— А когда он очнется? Скоро? Не знаю, сколько мы можем медлить…

— Я разбужу его, когда пожелаешь, — сказала Оракул под Вуалью, но в голосе ее прозвучало беспокойство, которое Венцеслав не оставил без внимания.

— Если что-то не так, мне нужно об этом знать.

Оракул под Вуалью — вроде бы шутливо — погрозила Гаевику пальцем:

— Он очень быстро откликнулся на мою магию. Куда быстрее, чем я ожидала. Возможно, просто потому, что души наши созвучны. Он все-таки чародей. — Она повернулась, и Венцеслав ощутил пристальный взгляд ее невидимых глаз. — Но есть и другая возможность. Какая-то часть духа сильванетов могла слиться с его душой, и именно поэтому он восстанавливается так быстро. Когда я разбужу его, он может оказаться не совсем тем человеком, каким был раньше. В нем может скрываться что-то еще.

— Он будет опасен? — пожелал знать Венцеслав.

— Сильванеты, или зеленый народец, — странная раса, — ответила провидица. — Предсказать их намерения трудно, а гадать об их целях зачастую опасно. Могу сказать только, что они враждебно относятся ко всему, что сродни нежити. Так что если они приобрели какое-то влияние на Гаевика, это не сделает его менее ярым врагом Госпожи Печалей. Зато может сделать менее надежным другом для вас.

Венцеслав некоторое время молчал, размышляя над словами пророчицы. Пальцы его барабанили по рукояти ножа. Если ударить Гаевика до того, как он очнется, то никаких вопросов о том, кто он теперь и каковы его намерения, даже не возникнет. Однако Оракул под Вуалью сказала, что, даже если его разум и не принадлежит ему больше всецело, чародей остался врагом леди Олиндер. Единственный, на кого можно положиться, кто не предаст их дела…

— Буди его, — решил наконец Венцеслав, отпустив нож. — Хочу выступить, пока утро еще не в самом разгаре.

Отвернувшись от Оракула под Вуалью, он двинулся обратно к костру. Омид стоял на страже, и капитан велел азириту будить остальных. Все спали не крепко и вскоре были уже на ногах.

Оракул под Вуалью действительно подняла Гаевика — и стоял он сам, ошеломленно и растерянно озираясь. Но его выздоровление очень обрадовало людей. После смерти Ратимира возвращение Гаевика оказалось именно тем, что нужно, чтобы приободрить отряд. Кветка сразу бросилась помогать чародею. И даже Омид, преодолев предубеждения, пробормотал несколько приветливых слов.

Венцеславу хотелось бы разделить общее настроение, но у него было слишком много забот. Раздавая выжившим короткие приказы, он готовил их к маршу по горам, что тянулись за цитаделью. Они, как и раньше, построятся ромбом, только на этот раз сам он пойдет замыкающим. Зорграш снова выступит в роли разведчика и проводника, хотя склепорожденный и предупредил, что они вступают на неизвестную ему территорию. Кветка и Гаевик останутся посередине, компанию им составит Оракул под Вуалью.

Группа спустилась по склону, противоположному Болотным Курганам. Лишь на мгновение Венцеслав позволил себе бросить беспокойный взгляд на шагающего вниз Гаевика.

Была ли то игра воображения — или Венцеслав действительно уловил мелькнувшее в глазах чародея нефритовое мерцание?

Оглянувшись, Махьяр едва разглядел далекое пятнышко цитадели Оракула под Вуалью. Путь они прошли уже немалый. Венцеслав задал изнурительный темп, не слишком, впрочем, угнетавший выносливого Махьяра — Храм Зигмара поощрял воинов-жрецов постоянно расширять пределы своих возможностей, — но, как это ни удивительно, Кветка с Гаевиком тоже не отставали. Когда отряд только выступил в дорогу, ученая помогала чародею. Теперь же они поменялись ролями. Возможно, Гаевик применил магию, поддерживая свои жизненные силы.

Ну, пользовался Гаевик магией или нет — Махьяр точно не знал, а вот насчет Оракула под Вуалью и вопросов не возникало. Она сама призналась, что многие годы не покидала цитадели. Фигура в черных одеяниях — вечном трауре по убитой семье отнюдь не выглядела крепкой и энергичной. Однако она шагала наравне со всеми, скользя по каменистым склонам с такой легкостью и грацией, будто вальсировала в бальном зале. Зрелище это ужаснуло Зорграша, когда тот вернулся из разведки сообщить, что ждет их впереди.

— Так ходят ведьмы из племен Сборщиков Черепов, — бормотал склепорожденный. — Они впускают в себя злобу своего Кровавого Бога, а потом выскальзывают из хижин, чтобы перерезать глотки каждому встречному, пока безумие не покинет их. Я видел это! Они двигаются беззвучно и не оставляют следов на земле.

— Ни один раб Кхорна не бывает столь сдержан, — заверил Махьяр склепорожденного. — Она давно бы уже пустила кому-нибудь кровь, дабы избежать гнева Владыки Черепов. Я наблюдаю за ней — с тех пор, как мы покинули цитадель, она не тронула даже ящерицы.

Зорграш кивнул, но в бусинах его глаз тлело мнение.

— Ладно, это жрецам судить о богах и демонах, — буркнул он. — Но осторожность все равно не помешает и в случае чего — предотвратит перерезанное горло.

И проводник поспешил скрыться в скалах, уйдя вперед по неровной тропе, которую они топтали уже немало часов.

Как ни странно, Махьяр долго размышлял над советом склепорожденного. Интриги Темных Богов были сложны и запутанны. Хотя Нагаш восстал против Зигмара и его пантеона, Великий Некромант оставался злейшим врагом Хаоса. Нагаш отнюдь не отличался всепрощением, и Владение Шаиша до сих пор носило на себе шрамы, оставшиеся после схваток Темных Богов. Их приспешники до сих пор сохранили плацдармы в здешних землях неупокоенных: племена Собирателей Черепов, возводившие зиккураты из голов своих врагов, чтобы не дать мертвым вернуться; Орден Мухи, несущий гнилостное плодородие Нургла в крестовом походе против некротического разложения земель-гробниц… Возможно ли, чтобы Оракул под Вуалью служила Хаосу, стравливая его врагов? Идею эту, сколь бы маловероятной она ни была, нельзя полностью отвергать.

Махьяр мысленно помолился Зигмару, прося мудрости и проницательности, чтобы разглядеть все обманы.

Часы утекали, унося с собой солнечный свет. Темные тучи вскипели на горизонте, окрасив день серым. Тянулись горы, мрачные и безотрадные, подворачивались под ноги камни, шуршала сухая трава, мелькали изредка пауки и жуки. Иногда на каменистой почве проступали смутные очертания сгинувшего фундамента, свидетельство того, что тут когда-то стояло жилище, ставшее теперь лишь выцветшим пятном на земле. Иногда за валунами мелькали какие-то тени, доносились шорохи, сообщая о том, что край не совсем безжизнен. Однако Махьяр отметил, что обитатели здешних мест избегают приближаться к их группе и теряют к пришельцам интерес, хорошенько разглядев их — или, возможно, обнаружив в них что-то пугающее.

— Сородичи Зорграша, — предположила Кветка, заметив выглядывающего из-за валуна местного жителя. — Не имея численного превосходства, они не станут нападать, во всяком случае пока не стемнеет.

— Но их много, — сказал Махьяр, на ходу внимательно разглядывая окрестности. — С тех пор как мы углубились в холмы, я насчитал несколько десятков.

Оракул под Вуалью тоже решила высказать свои соображения:

— Они побоятся напасть. Упыри остались в этих горах, где так мало еды, потому что все еще боятся Страстоцвета. Сильванеты были безжалостны к их стаям, когда упыри пытались пройти через лес в катакомбы Бельвегрода.

В словах провидицы Гаевик тут же заподозрил намек:

— Ты хочешь сказать, что они опасаются меня? Потому что во мне какая-то скверна, внедренная зеленым народцем?

— Ты мог бы ответить на этот вопрос лучше, чем я, — повернулась к нему Оракул под Вуалью. — Это ведь не должно быть чем-то явным. Возможно, просто слабое изменение ауры или запаха…

— Ты же видел, насколько чувства Зорграша отличаются от наших, — напомнила чародею Кветка, — а он всего лишь наполовину упырь.

Махьяр покачал головой:

— Что бы ни отгоняло их, мне это не нравится.

Оракул под Вуалью рассмеялась.

— Не следовало бы тебе вести столь нечестивые речи, жрец. Ты посвящен Богу-Царю, ты несешь его свет, куда бы ни шел. Как полагаешь, часто ли в этих краях видят хоть искорку силы Зигмара? Одно твое присутствие может заставить упырей скрываться в тенях. — Провидица умолкла и продолжила уже серьезнее: — А может, они чего-то ждут. Чего-то, что, по их мнению, должно случиться.