Наш план построен на отрицании. Аэропланы противника прилетают от линии фронта, мы зашли с тыла. Авиационный налет скоротечен: сброшены бомбы и флешетты, аппарат улепетывает домой. Никому не охота летать под шрапнелью. Второй налет на одну и ту же цель в течение короткого времени невозможен по определению: враг настороже, ждет. Это знают летчики, к этому привыкли зенитчики. А мы ломаем представления…

«Фарман» прибавляет газу и вылетает вперед. Время! «Вуазен» занимает позицию чуть выше – Сергей читает мои мысли. Даже спустя тридцать лет будут бомбить по лидеру. Тот открыл бомболюки, ты – следом! Я гляжу не вниз, а на Зенько. Штабс-капитан свешивает руку за борт. Рука в кожаной перчатке сжимает кольцо стабилизатора бомбы. Снимаю с крюка свою. Тяжеленная – долго не подержишь. В налет мы взяли пудовые, крупнее нет. Снизу стреляют пушки, но разрывов не видно: трубка установлена на высоту первого налета. Сейчас мы выше, это тоже предусмотрено.

Зенько бросает бомбу, я – свою. Разворот. На черной земле хорошо видна светлая туша аэростата. Он похож на полосатого кита, выброшенного на берег, только хвост у кита другой. Разрыв, другой! Далеко! Твою маковку!

Вновь «Фарман» впереди, вновь я слежу за Зенько. Зенитчики поправили трубку. Шрапнель рвется на одной высоте с нами, совсем рядом, но мы пока целы. «Фарман» ныряет вниз, «Вуазен» – следом. Не ждали? Снижение опасно тем, что становится эффективным огонь пулеметов. Зато так лучше целиться, а зенитчики не успеют высчитать трубку снарядов.

Бомба пошла! Вторая! Изо всей мощи моторов летим обратно. Бомбы кончились, флешетты тоже, пора спасать души. Становлюсь с ногами на сиденье и смотрю назад. Есть! Кто попал, не разберешь, но там, где мгновение назад был аэростат, вспухает облако огня. Водород горит красиво. Над сотворенным нами хаосом в облачках разрывов висит «Фарман» Егорова. Финал второго акта марлезонского балета. Публика стоя приветствует артистов, кричит «Браво»! Господи, да я влез на сиденье! Стоит «Вуазену» качнуться…

На летном поле нас ждут. Чуть ли не весь отряд сбежался, последним садится Егоров. Выбираемся из гондол. Штабс-капитан крутит ус и, улыбаясь, жмет руку каждому.

– Крепость телефонирует: аэростат сгорел!

А то мы не знаем! Надеюсь, что новый аэростат у немцев появится не скоро.

– Велено благодарить вас и представить к наградам. Поздравляю, господа!

Назавтра заслуженный отдых. Механики считают пробоины в плоскостях. У «Вуазена» находят одну в гондоле – рядом с бензобаком. Если б попали, бензин мог бы только вытечь. Но обычно в таких случаях аппарат загорается. Пронесло. Рапота ревностно следит за подсчетом, облегченно вздыхает, когда выясняется: у нас на две дырки больше. Интересуюсь причиной такого внимания.

– У кого пробоин больше, тому и почет! – поясняет Сергей.

Странный подход, но от комментариев воздерживаюсь. Сергей сияет: он единственный в отряде, кто не имеет наград, теперь получит. Турлак – обладатель ордена Святой Анны IV степени, на армейском жаргоне – «клюквы». У Зенько – Станислав и Анна III степени, у Егорова к прочему иконостасу – Святой Георгий IV класса. Высшим военным орденом штабс-капитана наградили за разведку в прошлом году. Егоров вовремя обнаружил немецкое наступление. В том полете штабс-капитана ранили, а летнаба убили, Егоров и сейчас прихрамывает. Доктора запрещают ему летать, но он их игнорирует. Леонтию Ивановичу можно не беспокоиться о происхождении – кавалер ордена Святого Георгия автоматически становится потомственным дворянином. Получить орден Егорову помогло ранение, объясняет Рапота. Начальству нравится, когда герои льют кровь – свою и чужую. За сражение малой кровью награда выйдет скромной, а то и вовсе не дадут. «Нет потерь, не было и дела!» – считают в Ставке.

Мне светит Анна IV степени, полагает Рапота. Солдатский Георгий по статусу предназначен нижним чинам. Прерываю мечтания о раздаче слонов. Надо б смотаться в Белосток. Город рядом, для нас с Рапотой полетов пока не будет. Аппараты берегут. Продолжительность жизни аэроплана – сто летных часов. Французский выдерживает сто пятьдесят, но у нас аппараты русской выделки. Почти все на грани износа. Пополнения просят давно, но аппаратов не хватает: выбывают из строя чаще, чем прибывают новые – так по всему фронту. Что аэропланы? На фронте не хватает винтовок, пушек, снарядов… Перед войной списали миллион винтовок Бердана, снятых с вооружения, однозарядных, но вполне исправных. С началом мобилизации выяснилось: солдат нечем вооружать. Один воюет, другой ждет, пока того убьют, – иначе без винтовки. Господи, как все знакомо! В сорок первом повторилось одно к одному. Ничего в стране не меняется…

Сергей с радостью соглашается поехать в Белосток. Подхожу к штабс-капитану – машина с водителем в моем распоряжении. Кто ж откажет герою? Прошу разрешения взять старшего унтер-офицера.

– Зачем вам Синельников? – морщится Егоров.

– Обещал.

Штабс-капитан смотрит пристально.

– Он сделал в гондоле упоры для винтовки. Без его помощи аэростат не сбили бы.

– Зачем Синельникову в город?

– К женщине.

– У него четверо детей!

– Это не помеха.

– Павел Ксаверьевич! – Егоров наклоняется. – Я знаю, какой Синельников замечательный механик. Но я не хочу, чтоб в отряде появилась подрывная литература.

– Он большевик?

– Если б выяснили, то – в арестантские роты! Но подозрения имеются. Мне звонили из жандармского управления…

– Я обещал ему, Леонтий Иванович!

– Под вашу ответственность… – соглашается он.

В Белосток едем на «полуторке». Это я ее так назвал. На самом деле – пикап «Руссо-балт» петербургского разлива. В кузове, закрытом тентом, Рапота, я и Нетребка; поручик своего денщика не взял. Синельников в кабине с водителем. Рапота охотно согласился ехать в кузове – с водителем не поболтаешь, офицеру не к лицу. Поручик в неизменной кожаной куртке, на боку – кортик. Сергей и меня уговаривал надеть куртку, еле отбился. На околыше фуражки Сержа – летные очки. Очень нужная вещь в городе… Сергей переживает, что потерял свою «залетку», – еле догадался, что речь о пилотке. В Российской армии это новинка, их носят только авиаторы. Но даже без пилотки Рапота смотрится орлом: Белосток узрит его и вздрогнет. Трепещите, женские сердца!

Нетребка взят нами для единственной надобности – носить покупки. Российскому офицеру со свертками ходить не положено. Ему нельзя заходить в рестораны ниже первого класса, передвигаться пешком, когда есть извозчики… Я знаю это со слов Сан Саныча, – мы о многом говорили в белорусских лесах…

Белосток – заштатный городок, преимущественно деревянный, с кривыми улицами. Но после окопов кажется столицей. Здесь расположен штаб армии, множество тыловых учреждений – на улицах военных больше, чем штатских. Тормозим на центральной площади. Синельников почти сразу убегает.

– Не везите в отряд лишних бумаг! – говорю на прощание.

На мгновение лицо его вытягивается, затем унтер-офицер кивает. Умному достаточно. Поход по магазинам. Бритва, помазок, стаканчик, мыльный порошок – есть! Зубная щетка, мыло, зубной порошок – заверните! Комнатные тапочки, халат. Носки, потому что ботинки носят без портянок… В полку мне выдали жалованье за два месяца – денег много, можно приодеться. Наплыв военных оживил местную торговлю, конкуренция велика, цены божеские. Рапота находит их высокими, но поручик не знает об инфляции. Через год-другой освоится. Сергей убегает по своим надобностям, продолжаю поход. Уже ничего не покупаю, просто глазею. Взгляд отдыхает от оружия и защитной формы. Когда надоедает, подхожу к машине. Является Сергей со свертками, передает их Нетребке. Оглядываюсь. На двухэтажном кирпичном здании красуется вывеска «Ресторанъ». Время обеденное. Вручаю водителю и Нетребке по рублю – им тоже есть хочется, сами берем курс на вывеску.

Ресторан полон людьми, но столик находится. В зале много офицеров, но на нас смотрят. Не заметить Сергея в его хромовом блеске невозможно. Официант приносит меню. Сергей открывает и свистит.