Кветка устало улыбнулась чародею:

— Нет, не из-за зверей. — Она опять повернулась к Венцеславу: — Ты что-нибудь знаешь о Жутколесье?

— Знаю, что наши предки изредка охотились здесь после того, как бежали из Бельвегрода, — ответил Венцеслав. — В старых историях говорится, что лишь отчаянные люди искали дичь под этими ветвями. Потом лес сгорел, подожженный магией колдунов племени. — Он показал на обступающие их деревья. — Все это новая поросль, поднявшаяся после пожара. Теперь наши появляются тут, только когда отмечается Праздник Середины, — чтобы добыть зверя для жертвоприношения Зигмару.

— Жутколесье старше, чем изгнание наших предков, — сказала Кветка. — Когда-то он назывался Страстоцветом — и пространно описывался в древних текстах. Его избегали, на него взирали со страхом даже самые образованные люди города. Говорили о странных энергиях и зловещих силах, обитающих тут, — силах, враждебных входящим. Пересекавшие границы леса порой возвращались с удивительными вещами. Но чаще не возвращались вовсе.

— Какие бы силы ни властвовали тут раньше, теперь они ушли, — заметил Венцеслав. — Изгнаны очищающим пламенем. — Он неуверенно оглядел окружающие деревья, размышляя о том, не прячется ли все-таки поблизости что-нибудь злобное, выжидая момент для нападения. Лучше бы Кветка не упоминала старые истории. Пальцы капитана сомкнулись на железной монете и потерли ее, отгоняя беду. — Скоро Жутколесье кончится, — пообещал он Кветке. — Цитадель Оракула под Вуалью сразу за Болотными Курганами.

Кветка покачала головой:

— Вот поэтому мне и хотелось, чтобы Зорграш нарисовал карту — ну, что-нибудь с каким-нибудь масштабом. Я видела старые карты в книгах, и Страстоцвет был большим лесом, больше, чем тот, что мы видим здесь.

— В смысле?

— В смысле, что даже когда мы выйдем из Жутколесья, мы еще не уйдем с земли, которая некогда была Страстоцветом, — ответила ученая.

В голосе Кветки звучала тревога. Венцеслав не читал тех древних записей, о которых говорила она, но, чтобы беспокоиться, ему достаточно было и того, что ученая боится этого места. Болотные Курганы достаточно устрашающи и сами по себе, без всяких древних враждебных сил. Нет, встреча с огором все же предпочтительнее. Тугра, по крайней мере, был врагом из плоти и крови, врагом, которого можно победить холодной сталью и отважным сердцем. А незримые проклятия — угроза совсем иного рода.

— Надо поторопиться, — сказал Венцеслав. — Опасность там или нет, мы должны поговорить с Оракулом под Вуалью. Если у нас не получится даже это, какую надежду мы сможем принести нашим людям?

На этот вопрос даже ученая Кветка не дала ответа.

Жалко, что в старых текстах не было более подробных описаний Страстоцвета. Там говорилось, что назван он так за дивные цветы, росшие на укромных полянах, живые драгоценности, сиявшие как звезды и ценившиеся в Бельвегроде превыше всяких богатств. Многие, жаждущие наживы, проникали в тот первый год в лес, чтобы нарвать цветов для столов знати и дамских корсажей. А потом, сезон спустя, цветы из леса больше не приносили. И не возвращались люди, отправившиеся на их поиски. Пробудившаяся жуткая сила не желала более терпеть вторжений в свои владения.

Тощие деревца с сухими ветвями — всего лишь тень того пышного леса, о котором читала Кветка. Нет, не тень. Призрак. Останки, отказавшиеся покинуть свою землю. Предки обретенных сожгли старый лес, превратив его в Жутколесье, но полностью ли искоренили они силу, которой так боялись?

— Ты все выдумываешь, — сказала себе Кветка, когда в первый раз уловила краем глаза какое-то движение. Повернув голову, она увидела гигантский черный дуб с мощными ветвями, поросшими темной листвой. Толстый сучковатый ствол дуба обвивал красный вьюнок, питающийся соками дерева. Ученая протерла глаза — и дуб исчез. На его месте стояла очередная хилая сосенка.

Но иллюзия вернулась. На сей раз на границе поля зрения взметнулся высокий серебристый ясень. Когда Кветка попыталась посмотреть прямо на него, дерево пропало, но она была почти уверена, что оно только что там стояло. Женщина остановилась. Либо на нее воздействует какая-то магия, либо она теряет рассудок.

— Что-то не так? — спросил Гаевик, заметив ее встревоженный взгляд.

— Деревья… — Кветка осеклась. Как ей объяснить Гаевику то, чего она не понимает сама? — Это… Ничего, просто секундная слабость.

Но глаза Гаевика вспыхнули, и он, шагнув ближе, прошептал:

— Ты тоже их видела. Деревья, которых нет. И другие вещи, которых не должно быть. Они следят за нами. Ненавидят нас.

Кветка вздрогнула. Она знала, что у практикующих магию развивается своего рода усовершенствованное «ведьмино зрение», как его называют многие. Чародеи видят то, чего никто больше не видит. Видят следы колдовства, оставленные каким-нибудь мощным заклинанием, или границы наложенных чар. Гаевик вполне мог видеть больше, чем увидела она.

— Ненавидят нас, — пробормотала Кветка.

Теперь она была точно уверена, что перед ней возник величественный вяз. Он задержался чуть дольше прочих, позволяя убедиться, что его появление вовсе не обман зрения. Одно мимолетное мгновение, но он был там. Был.

Внезапно вскрикнул Ратимир, сорвался со своего правого фланга и ринулся в центр строя, тыча мечом в сторону деревьев.

— Он был там! Был — и нету!

— Оставайтесь на местах! — приказал Венцеслав, схватил Ратимира и тряхнул его. — О чем ты, парень?

В глазах Ратимира плескался ужас, когда он попытался объяснить:

— Он… он как дерево. Но это не дерево! Показался на секунду! Он смотрел на меня и в глазах его была вся ненависть мира!

— Где ты видел эту штуку? — Венцеслав внимательно озирал лес. — Куда она исчезла?

— Никуда. Он просто испарился! Вот я его видел, миг — и ничего нет!

— Суеверная чушь, — фыркнул Омид, слушая вопли Ратимира. — Сам себя пугает ерундой, в которую верит.

Кветка повернулась к азириту.

— Я тоже кое-что видела. — Она кивнула на Гаевика. — Мы оба видели.

Венцеслав отпустил Ратимира и подошел к Сорайе.

— Пойдешь впереди. Ты видела что-нибудь… — он запнулся, подбирая слово, — странное?

— Только деревья, — доложила Сорайя. — Но они не испарялись, если ты это хочешь знать.

— Я ничего не видел, потому что ничего не происходит. — Глядя на Кветку, Омид даже не пытался скрыть презрение. — Восточнодольцы шарахаются от каждой тени.

— Довольно, — оборвал его Венцеслав. — Мы здесь все заодно. И только вместе сможем чего-то достичь. — Он повернулся к Кветке. — Я думал, что зрение подводит меня, но я видел промельки чего-то, что появляется и через мгновение исчезает. Что это значит, как полагаешь?

Кветка помолчала пару секунд, потом обратилась с вопросом к Махьяру:

— А ты заметил что-нибудь необычное?

Воин-жрец покачал головой.

— Ничего такого, что якобы видели вы, — грубо ответил он.

— Значит, что бы ни происходило, это не влияет на азиритов, — сделала вывод Кветка. — Только на обретенных. — Омид громко хмыкнул, но ученая проигнорировала смешок. — Венцеслав, наши предки сожгли Страстоцвет. Если здесь сохранились остатки какой-то силы, то для силы этой естественно ненавидеть нас, верно?

— Ты имеешь в виду… духов? — выдавил дрожащий Ратимир.

— Ну, не совсем духов, скорее, некую остаточную энергию, — объяснила Кветка. — Нечто старое и враждебное по отношению к нам.

— Достаточно ли эти остатки сильны, чтобы действовать? — спросил Венцеслав. — Или худшее, на что они способны, — смущать нас фантомными видениями?

— Не знаю, — вздохнула Кветка. — В старых книгах иногда упоминается зеленый народец, живший в Страстоцвете. Люди редко видели их, но существа эти, говорят, были волшебные. То, что мы испытали, может оказаться какими-то задержавшимися чарами, которые они сотворили перед пожаром.

— Если это чары, — начал Гаевик, — то очень сильные, чтобы протянуть так долго. Охотники на Празднике Середины проводят в Жутколесье не больше пары часов. Мы здесь уже больше суток. Возможно, чары поглощают энергию. Наше вторжение активировало их, а наше постоянное присутствие их подпитывает. Чем больше времени мы здесь проведем, тем сильнее они станут. — Заклинатель почесал подбородок и предложил другой вариант: — Возможно также, чары не просто реагируют. Возможно, их направляет какой-то разум. Возможно, не живой, а всего лишь магическое подобие разума, древний дух враждебности. И теперь, пробудившись, он раздумывает, что делать.