А может, поколение гражданской мешало Сталину и связывало ему свободу маневра своей революционной традицией и революционной инерцией — а он, подобно Гитлеру, полагал, что революция окончена, и ее лозунги стоит сохранить сугубо в пропагандистских целях? Или наоборот, из он из чисто революционных побуждений ненавидел это "новое дворянство" и "новое боярство"? Ведь и в самом деле, если Сталин занял в советской империи место царя, то другие видные большевики вполне вошли в роль «аристократии». Отхватывали себе роскошные особняки с большими штатами прислуги, содержали собственные выезды. Красные военачальники вели себя похлеще любых, даже карикатурно-схематичных, "царских генералов", охаживая перчатками по щекам не только денщиков, но и подчиненных командиров. Перед Сталиным они по-холопски преклонялись, зато в своем округе, области, ведомстве каждый сам был мини-сталиным, выслушивал здравицы и славословия в свою честь, вывешивал собственные портреты во всю стену, читал свою фамилию на транспарантах и воспевался в песнях… Вот и решил Иосиф Виссарионович взять к ногтю «зажравшихся»? Стране, по его понятиям следовало иметь только одного Хозяина… А может, сыграли роль какие-то комбинации перечисленных мотивов?

Но какими бы ни были на самом деле его побуждения, результат известен. Как раз в 1937-39 гг. и сошли в могилу главные палачи и садисты, творцы красного террора и террора времен раскулачивания — Лацис, Петерс, Уншлихт, Бела Кун, Тухачевский, Якир, Блюхер, Уборевич, Агранов, Балицкий, Дыбенко, Жлоба, Ковтюх, Примаков, и т. д, и т. п… Когда в камеру, где содержался Ягода, по требованию Ежова зашел для "приватной беседы" начальник иностранного управления НКВД Слуцкий (вскоре тоже устраненный), бывший шеф палачей вдруг сказал ему: "Можешь написать в своем докладе Ежову, что я говорю: "Наверное, Бог все-таки существует!"… От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу; от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание за то, что тысячу раз нарушал Его заповеди. Теперь погляди, где я нахожусь, и суди сам: есть Бог или нет…"

Словом, высокопоставленные жертвы репрессий всего лишь нарвались на то, что многократно делали сами. Но только и ставить этого в заслугу Сталину, как делает В. Суворов и некоторые другие авторы, пожалуй, все-таки не стоит. Если Бог выдал злодеев на расправу сатане, то можно ли из-за этого благословлять сатану? Тем более, что из миллионов репрессированных в данном потоке на долю партийных и государственных работников пришлось едва ли 10 %. А на 90 % опять пострадали простые люди — крестьяне, рабочие, интеллигенция…

Борьба против коммунистического режима продолжалась и во второй половине 30-х, хотя и здесь о ряде фактов сохранились лишь смутные и отрывочные сведения. Так, в 1935 г. произошло восстание горцев Северного Кавказа. В 1936 г. взбунтовались ткачи Иваново-Вознесенска. Подробности этого события остались неизвестными, как и причины. Экономические? Политические? Стихийный протест? В том же году прокатилась целая серия мятежей в Красной армии. Бунтовала танковая бригада под командованием Калоновского. И еще одна танковая бригада — под Киевом. И стрелковый корпус в Средней Азии. И снова никаких деталей — только упоминания, разбросанные по различным источникам. Может, причиной стали начавшиеся в это время аресты командного состава? Или бытовые условия? Или еще что-нибудь? Как протекали эти выступления, кто их возглавлял, и кто за них поплатился? Увы, все пока осталось "за кадром" истории.

Продолжалась и тайная война советских спецслужб с эмигрантскими организациями. Кстати, в данном плане небезынтересно отметить, что такой видный полководец, как генерал Деникин, оказался не лишен не только военных и литературных, но и некоторых детективных способностей. На основании косвенных доводов и систематизации фактов он, например, еще в 1926 г. четко определил, что пресловутый «Трест» является грандиозной провокацией ОПТУ. А с 1927 г. пришел к выводу, что на советскую разведку работает Скоблин. Правда, неоднократные предупреждения об этом, высказываемые в частном порядке Кутепову, Миллеру и другим белым деятелям не дали практических результатов. Разумеется, прямых доказательств у Деникина не было и быть не могло, а косвенные заключения и логические построения воспринимались как излишняя подозрительность старого перестраховщика. Однако самому Антону Ивановичу его подозрения спасли жизнь. Плюс — счастливое стечение обстоятельств…

Семья Деникиных, как и многие тогдашние парижане, проводила лето и начало осени в деревне — не только ради отдыха, но и из соображений более дешевой жизни. В 1937 г. генерал вернулся в Париж раньше своих близких из-за юбилейных торжеств в честь 20-летия Корниловского полка. А попутно решил к приезду жены и дочери подремонтировать и привести в порядок квартиру. На следующий день после празднества, 20. 9, к нему домой внезапно явился Скоблин и предложил отвезти его в деревню за семьей на своей машине. Антон Иванович отказался от его услуг. Скоблин принялся настаивать, и чем дальше, тем упорнее, уже переходя границы светских приличий. Видимо, предусматривался и силовой вариант — как потом выяснилось, в машине Скоблина ждали двое незнакомцев. Но тут неожиданно пришел здоровенный казачина, с которым Деникин договорился о натирании полов и расстановке мебели. И Скоблин поспешил удалиться. В последующие дни он еще дважды повторял предложения о поездке на автомобиле — готов был и в деревню отвезти, и зазывал прокатиться в Брюссель на торжества тамошних корниловцев. Но теперь навязывался уже в менее опасной обстановке и оба раза получил твердый отказ.

А 22. 9 исчез генерал Миллер. Около 12 часов ушел из канцелярии РОВС на деловую встречу и не вернулся. В 12. 50 один из свидетелей видел его вместе со Скоблиным и неизвестным мужчиной на бульваре Монморанси возле пустого здания, купленного советским посольством под школу для детей своих служащих. Скоблин приглашал Миллера войти в этот дом. Через десять минут туда подрулил закрытый грузовик с дипломатическими номерами. Около 16 часов та же машина появилась на пристани в Гавре и остановилась возле советского парохода "Мария Ульянова". На судно погрузили большой деревянный ящик с печатями дипломатической почты, а потом "Мария Ульянова", не успев даже закончить разгрузку, неожиданно для портовых властей вышла в море. Капитан сообщил лишь, что получил радиограмму с приказом срочно вернуться в Ленинград.

Но… как оказалось, Миллер все же опасался подвоха и оставил своему помощнику генералу П. В. Кусонскому запечатанное письмо, которое надлежало вскрыть, если он не возвратится в канцелярию.

Оно гласило: "У меня сегодня встреча в половине первого с генералом Скоблиным на углу улицы Жасмен и улицы Раффэ, и он должен пойти со мною на свидание с одним немецким офицером, военным атташе при лимитрофных государствах Штроманом, и с господином Вернером, причисленным к здешнему посольству. Оба они хорошо говорят по-русски. Свидание устроено по личной инициативе Скоблина. Может быть, это ловушка, и на всякий случай я оставляю эту записку".

Вот только Кусонский проявил себя далеко не лучшим образом — он совершенно забыл про письмо и вскрыл его лишь в 23 часа, когда жена Миллера хватилась мужа и забила тревогу. А потом он и вызванный им заместитель председателя РОВС адмирал Кедров допустили вторую грубую промашку — решили до поры до времени не «паниковать», не будоражить подчиненных, а сперва самим выяснить все обстоятельства и переговорить со Скоблиным. За ним был послан дежурный офицер — которого тоже об истинном положении вещей не проинформировали — и в час ночи привез Скоблина в канцелярию. Здесь он сначала вообще отрицал факт встречи с Миллером. Когда ему предъявили письмо, он невольно выдал себя, изменившись в лице, но, тем не менее, продолжал отказываться. Кусонский и Кедров решили сдать его в полицию, но перед этим им понадобилось посовещаться между собой с глазу на глаз. И как только они оставили Скоблина одного, он вышел из кабинета и спокойно миновал приемную, где находились дежурный офицер и жена Кедрова — поскольку они были не в курсе дела, то даже не пытались его задержать. И он мимо них проследовал на лестницу. А когда спохватились, ринулись в погоню, его уже и след простыл. Бегали, искали — вроде, далеко уйти он никак не мог. Однако исчез, как в воду канул. Что было совершенно нетрудно, поскольку квартира этажом выше принадлежала советскому агенту С. Н. Третьякову.