— Да ла-адно! — махнул рукой Юм.

— Нет, не ладно. Тут не через час приезжают, как в Чехове, а через три минуты, и не один человек, а кодла. Так что послушай моего совета хоть раз, давай все посчитаем.

— Ну давай. — Юм пожал плечами: — А что считать? Все просто. Заваливаемся ночью, крошим всех в капусту, бабки по карманам и — деру.

— Ага, а вот это ты видел. — Мент протянул ему газету с рекламными объявлениями.

— Что это? — Юм взял ее и повертел в руках.

— Ты вот тут почитай, вот это объявление. Мент ткнул пальцем.

— «Обучаем частных охранников. Приемы рукопашного боя, владение огнестрельным оружием». Ну и что? Новую работу подыскиваешь?

— Ты не понял? — Мент вздохнул: — А то, что есть уже частная охрана. И не старушки с трехлинейками. Это же не ювелирторг, это частное заведение. А раз там такие бабки крутят, значит, про свой зад подумали обязательно. Сигнализация, охрана и тому подобное. И это они нас скорее в капусту покрошат, если мы к ним такими «Ваньками» явимся.

Юм задумался.

— Ну хорошо, а что ты предлагаешь? — спросил он.

— А вот что. — Мент достал из-за пазухи карту города и расстелил ее на полу. — Это у нас вот тут находится…

В деле с самого начала была какая-то неприятная загадочная интрига. Наташа поняла это по той простой причине, что в качестве следственного органа здесь снова выступало КГБ.

— Почему я? — спросила она у Дробышева. — Кажется, я этому ведомству не очень приглянулась еще со времен Дрыгова.

— Ну, Наталья Михайловна, не все же там негодяи работают. Есть и честные люди, — как-то неумело оправдывался Дробышев.

— Они что, сами просили? Ну, чтобы я?..

— Да.

Вот с этого и начиналась интрига.

А дальше — больше. Дело было о взятках в особо крупных размерах, ни больше ни меньше — начальника ХОЗУ Московской Патриархии гражданина Погостина Андрея Олеговича.

Наташа, конечно, с полным недоверием стала переворачивать многостраничное обвинительное заключение, но чем дальше читала, тем больше становилось ей не по себе. Обвиниловка была настолько ладно и добротно сложена, что сомнений не оставалось — Погостин действительно взяточник.

«Ну и фамилия, — подумала Наташа мрачно. — Что ж ты, гражданин Погостин? Как ты мог?»

Нет, дело не в том, что Наташа слишком трепетно относилась к Московской Патриархии. Наоборот, она и Православную Церковь не очень-то жаловала. Да и вообще христианство.

Ей ближе и милей были греческие языческие боги, каждый из которых отвечал за что-нибудь одно. Как в жизни: моряк, пахарь, актер, историк, винодел. Это казалось Наташе естественнее. А Христос был слишком уж большим начальником. К нему не сунешься со своим мелким, людским, с ним только о вечном и можно говорить.

А сама Церковь Наташу раздражала. И не только вечными старушками, которые постоянно замечали, что не так одета, не там стоишь, не так смотришь, не так крестишься…

Тонкий Наташин вкус просто коробило от самоварного золота русских храмов. Этот тяжелый купеческий ампир, удручающе однообразные завитушки и листики-цветочки, вычурность и показная сытость, опереточность… Нет, не радовало все это ни глаз ни сердце.

А уж о священниках и вспоминать не хотелось. Как-то свела судьба с двумя-тремя еще в университете. Ограниченные, недобрые люди.

Один с какой-то чуть ли не садистской радостью говорил: «Все, кто не причащается, — это мясо. Сразу в ад».

Наташе жутко стало от мысли, что такой человек будет стоять у врат загробной жизни.

Возможно, в КГБ знали о Наташиной неприязни. Но что-то тут не сходилось. Их ведомство Наташе несравненно противнее.

Не знали самое главное — Наташины религиозные убеждения никакого отношения к работе не имели. Вернее, имели, но с обратным знаком. Какого-нибудь греческого историка она бы судила куда строже. С близкого и спросится.

Священника, а Погостин имел сан, Наташа будет судить строго. Все-таки пастырь духовный должен быть кристальным.

Дело снова оказалось громким. Еще задолго до суда в газетах и на телевидении поднялся страшный шум. Как же! Компартия теперь была позором и грязью, а Церковь — умом, честью и совестью. Ну, перестроились журналисты, в ногу со временем пошли.

Наташе стали снова звонить какие-то типы, угрожать. Пытались поймать телевизионщики, газетчики. — А она от них пряталась.

Погостин заключал со строительными организациями договоры на ремонт и строительство храмов. Строители ему и давали — кто две тысячи, кто пять, кто даже десять. В общей сложности набежало тридцать шесть тысяч с копейками. Все очевидно — Патриархия платила строителям живые деньги, без всяких там перечислений. Платила исправно, щедро. И строительные конторы впивались в такие заказы, как странник в пустыне в бутылку с холодной водой.

Дело о взятках для следствия — смертельный номер. Доказать взятку почти невозможно. Статья закона наказывает того, кто дает, наравне с тем, кто берет. Не станет же человек подставлять самого себя. Но даже если такой альтруист найдется, взяточник всегда может отпереться — ничего не знаю, оклеветали. Нужны свидетели. А взятки при свидетелях никто не дает.

Свидетелей навалом. Все доказано, как дважды два. Постаралось ведомство. К делу приложены даже аудио- и видеоматериалы. С санкциями не подкопаешься.

И все же какая-то тайна была.

— Ты не посмеешь взять это дело, заявил Виктор, когда вычитал в газетах, что прокурором на суде будет Клюева Н. М.

— Я уже взялась, — сказала Наташа. — будем об этом.

С Виктором она теперь стала говорить ровно и холодно. Когда он вернулся, она вдруг увидела, что перед ней совершенно чужой человек. Никаких чувств вообще не вызывающий. Как фотография в газете. Поэтому и не ссорилась, не выясняла, просто сказала — ищи себе другое жилье. Попросту берегла себя. Ребенок уже бился внутри, нечего было его волновать.

— Нет, будем! — хлопнул по столу Виктор. — Ты хоть понимаешь, во что тебя втравливают?

— Интересно, — безо всякого интересы сказала Наташа.

— Ладно, я тебе объясню, — волновался муж. — КГБ подыхает. Но умирающий зверь страшен своими последними судорогами. Я не знаю всей подоплеки — ты наверняка лучше знаешь, но если ты сейчас будешь судить… как его?.. Погостина, завтра они будут судить всю Церковь.

Наташа молчала. Она знала, что в словах Виктора, к сожалению, слишком много правды. Она и сама не знала подоплеки, но, видно, действительно умирающий зверь выбрал ее в качестве своего убивающего когтя.

— Ты вообще понимаешь, во что тебя втравили? Римские цезари так преследовали первых христиан. Ты же прокуратор Иудеи Понтий Пилат! — распалялся муж.

— Я — прокурор, — напомнила Наташа. — Я поддерживаю обвинение.

— Ты не посмеешь!

— Давай не будем, — снова повторила Наташа.

Из «смежного ведомства» теперь никто не звонил.

Тяжелый разговор, тяжелое дело, тяжелое время…

— Дежурный по району сержант Шпынько! — устало рявкнул сержант в трубку телефона.

— Алло, милиция? Это из третьего продуктового. Нас грабят!

— Кто грабит?! Сколько человек?! — Милиционер вскочил и нажал кнопку тревоги. — Алло, кто это говорит?!

— Быстрее, их трое. В масках… такие детские маски поросят! Они… — Дальше пошли короткие гудки.

— Быстро, в третьем продуктовом ограбление! — закричал сержант. — Лысько, давай дуй туда!

Через минуту машина, плотно набитая дюжими парнями в милицейской форме, с воем выкатилась из ворот районного отделения…

— Алло, я готов, — коротко отрапортовал Целков и повесил трубку. Посмотрел на часы и лег на мостовую прямо возле подворотни. Из-под пиджачка У него выкатилась пустая бутылка от дешевого портвейна и, звякнув об асфальт, замерла возле ноги.

— Ложный вызов. — Лысько швырнул на стол фуражку и устало побрел в комнату отдыха.