом бригадира.

— Дядь Лень! — тихонько стукнув в окно, позвал Мишка.

Тот обернулся на стук.

— Дядь Лень! Это я с Венькой.

— Заходите.

Те вошли в хату.

— Ну, чего вам?

— Пришли за тобой. Пойдем на «матаню».

— Не хочется, ребята. Нечего мне там делать…

— А знаете что? — встрепенулся Венька. — Пойдемте к нам на сеновал, а?

— Пройдись, пройдись, Лексей, хоть куда-нибудь! Ну что ты душу себе рвешь, — поддержала ребят Коновалиха. — Не такие еще бывают калеки. Жить-то надо! Ты ж еще молодой…

Алексей нехотя поднялся из-за стола: «Идемте».

Они лежали на сеновале и молчали. В открытую дверь отчетливо и чисто доносились звуки гармони и девичьи припевки. Ребята жалели бригадира, им было понятно его чувство: доведись и до них такое — затоскуют.

— Я ведь, хлопчики, любил ее, — нарушил молчание Алексей. — Но, видно, не судьба мы друг другу: на что я ей теперь нужен такой!

Ребята знали, о ком говорил он: только что они видели ее на «матане», танцующую как ни в чем не бывало с бойцами.

— Дядь Лень! А разве нет других девчат? — сказал Мишка. — Да плюнь ты на нее!

— Эх, ты несмышленыш! — с горечью улыбнулся тот. — Не на все можно плюнуть… Рад бы, да…

И снова все замолчали. Лежали и слушали звуки летнего вечера. Можно подумать, что и войны нет: разливается ливенка, «страдают» девчата, слышится веселый молодой смех. Но вот в уши вполз чужеродный монотонный звук: высоко в небе над селом пролетали немецкие бомбовозы.

Алексей и ребята слезли с сеновала и вышли наружу. Немного погодя на востоке вспыхнули осветительные «люстры» и раздались глухие взрывы — немцы бомбили в городе железнодорожный узел.

— Вот, сволочи! — сказал Мишка.

— Погоди, накопят наши силенок — отлетаются, — отозвался Алексей. — Ну, пойдемте на сеновал, спать будем.

Залезли снова на сено, тесно прижались друг к другу. На Крестах смолкла гармонь.

…Едва забрезжил рассвет, Венька потихоньку сполз с сеновала и крадучись вышмыгнул за дверь. Все у него было продумано еще с вечера. Придя на конный двор, он разыскал у амбара дегтярку и припустился по пустынному проулку к дому Кланьки Голосенки. Когда-то он слышал, что если девушка изменяет парню, то мажут дегтем ворота ее дома, навечно покрывают ее черным позором.

Венька взял дегтярку и плеснул из нее на ворота: вот тебе, предательница, за Алексея! Тут же зашвырнул дегтярку в густую крапиву…

В тот день Кланька не вышла на ток. Люди посудачили по поводу измазанных ворот да утихомирились. И только Алексей все ходил пасмурный и осунувшийся с лица. Завидев на току Мишку с Венькой, укоризненно покачал головой:

— Эх, ребята, ребята!..

В бригаду привезли из района локомобиль — паровую машину, похожую на маленький паровозик. Он должен был заменить лошадей, приводящих в движение молотилку. Ребята были в восторге от невиданной доселе новинки. Пока приезжий специалист, седоусый дядька, в замасленном комбинезоне, устанавливал на току и налаживал локомобиль, они успели потрогать и пощупать все: и блестящие медные трубочки, и привинченный к паровому котлу манометр, и лоснящиеся от масла округлые бока машины, заглянули и в толку с чугунными колосниками.

Седоусый машинист надел на шкив ремень, соединив им машину с молотилкой, и подал ребятам команду:

— Таскайте, пострелы, солому!

Те принялись за работу. И вскоре у локомобиля высилась большая куча соломы.

— Ну, хватит, дяденька?

— Хватит… на три лошадиных силы, а в машине их тридцать, сил-то!

— Как это?

— А вот так! За тридцать лошадей она сработает и овса ей не надо. Поняли?

— Ждорово! — воскликнул Витек Дышка.

Машинист затолкал в топку охапку соломы и поджег.

Пламя вспыхнуло и стало жадно пожирать ее, прося новой порции.

— Ребятки, за дело!

Те засновали от скирды к машине, поняв, что трудно им будет тягаться с этим железным прожорой. То ли дело — лошадки — погоняй, знай, не ленись, кнутом! Однако они вскоре поняли и другое: никакие лошади не угонятся за вот этими двигающимися механизмами. Когда мелко дрожащая стрелка манометра дошла до верха, машинист прикрыл дверцу топки и стал крутить какие-то многочисленные колесики. Раздался оглушительный, свистящий гудок, у людей аж уши позакладывало. Зашипел пар, и маховик со шкивом быстро завращались, приведя в движение через ремень молотильный барабан.

— Начали! — скомандовал машинист стоящему наготове Григорию. И тот бросил в зев молотилки первый растрепанный сноп. Еще, еще… И пошло! Женщины едва поспевали подбрасывать снопы.

Жарко попыхивал паром локомобиль, шелестела ременная передача, надсадно гудела молотилка. Ворох зерна рос на глазах, а обмолоченная солома летела нескончаемым вихрем. Ну, куда тут лошадям до машины!

До обеда намолотили столько, что веять не успевали. Пришлось таскать непровеянное зерно в ригу, под крышу — на случай дождя.

— Эх, и выручил ты нас, дядя! — восхищался бригадир, влюбленно глядя на седого машиниста. А тот только улыбался в свои роскошные усы, вытирая ветошкой потные бока локомобиля.

Этот августовский день останется в памяти ребят на всю жизнь. С утра бригадир Алексей Коновалов распорядился тщательно почистить лошадей, и Мишка с Венькой, Витьком Дышкой, Вальком и Сашком Гулей нивесть где откопали скребницы и принялись усердно скоблить непривычных к такому вниманию лошадей.

Мишке достался трофейный битюг, и, чтобы отчистить такую громадину, ему порядком пришлось попотеть. Хотя битюг стоял покорно, изредка лишь вздрагивая от прикосновения железа, Мишка покрикивал на него:

— Ну, стой, германская скотина! Небось, у какого-нибудь фрица смирно стояла!..

— Миш! А ты ш нею по-немешки побалакай, она еще будет шмирней! — поддразнил Дышка.

Лошадей почистили, запрягли и, стоя во весь рост на полках телег, лихо прикатили на ток.

— Ваше приказание выполнено, товарищ бригадир! — улыбаясь доложил Мишка.

Пока нагружали подводы, Мишка сбегал домой и принес заранее написанный им на белом полотнище простыни плакат: «Больше хлеба фронту — ближе победа!»

— О, да ты, я гляжу, не дремал! — удивился бригадир. — Ну, комиссар, приделывай его к подводе!

Мишка отыскал на конном дворе две жерди и приколотил к ним гвоздями полотнище. Получилось неплохо. Так! Какая подвода поедет первой? Вот эта? Хорошо. Еще несколько ударов молотком и жерди как приросли к грядушке уже нагруженной мешками телеги.

Обоз получился немалый — двенадцать подвод были навьючены мешками с чистым зерном. На переднюю подводу сели Мишка с Григорием — битюг выдюжит. На другой — Венька с Семкой, на третьей — Витек Дышка с Сашком, а остальными сели управлять Алексей, Валек и женщины. На Мишкиной подводе трепетал под ветром написанный красными буквами плакат, придавая обозу праздничную торжественность.

Когда уже все было готово и бригадир намеревался дать команду трогаться, к обозу румяным колобком подкатила с торбой за плечами Аришка Кубышка:

— Миленькие, погодите! Нет ли местечка, подъехать с вами до станции?…

— Есть, да не про твою честь! — отрезал Алексей.

А Венька спрыгнул с подводы, схватил лежавшую у вороха метлу и протянул ее Кубышке:

— На, теть Ариш! Окорячивай метлу и дуй, как баба Яга, — быстрее нас приедешь!

Грохнул смех, а Кубышка, пятясь с тока, принялась костерить Веньку на чем свет стоит.