Он искоса глянул на Асю. Она шла, опустив голову.

– Я свинья, верно? – тихо сказал Гай.

– Не… – вздохнула Ася. – Вы, мальчишки, просто иногда какие-то глупые. Все запутаете и сами мучаетесь. И уж потом только: трах, трах!..

– Что “трах”? – удивился Гай.

– Ну, как тот Сережка… Из книжки “Судьба барабанщика”.

– А… при чем тут я-то? – испуганно изумился Гай. – Я же в шпионов не стрелял.

– Все равно… Ты мне сразу показался на него похожим.

– На Барабанщика? Ну, ты даешь…

Негромко, но строго Ася сказала:

– Ты меня спросил, я ответила. Честно. Не смейся…

– Я смеюсь, что ли… – пробормотал он.

– …А потом я иду по берегу, вижу – ты сидишь, за ногу держишься…

– Ага, “сидишь”, – усмехнулся Гай. – Катался и корчился… Если бы не ты, наверно, помер бы.

– Ну уж… – усмехнулась Ася.

Гай сказал:

– Так я и не собрался в Херсонес. А сейчас той ком– ании, наверно, уже нет. Кто разъехался, кому просто некогда – уроки… Хотя бы Артура встретить.

…С Артуром он так и не встретился. Зато однажды они увидели “ушастого воробышка” Вовку.

Гай, Сержик и Ася шли по Матросскому бульвару. За памятником Казарскому – каменной пирамидой с бронзовым древнегреческим кораблем – аллея вела к фонтану. На краю круглого бассейна и сидел Вовка. Он смотрел на каменного мальчишку в бескозырке. Мальчишка стоял на валуне посреди бассейна и, наклонившись, собирался пустить в воду модель крейсера.

– Вовчик! – обрадовался Гай.

Воробышек не удивился. Коричневыми круглыми глазами глянул на всех троих по очереди. Спросил:

– Как вы думаете, они кусачие? – И показал на воду. Среди плоских плавучих листьев видны были золотисто-красные рыбки. Даже не рыбки – рыбы. Они двигались медленно и уверенно.

– С чего им кусаться? Не пираньи ведь какие-нибудь, – сказал Сержик. – А тебе-то что?

Вовка кивнул на каменного мальчика:

– Мне к нему надо.

– Зачем? – удивился Гай.

Вовка подумал и показал маленький пластмассовый компас.

– Хочу ему вот это… на руку…

– Зачем? – удивился теперь Сержик.

Вовка насупился. Спрятал компас в кулаке.

Гай стряхнул сандалеты.

– Садись.

Воробышек молча и благодарно уселся ему на закорки. И Гай понес его к центру бассейна. Мысль о том, что рыбы могут противно ткнуться губастыми мордами в ноги, заставляла поеживаться. Но все-таки Гай решительно шагал, раздвигая коленями листья. Потому что ушастому воробышку Вовке, видимо, очень нужно было подарить каменному мальчишке свой компас. Может быть, Вовка знал, что этот мальчик – заколдованный и по ночам оживает и пускает свой кораблик в бассейн. Может, это был Вовкин друг. Может – житель какой-то сказочной страны или Вовкиного острова. Потому что очень даже возможно, что у Вовки тоже есть свой остров.

…Наверно, у всякого человека есть Остров. У каждого свой. У одного настоящий, у другого придуманный, но все равно он есть. У кого-то – целый город, а у кого-то – просто уголок в душе или лужайка в городском сквере за непролазными кустами акации. Или прочитанная в детстве книжка. Или сказка, которую сочинил сам…

Остров – это место, где человек может быть радостен и тревожен, счастлив и несчастен, но даже в тревогах и печали на Острове все честно и ясно. И самому хочется быть чистым душой, чтобы Остров, который ты открыл, принял тебя…

И у Аси есть Остров… Может быть, это книжка “Судьба барабанщика”?

И у Сержика есть… Какой? Гай не знает. На чужой Остров не высадишься непрошеным гостем. И не всякого позовешь на свой. А может быть, и не надо? Вот шагают рядом Ася и Сержик и не знают, что они – жители Острова капитана Гая. Ну и пусть не знают. Главное, что они есть.

И может, для Юрки Веденеева Гай – тоже островитянин. Может быть, речной обрыв с кривым тополем и подвешенным к нему канатом с обручем – это берег Острова, лежащего в дальнем море? Там, на обрыве, Гай и познакомился с Юркой. Юрка ложился грудью внутри обруча, отталкивался и летел по широкой дуге в пустоте, над рекой, которая глубоко внизу кружила желтую воду. Летел, пока сила тяжести не приносила его назад на кромку берега… Гай вышел из-за другого тополя и смотрел с завистью и удовольствием на отчаянного мальчишку в разодранной на боку ковбойке. А тот, растрепанный и веселый, приземлился рядом и не оттолкнул Гая взглядом, не насупился, не сказал “чё зыришь?”. Улыбнулся как знакомому:

– Хочешь полетать?

И Гай выдохнул испуганно и благодарно:

– Хочу…

…Юрке Гай все-таки расскажет про свой Остров. Не так, как в прошлый раз – стесняясь и глупо хихикая, а серьезно и подробно. Про нынешний Остров расскажет, про все, что здесь было. Про то, как перемешиваются иногда жизнь и сказка, радость и печаль, прошлое и теперешнее время. Про синие от моря и горячие от солнца дни. И может быть, Юрка почувствует все это. Даже обязательно почувствует. И они словно возьмутся за руки и вместе прыгнут на твердый песок из подошедшей к Острову шлюпки…

– Вижу Остров!

Потом Гай будет кричать это с тысяч экранов…

Когда-нибудь зимой в Среднекамске появятся разноцветные афиши – “Корабли в Лиссе”. И мальчишки в классе будут хлопать Гая по плечу, пряча зависть за насмешливым одобрением, а девчонки переглядываться и таращить на него глаза. И Алла Григорьевна, учительница по литературе, проговорит медовым голосом (она умеет так, если хочет): “Я думаю, Гаймуратов расскажет нам на классном часе об участии в съемках этого замечательного фильма…” И Гай, наверно, расскажет. О “Крузенштерне”, об артистах, об оружейнике Косте. Но расскажет, конечно, не как об Острове. О нем – только Юрке. В хорошую минуту…

Барк вышел на Инкерманский створ и убрал паруса. Начал вдвигаться, стуча машиной, в бухту. Казалось, весь город смотрит, как движется мимо высоких берегов, белых зданий, маяков и старых фортов винджаммер с поднебесными мачтами.

Через полчаса “Крузенштерн” встал у бочки против Голландии. Еще не закончили швартовку, как подлетел к борту взмыленный катерок под гидрографическим флагом. С него что-то решительно прокричали в рупор. И понеслось по палубам:

– Гай!.. За Гаем приехали!.. Мишу Гаймуратова к трапу!

На борт поднялся незнакомый парень в морской куртке без нашивок. Гай подбежал – весь в тревоге: что случилось?

– Письмо тебе от Нечаева. Собирайся.

Гай развернул сложенный вчетверо листок.

“Гай! Переменились планы. Завтра выходим на испытания. Это неожиданно и срочно. Тебе – сегодня вечером на самолет, иначе нельзя. Гай, торопись…”

Он не удивился. В глубине души он даже предчувствовал что-то такое… На Острове не живут долго. К нему долго плывут, а когда он открыт – сказка быстро катится к концу.

Потом будешь вспоминать Остров всю жизнь, будешь снова стремиться к нему и, может быть, приплывешь еще не раз. Но это если и будет – потом. С радостью, но без прежнего счастья открытия. Грустная эта догадка тоже шевельнулась у Гая.

“А может, и хорошо, что так сразу, без лишней печали”, – мелькнула мысль. И все же Гай растерянно оглянулся на Ревского.

Тот взял письмо.

– Я поеду… – прошептал Гай.

– Да… Нет, подожди! – И Ревский сказал посланцу Толика: – Всего две минуты, прошу вас…

Он отошел, и скоро из динамика разнесся его голос:

– Съемочной группе собраться на спардеке! Михаилу Гаймуратову – на спардек!

…Еще не переодевшихся после съемок артистов Ревский выстроил в шеренгу. Не всех, конечно, а тех, кто оказался поближе. Тех, с кем Гай был уже хорошо знаком. Здесь же оказались Иза, оружейник Костя, Настя и тетя Рая. И сам Карбенев.

– Друзья, – сказал Ревский. – Сегодня Гай улетает домой, так повернулась судьба. Слава богу, мы успели снять все, что хотели… Гай нас не забудет, мы его тоже…

– Гип-гип-ура! – гаркнул Витя Храпченко, оттянув на подбородке искусственную бороду.

– …Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Ура! Ура! – дружно, вполне по-матросски грянула пестрая шеренга. И Ревский повел Гая вдоль строя, и каждый пожимал Гаю руку, и у него перехватило горло и намокли глаза.