– Ну все, это безнадежно. Я пошел за пиццей. Никто не хочет составить мне компанию?

– Но послушай, Джордж…

– Это Тревор. Джордж – это я.

– Послушай, Тревор, ты не можешь этого делать. Это ведь научный эксперимент, понимаешь ты? Мы тут развлекаемся с тканью причинности как таковой; я хочу сказать – один Бог знает, какой вред мы приносим самим только своим пребыванием здесь. Если ты ни с того ни с сего свалишься в середину двадцатого столетия и начнешь тыкаться повсюду со своей «большой куатро стажионе», трудно даже представить, что может произойти. Так что лучше сядь и заткнись, хорошо?

Последовала абсолютная тишина.

– Тревор! Ты понял, что я сказала?

– Я не Тревор. Я Ник.

– А где же тогда Тревор?

– Каким образом, черт возьми, я могу это знать, Луиза? Здесь так темно, что собственной руки не разглядишь.

– Вообще-то я не Луиза, я Анжела. И если уж на то пошло, кто такая Луиза, черт меня подери?

Тем временем вторая спасательная капсула, пилотируемая девяностосемилетним ребенком, с ревом уносилась вдаль сквозь неописуемое величие Пустоты, как стрела к цели стремясь к тому месту, где, как он помнил, находилась самая лучшая в мире пиццерия. Загвоздка заключалась лишь в том, что ее к этому времени еще не открыли, и не откроют еще в течение семидесяти лет.

Все молчали, за исключением единорога. Он поднял голову, увидел девицу незапятнанного целомудрия, порозовел и застенчиво сказал: «П-привет», после чего принялся яростно пережевывать жвачку.

Вслед за этим Ламорак очень медленно полез в пертелопов рюкзак, вытащил полиэтиленовый пакет и достал из него гвоздичное масло; он выпил его, вытер рот рукавом и улыбнулся.

– Ну, привет, – сказал он.

– Вообще-то, Лам, – прошептал Пертелоп, – его надо не пить, его надо…

– Заткнись, Пер, я знаю, что делаю. – Ламорак поднялся на ноги, отряхнул пыль с коленей своих брюк и подошел к девице незапятнанного целомудрия.

– Меняемся, – сказал он. – Мой единорог на твой передник. Как ты насчет этого?

Девица незапятнанного целомудрия воззрилась на него.

– Ты что, последние мозги растерял? – спросила она.

Ламорак приподнял бровь.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я не совсем понимаю. Честный обмен. Ты получаешь премию за лучшую натуралистскую программу, я получаю передник, все счастливы. В чем проблема?

На земле есть немало холодных мест, но лишь в очень немногих из них царит такой холод, как в двух футах от глаз девушки.

– Послушай, ты, кто бы ты ни был, – сказала она, – я снимаю здесь серьезный фильм. Если я вернусь и скажу моему продюсеру, что у меня на пленке отснято десять минут живых единорогов, я проведу остаток своей карьеры, снимая прогноз погоды. А теперь, может, вы оба наконец уберетесь отсюда? Вы перепугаете мне кенгуру.

Возможно, в первый раз за всю жизнь Ламорак испытывал некоторый недостаток в словах. Совершив значительное усилие, он умудрился произнести лишь: «Но это же единорог!» Девица незапятнанного целомудрия вздохнула.

– Парень, – сказала она, – мне наплевать, будь это хоть дрессированный шерстистый мамонт. У меня репутация серьезного обозревателя-натуралиста, и я не собираюсь ее терять. Понял?

– Но ведь это же…

– Знаю, – девица поджала губы. – Очень хорошо. Вытащите его на спутниковое телевидение, парни, – уверена, они обеспечат ему собственное ток-шоу. Между прочим, кое у кого тут полно работы, так что, если вы не возражаете…

Ламорак не сказал ничего. Даже если бы он смог найти подходящие для ситуации слова, у него были бы трудности с тем, чтобы их произнести, поскольку его нижняя челюсть болталась как вышедший из строя разводной мост. Он изумленно покачал головой, отошел в сторону и сел в тени большого скального выступа.

– Простите, – произнес Пертелоп.

– Да?

– Мне кажется, – сказал Пертелоп, – здесь может быть маленькое недоразумение. У вас ведь есть передник, не так ли?

– Какой передник?

– Ага. Так значит, вы не являетесь девицей незапятнанного целомудрия?

Секунду или две спустя Пертелоп поднялся с земли, потирая челюсть, и присоединился к своему коллеге под скалой.

– Здесь, по-видимому, что-то не так, – сказал он.

Ламорак кивнул.

– Проклятая девица не та, – ответил он. – То есть, скажите на милость, откуда я мог знать, что есть две… – он осекся. Ужасная мысль внезапно пришла ему в голову.

– Ох, черт, – произнес он. – Ну конечно. Как я не догадался?

Пертелоп поднял голову.

– Что ты хочешь сказать?

– Итоги матчей. Мы их неправильно интерпретировали. Ну-ка, дай-ка мне мой рюкзак, быстро!

Пертелоп сделал, как ему было сказано; и пока девица незапятнанного целомудрия со своей съемочной группой резво рысила неподалеку, преследуя загнанного кенгуру, скачущего в каких-нибудь десяти ярдах перед ними, он лихорадочно листал спортивный отдел справочника «Что к чему в Сиднее».

– Пер, – сказал он наконец, закрывая книгу, – ты мог бы и сообщить мне, что Громобой Даррен О’Шеа играет за «Подростков Параматты».

На лице Пертелопа отразилось замешательство.

– Ох, проклятье, – сказал он. – Да, конечно, полагаю, это придает делу совсем другой оборот. И что мы теперь будем делать?

Хроногатор перегнулась через край выступа, под которым они сидели, и прочистила горло.

– Мы могли бы поефть, – предложила она.

– Только, пожалуйста, не персики, – со вздохом сказал Ламорак. – Не сейчас; я этого не вынесу.

Хроногатор ухмыльнулась.

– Ну ладно, – сказала она, – а как вам понравятфя похлебка ив моллюфков, фыпленок ф бавиликом и орегано, и абрикофы в бренди? – С этими словами она раскрыла свою сумку и достала оттуда три большие банки консервов. – У меня микроволновка на фолнечных батареях, фейчаф я ее включу, и вфе в порядке.

Ламорак слабо улыбнулся.

– Почему бы и нет? – ответил он. – А когда мы поедим, не смогла бы ты подбросить нас немного на этом своем космическом корабле? А то, я боюсь, нам придется еще долго тащиться.

– Не вопроф! – Хроногатор вытащила из кармана маленький металлический кубик и нажала на кнопочку на задней стороне, держа его на вытянутой руке. Кубик начал увеличиваться и превратился в микроволновую печь.

– Только не говорите никому, что вы видели ее, потому что их еще не ивобрели, – добавила она. – Ф одной ив таких фтуковин мовно уфтроить второе фредневековье.

– О чем разговор, – согласился Ламорак, – ты молчишь про единорога, мы забываем о высоких технологиях.

Хроногатор засмеялась и принялась открывать банки. Прошло некоторое время с тех пор, как она в последний раз держала в руках открывашку, так что она чуть не прожгла здоровенную дыру в ландшафте размером с хороший вулкан, прежде чем сумела выставить луч аннигилятора на необходимую мощность, но все обошлось без особого ущерба.

– Но это все еще ничего не объясняет, Лам, – внезапно сказал Пертелоп, и его голос прозвучал назойливо, как жужжание мухи, бьющейся о ветровое стекло.

Ламорак тряхнул головой и сказал:

– Не сейчас, Пер. Давай попозже.

Пертелоп, нахмурясь, посмотрел на него.

– Но, Лам, – настаивал он, – Громобой Даррен О’Шеа не имеет никакого значения, потому что тут написано, что его брат Норман сейчас играет за «Мельбурнских Оборотней», а это значит, что коэффициент «икс» уже не соответстствует обратному тангенсу «пи»…

– Потом, Пер, – Ламорак закрыл глаза, положил голову на свой рюкзак и вытянулся. «А знаешь, – сказал он самому себе, – похоже, скоро мне начнет нравиться проигрывать. Это так успокаивает…»

А потом он опять рывком выпрямился и схватился за книгу.

– Я же говорю, – кивнул Пертелоп. – И следовательно, нам придется заново пересчитать дифференциальный сдвиг по оси «игрек».

Ламорак не слушал его. Он уставился на Хроногатора; та уже открыла банки и теперь вываливала их содержимое с маленькие пластиковые чашки, которые затем загружала в машину.