Пикировать на сигару нельзя. На площадках цеппелина дежурят стрелки, аппарат заметят. Снижаюсь по широкой дуге. Нельзя атаковать снизу и сверху, у дирижабля здесь мощная защита. По сторонам – слабее.

Прожектора держат цеппелин в перекрестье. Они слепят экипаж и подсвечивают цель. Сближаюсь. Туша дирижабля напоминает облако, моя цель на его боку совсем крохотная. Не промахнуться бы! Приникаю к прицелу. Я тренировался в стрельбе, но сейчас ночь. Ближе, ближе… Все! Тяну за тросик. «Льюис» над головой плюется гильзами. Ручку – влево, вверх, правая педаль – ушел!

Закладываю вираж, смотрю – ничего! Промахнулся? Придется идти на второй заход. Встретят из пулемета, теперь я раскрыт. Стоп! Язык пламени на боку дирижабля! Я все же попал в мотогондолу, перебил бензопровод. Один шанс из тысячи, но перебил. Рассчитывал повредить мотор, но добился большего. Цеппелин поворачивает, бомбардировка забыта. У гансов «алярм». Пожар на дирижабле – что может быть страшнее? Кругом водород, если огонь доберется до газа… Весь экипаж брошен на тушение, это к гадалке не ходи. Очень хорошо!

Можно улетать, но у меня азарт. Диск «льюиса» наполовину полон. Правлю на дирижабль снизу, в бок. Прожектора ведут цеппелин, но свет их уже не силен – далеко. То, что нужно. Гондола экипажа в перекрестье прицела. «Льюис» стучит – привет тебе, ганс, от тети Моти! Попал, ей-богу, попал! Ручку – влево и вверх, вираж! Набираю высоту, смотрю в сторону, куда ушел цеппелин. Пламени не видно, пожар погашен. Пускай! По зубам мы им дали, теперь не скоро приползут…

По возвращении в отряд отдаю Ольге письмо. Она немедленно вскрывает. Читает и улыбается. Протягивает листок мне.

Качаю головой: я не читаю чужих писем.

– Зря! – укоряет она. – Ты слов таких не знаешь!

– Не надо, а? Тоже мне «Шахнаме»! Златокудрая пери моих грез, райская гурия, сошедшая с небес и воспламенившая сердце неугасимым огнем…

– Он показывал письмо? – удивляется Ольга.

– Я его диктовал!

Ольга возмущенно фыркает.

– Отвечать будешь? – спрашиваю.

– Непременно! На такое письмо нельзя не ответить. Он такой милый, этот Фархад!

Пусть сочиняет! Только отправляет обычным порядком. Почтовым голубем я не нанимался!

Вечером Ольга терзает гитару:

Скажет! Еще как скажет! За Фархадом не заржавеет, кавказские мужчины это умеют. Отряд потеряет фельдшера. Ну и ладно!..

У нас пополнение – и какое! Авиатрисса, женщина-пилот! В штабе фронта рассуждали так: где одна женщина, там и вторая сгодится! Авиатриссу зовут Елена Павловна, она молода и красива. Пополнение сопровождает рой слухов. Дескать, подделав документы, Елена выдала себя за мужчину и поступила в летную школу в Гатчине. По окончании курса воевала на фронте, была ранена, в госпитале обман и раскрылся. В авиатриссу влюбился командующий, у них случился бурный роман. В дело вмешался лично государь. Женатому генералу пригрозили пальцем, разлучницу сослали с глаз долой.

Правды в этих слухах ни на грош. В школе проходят медицинский осмотр, разоблачить обман не трудно. Надо быть слепым, чтоб не разглядеть в авиатриссе женщину. У нее тонкие черты лица и заметная выпуклость спереди. Сомнителен и роман с Эвертом, – генерал слишком стар. Разве что с кем моложе…

Егоров в ярости. Женщина-фельдшер куда ни шло, это привычно и понятно. Но женщина-летчик… У Семеновой, это фамилия новенькой, имеется диплом пилота, выданный до войны. Кому и как их давали, Егорову известно. Требовалось взлететь, описать «восьмерки» вокруг укрепленных на поле шестов и благополучно приземлиться. Короче, взлет – посадка… С таким умением к скоростному аппарату подпускать нельзя. Авиатриссу надо переучивать, да только где? В школы берут исключительно мужчин…

Пока суд да дело, мне поручают устроить новенькую. В казарму к солдатам ей, ясен пень, нельзя, ищем дом в местечке. Выбор богатый: местечко по-прежнему пустует. Елене приглянулся дом близ аэродрома. Карачун обещает постельные принадлежности, посуду и прочее. Интересуюсь, нужна ли прислуга? Елена не офицер, всего лишь вольноопределяющаяся, денщик ей не положен. Почему бы не нанять служанку? Дом запущен, навести в нем порядок непросто. Елена возражает – не белоручка. Выглядит Семенова расстроенной: начальник отряда встретил прохладно. Мне жаль Елену, зову ее в гости. Она улыбается, впервые за день.

Посиделки провалились. Сергей на удивление скромен, Ольга хмурится, Елена ощутила и замкнулась. Отдуваться мне. Болтаю за четверых, беру гитару. Песни только о любви. Елена слушает, мечтательно улыбаясь, Ольга смотрит исподлобья. Вечер пропал. Сергей уходит, я продолжаю петь. Аудитория не внемлет. Елена благодарит и встает. Иду провожать: на темных улочках женщинам боязно.

К дому новенькой добираемся быстро. Елена внезапно берет меня за руку:

– Спасибо, Павел Ксаверьевич!

Пожимаю плечами: не за что!

– Вы единственный, кто встретил меня дружески. Вы добрый человек.

– Уверяю, Елена Павловна, другие военлеты не хуже. Им просто непривычно.

– Я знаю, что обо мне говорят! – вздыхает она. – Поверьте, Павел Ксаверьевич, это все сплетни. Ни в каком госпитале я не лежала, ничьей любовницей не была. Случилась война, я стремилась быть полезной Отечеству. Что из того, что я женщина? Почему нельзя? Сто лет назад, в Отечественную войну, была женщина-кавалерист! Я вожу авто, умею летать, на фронте нужны специалисты. Писала прошения, мне отказали. У меня есть родственник-генерал, он знает меня с детства, потому взял шофером. Возила его. Однако родственник при штабе, я хотела на фронт. Упросила его, умолила, он похлопотал. Приехала сюда, а ваш Егоров…

– Он хороший человек, Елена Павловна, поверьте. Все образуется.

– Вы похлопочете за меня?

М-да, напросился.

– В меру моих скромных возможностей.

– Спасибо! – в порыве чувств она обнимает меня.

В отличие от Ольги, Елена высокая, щека ее касается моей. От ее волос пахнет ромашкой.

– Я пригласила б вас зайти, но мне угостить нечем, – говорит она, отстраняясь. – Как-нибудь в другой раз. Хорошо?

– Непременно! – Я пожимаю ей руку. Елена предпочитает мужское приветствие.

Она идет к дому и скрывается за дверью. Представляю, как ей сейчас тоскливо: одна, в пустом доме… Хм! А что, если?..

Ольга встречает меня неласково:

– Что так долго? Здесь же рядом!

– Поговорили…

Она смотрит в упор. Не нравится мне этот взгляд.

– Знаешь, – говорю торопливо, – я вот что подумал. Две женщины в отряде, почему б вам не жить вместе? Я переберусь в другой дом. Вдвоем вам будет веселее…

– Ни за что!

– Почему?

– Не хочу жить с аферисткой!

– Ольга!..

– Аферисткой, не спорь! Подделала документы, выдала себя за мужчину…

– Ничего она не подделала!

Торопливо пересказываю сообщенное Еленой.

– Все равно не буду! – упрямится Ольга. – Не хочу и все!

Со мной нельзя так разговаривать, я тоже могу злиться.

– Не хочешь – не надо! Я сам съеду!

– К ней?

– Ольга!..

– Думаешь, не видела, как ты на нее смотрел? Весь вечер ей пел! Бесстыжая! Не воевать она ехала, а мужчин искать. Знаю я таких!

Ну, все! Моему терпению бывает конец. Чтоб в моем доме и меня же фейсом…

В спальне беру чемодан, бросаю на койку. Халат, тапочки, полотенце… Зубную щетку и порошок возьму в сенях. Переночую у Сергея, дальше видно будет…

– Павел!..

Оборачиваюсь. У нее в глазах озера, и озера эти вот-вот прольются. Семейных сцен мне не хватало!

– Садись! – указываю на койку.

Она садится на краешек. Ручки сложены на коленях – сама невинность. Минуту назад бушевала. Тянет ругаться, но нельзя.

– Пойми, пожалуйста, нам неудобно под одной крышей. Я мужчина, а ты женщина…