Шум, гам, крики и возгласы. Вопросы, не получающие ответов, ответы на вопросы, которые никто и не задавал, мнения, интересные лишь тому, кто их высказывал, небылицы, которые тут же подхватывались толпой и неслись, набирая ход, словно идущий на всех парах Восточный экспресс, разгоняясь, как ему и положено, от платформ железнодорожного вокзала и устремляясь туда, в сторону старообрядческого храма Николы Чудотворца, отражаясь эхом и растекаясь по Тверской-Ямской и в обе стороны по Камер-Коллежскому валу.
— Смотрите! Казаки Конвоя!
— Что вы! Это же горцы!
— Какие горцы?
— Дикая дивизия!
— Позвольте!
— Мир!
— Смотрите!
— А правду говорят, что у них седла коврами покрыты?
— Прекратите болтать глупости, сударыня!
— В коврах они невест воруют!
— Ах, что вы говорите! Как романтично! А в Москве будут невест воровать?
Усмехаясь, продвигался сквозь толпу инженер Маршин, ловя обрывки фраз и волнений, и выбирая курс. Судя по всему, начало действа, все же, будет не там, а с другой стороны, там, где за парапетом Тверского путепровода раскинулась огромная площадь.
Однако протиснуться к парапету было не так просто, даже с учетом роста и широты плеч, ведь людская масса здесь была спрессована сверх всяческой меры. Впрочем, рост позволял Александру Тимофеевичу видеть происходящее и через несколько рядов, стоящих впереди. Видеть, как на пространстве перед Александровским вокзалом людское море заколыхалось, заволновалось в ожидании, и вдруг замерло во вдруг наступившей тишине.
Где-то за вокзалом зазвучал оркестр, играя встречный марш. И вот, к восторгу собравшихся, из-за поворота появился алый всадник на белом коне, за которым скакала группа всадников в так же алых бешметах, но на лошадях иной масти.
— Что там? Что там? Ну, кто-нибудь, скажите!
Маршин опустил взгляд и посмотрел на подпрыгивающую рядом с ним прелестную барышню, которой явно ничего не было видно.
— Царь на коне выехал, — сообщил инженер девушке, — скачет вдоль цепи казаков Конвоя.
— Ой! — захлопала в ладоши барышня. — Меня услышали! Спасибо вам, сударь! А что там еще происходит?
Александр усмехнулся и стал комментировать происходящее:
— Вот они доскакали. Император что-то говорит людям на площади, все кричат какие-то здравицы.
— А что? Что он сказал? — взмолилась барышня. — Как жалко, я так ничего не увижу и не услышу…
Собственно, сам Маршин так же ничего не мог расслышать из-за расстояния и шума толпы.
— Хотите посмотреть на Царя поближе? — вдруг спросил он оглядываясь.
— Ой, хочу, — обрадовалась девушка, — конечно же, хочу!
— Тогда, держитесь за меня и не потеряйтесь по дороге!
И могучая фигура инженера, словно ледокол, двинулась сквозь толпу к Триумфальным воротам. Через несколько минут они уже были в непосредственной близости от выстроившейся цепи солдат Собственного Его Императорского Величества сводного пехотного полка.
— Вот, стойте передо мной и все увидите.
Барышня закрутила головой, но не найдя Царя, спросила обернувшись.
— А где Государь? Я по-прежнему его не вижу!
— Терпение, сударыня, терпение. Если я правильно все понимаю, то скоро вы его здесь увидите.
Действительно, не прошло и пяти минут, как со стороны вокзала донеслась музыка марша и вот высокому Маршину стал виден скачущий впереди Император, возглавляющий целую конную процессию.
— Вижу! Вижу! — захлопала в ладоши барышня, увидев, наконец то, того, кого она так хотела лицезреть.
Михаил Второй меж тем подъехал к Триумфальным воротам, развернул коня и, привстав на стременах, поднял в приветствии руку.
— Приветствую вас, люди Земли Московской!
Толпа и здесь взорвалась приветствиями и возгласами.
— Я благодарю вас за то, что вы пришли нас встречать!
Вновь шквал приветствий.
— Наступает время новой России! Освобождение для всей России и для каждого человека! Построим Освобожденную Россию вместе!
Тут уж площадь буквально взорвалась от восторга, а стоявшая перед Маршиным барышня даже запрыгала на месте, хлопая в ладоши.
Император, меж тем, продолжал:
— Темные века завершились! Да здравствует всеобщее просвещение и всеобщее благополучие! Да здравствует Освобождение! Да здравствует новая Россия! Россия для каждого!
Толпа бесновалась. Звучали приветствия, крики "Да здравствует Император!" Вдруг милая барышня запела звонким голосом:
— Боже, Царя храни!
Стоящие рядом подхватили и вот гимн распространился на всю площадь.
Маршин монархический гимн петь не стал. Глядя на окружавшую его эйфорию, он пытался понять, что же он пропустил за эти несколько дней? Из-за чего такой восторженный прием? Еще неделю-две назад вся эта публика живо обсуждала события в Петрограде и приветствовала революцию, которая ожидалась со дня на день. Что же изменилось?
Собственно, газеты Маршин перестал читать после того, как стало ясно, что революция не состоялась, свободы не будет, вновь в России торжествует деспотия и средневековье. У него просто не было больше внутренних сил на то, чтобы преодолевая отвращение читать про то, что новый Царь "милостиво повелевать соизволил". И, насколько он могу судить, общий настрой просвещенной публики был солидарным с ним. И вдруг такое — все сошли с ума. Прямо поветрие какое-то. Так, нужно срочно найти газету! Полцарства за газету!
Гимн завершился, толпа покричала "ура!", и Михаил Второй вновь обратился к толпе:
— Я верю, мы добьемся победного мира в интересах России! Наша доблестная армия и наш славный флот заставили всех уважать и бояться силы русского оружия! Победный мир близок!
— Победный мир? Хех!
Маршин не мог не оценить такой словестный выкрутас. Да, новый Царь явно умеет себя подать перед толпой и обернуть в красивую обертку ее ожидания. Неудивительно, что так встречают.
Оглядевшись вокруг, он вдруг по-новому взглянул на происходящее. Где весь привычный пафос? Где заунывные батюшки с кадилами, где расфуфыренные сановники и чопорные генералы? Где верноподданнические делегации и лакейские взгляды? Да всю эту толпу сюда бы просто не пустили! Стояли бы тут подобострастными рядами "лучшие люди города", а Император глядел бы на всех отеческим взглядом Хозяина Земли Русской, полным холодного презрения ко всей этой рабской черни, возомнившей о себе бог знает что!
Но нет, не было набившего оскомину пафоса, не было рядов сановников, церковников и прочих персонажей, которые вызывали у Маршина острое неприятие. Скорее атмосфера напоминала революционный митинг, да и шапок особо никто не ломал перед Императором.
А Царь уже завершал свою речь, гарцуя на белом коне.
— Сегодня по главной улице Первопрестольной пройдут парадом герои войны, кавалеры орденов и медалей, настоящие, закаленные в боях воины! Приветствуйте своих героев, благодаря которым станет возможным победный мир!
Рев восторга прокатился по площади. Зазвучал оркестр и мимо Маршина пошли ряды вооруженных винтовками солдат. И на груди каждого в этом строю желто-черным огнем горели ленты орденов и медалей, покачивались в такт шагам георгиевские кресты…
МОСКВА. ТВЕРСКАЯ-ЯМСКАЯ УЛИЦА. 10 (23) марта 1917 года.
Проезжая сквозь Триумфальные ворота, ощущаю себя каким-то полководцем. Одно пока неясно — возвращается ли моя армия в собственную столицу с победой или же моя армия вступает в столицу вражескую?
Разумеется, радостные крики и приветствия подсказывают, что это мои подданные меня встречают, но насколько этот непонятный мне пока город действительно будет моим? Не придется ли мне однажды, словно татю ночному, бежать из него? Вон, покойный Керенский в моей истории, сначала был вполне в фаворе у толпы, а затем бежал, переодевшись в женское платье и выпрыгнув в окно. Правда, он потом утверждал, что все это вранье, но какое это уже имеет значение?
Впереди меня цепью растянулись казаки Конвоя, прикрывая мою особу от возможного нападения, но судя по узости здешних улиц, никакой Конвой и никакая охрана не могли меня стопроцентно защитить от броска какой-нибудь бомбы из окна верхних этажей или выстрела из винтовки с любой крыши. И судя по рапорту Климовича, сегодня этот риск возрос многократно. Но, делать нечего, назвался царем — полезай на белого коня.
