Он целыми днями пропадал на июньском солнце. Его белая кожа покрылась загаром, потому что уже несколько недель стояла жара. Он посетил Рихолл и Кеннингтон, Герделай и Бракеброк, навестил своих управляющих, проверил положение дел и теперь собирался провести ночь в Кройланде, прежде чем ехать в Нортгемптон утром. Он привез с собой Торкеля и Ульфа и еще несколько человек, потому что на болотах этим летом бьшо неспокойно. Оти, как обычно, ехал рядом с Вальтеофом, и личные вещи его господина были привязаны к седлу его лошади.

Жаркое солнце подсушило болотистую землю, и там, где зимой были вода и трясина, и до островов можно бьшо добраться только на лодке, теперь открылось много новых тропинок. Только трясина осталась неизменно мрачной и кишащей насекомыми и змеями. В Кройланде, думал граф, жгут смолу для того, чтобы выгнать змей.

Тропинка к аббатству была свободна, и они легко проехали к воротам, уже открытым для них привратником.

Полностью перестроенная, вся из нового белого камня, церковь возвышалась на фоне голубого неба, и у Вальтеофа вырвался вздох облегчения.

– Слава Богу, кажется, здесь не было ничего дурного.

– Истинно так, – согласился Торкель. – В Торнее и Петербороу дела не так благополучны. Но ты же слышал, что сказал тот парень с мельницы: наш друг Ив оспаривает у аббатства границы.

– Он достаточно натворил в Нормандии, чтобы мы терпели его на нашей собственной земле, – сказал Вальтеоф. – Какой-то злой дух внушил Вильгельму дать ему Холланд. Конечно же, аббат мне все об этом расскажет.

Они спешились во дворе монастыря. Стояла тишина, потому что это был час между вечерней и ужином, и монахи погрузились в чтение и молитву. В кельи он прошел один. Было тепло, несмотря на сплошной камень вокруг, и, казалось, всюду царит сладкий запах летнего вечера. В дальнем конце маленькая дверь вела во внутренний садик монастыря, и Вальтеоф знал, что именно там он найдет Ульфитцеля. Действительно, согласно заведенному порядку, среди клумб вышагивал аббат в своем обычном одеянии, с молитвенником в руках. Воздух был пряным от аромата укропа, душицы, тмина и шалфея, и Вальтеоф на минуту остановился в благоговении. Ему, помнящему об участи Петербороу, казалось чудом то, что здесь ничего не изменилось.

Аббат повернулся и увидел графа, тогда он преклонил колена, чтобы получить у него благословение.

– Ну, сын мой, что привело тебя к нам?

– Обычные дела, отец, – Вальтеоф поднялся и присоединился к аббату. – Я хотел увериться, что здесь все благополучно.

Ульфитцель вздохнул:

– Слава Богу и святому Гутласу. Но наши братья в Петербороу сильно пострадали. После набега прошлым летом у них мало что осталось, только оскверненная церковь, которую надо перестраивать, и голые стены, открытые небу. Даны забрали все, даже золотую диадему со статуи Господа.

– Как только мы могли им довериться? – спросил Вальтеоф, больше себя, чем аббата. – Бог знает, я наполовину датчанин, но никогда теперь не стану иметь с ними дела. Их ничего, кроме грабежа, не интересует. Хереворд, должно быть, сумасшедший, если он их привел.

– Ты забыл, – спокойно вставил аббат, – он и его люди привели их на Петербороу, но они говорили, что берут драгоценности для того, чтобы сохранить их от нормандских лап. В конце концов, все захватили даны.

Вальтеоф шел молча. Он довольно хорошо знал тана Хереворда, арендатора Элийского аббатства, стойкого бойца, но человека, управляемого порывом. Хереворд ненавидел нормандцев и хотел свободы для Англии, так же, как и все они, подумал граф, но какой смысл биться головой о каменную стену? Они должны ужиться с нормандцами, тем более что Вальтеоф уже начал верить в справедливость Вильгельма.

Но Хереворд начал войну с нормандским монахом, Турольдом, который унаследовал от своего дяди титул аббата Петербороу. Вместе с данами, занимающимися грабежом на побережье, он налетел на аббатство, выгнал монахов и разграбил дворец. Король Свейн в этот раз пришел вместе с ними – на два года опоздав, со злостью подумал Вальтеоф, – но монарх доказал, что он далеко не Кнут. Теперь он уплыл вместе с награбленным добром, а англичане остались на острове Эли, готовясь защищаться от нормандцов. Туда же бежал епископ Ателвин из Дюрхэма, теперь объявленный вне закона, и старый приятель Вальтеофа Сивард Барн. Граф полагал, что они все немного сошли с ума. Неужели они думают, что Вильгельма можно разбить?

– Вы знаете о том, что король уже выехал в болота? – спросил он аббата.

Ульфитцель кивнул:

– Да, я слышал и молюсь, чтобы это было правдой. Я всем сердцем с епископом Вульфстаном. Время восстаний кончилось, нравится нам это или нет. – Он взглянул на своего высокого собеседника. – И у нас неприятности, как ты, наверное, слышал.

– Да. Что сделал Ив? Ты знаешь, что я имею теперь некоторое влияние при дворе, и сделаю все возможное, чтобы быть уверенным, что Ив не причинит больше вреда ни вам, ни братии.

– Это не столь важное дело, чтобы беспокоить из-за него короля, Таллебуа всего лишь оспаривает наши границы, а его люди вредят нам или убивают наш скот на спорных землях. Его люди не уважают англичан.

– Довертесь мне, отец, я поговорю с Ивом… – Он не хотел этого делать, но для Ульфитцеля должен был.

– Спасибо, сын мой, – сказал Ульфитцель. – Во всяком случае, твой друг, де Руль, хороший друг и нам. Он очень щедр к Святой Церкви и послал шесть собственных коров взамен тех, которых мы потеряли из-за лорда Холланда. Скажи мне, – он с тревогой посмотрел на Вальтеофа. – Ты не намереваешься присоединиться к восставшим?

– Я – нет. Я заключил мир с Вильгельмом и не нарушу снова данного ему слова. К тому же, я был бы плохим мужем, если бы так поступил, не так ли?

– Графиня здорова?

– Да, но она находит ожидание утомительным. Она очень деятельна и ей не нравится быть обремененной. Когда родится наш сын…

Ульфитцель улыбнулся:

– Ты уверен, что это будет мальчик? Вальтеоф рассмеялся:

– Кто же не хочет иметь сына-наследника? – Он действительно хотел сына, но надеялся иметь много детей, и даже если первенцем окажется девочка, без сомненья, потом будут и сыновья, но его удивляло, насколько горячо Эдит хотела иметь сына. Это волновало ее так сильно, что даже начало его беспокоить. Она снова и снова повторяла: «Земли должны иметь наследника», и консультировалась не только с врачами, но и с женщинами, которые знали, как повлиять на пол будущего ребенка. Одна старая карга в Хантингтоне сказала ей, что надо все время лежать на правом боку. Другая – сжечь ладан на закате, третья – молиться с остролистом в руках. Но граф рассердился, когда еще одна посоветовала ей положить в постель живую лягушку и потом выкинуть квакающую беднягу в окно. Ему казалось более надежным уповать на Пресвятую Богородицу и доверить природе самой вершить свое дело. Тем не менее, не было ли у него некоторой тяжести на сердце, с тех пор как она выбросила амулет Альфивы в их свадебную ночь? Теперь Альфива родила сына и сейчас беременна снова, а Осгуд самый гордый человек в Рихолле.

Он нетерпеливо встряхнул головой:

– Ее время придет в октябре, и я молю Бога о здоровом ребенке. Вы придете на крестины, святой отец?

– Конечно. – Они уже несколько раз исходили вдоль и поперек весь садик, и солнце начало садиться за монастырскую стену. Ульфитцель сказал:

– Мы должны идти ужинать, но перед этим, – тень легла на его лицо, – ты слышал, что графов Эдвина и Моркара видели в этих краях?

– Слухи доходили, но я не знаю, правда ли это.

– Я тоже, но они твои старые приятели. Я думал, что ты беспокоишься.

– Вы думаете, что они ко мне приедут? – Вальтеоф открыл дверь в келью для Ульфитцеля, и они прошли внутрь. – Они должны знать мой теперешний образ мыслей, и с тех пор, как они выбрали путь разбойников, чего они могут от меня ждать?