— Значит, мы можем не опасаться, что трупы обнаружат раньше, чем нам нужно, — по-своему понял его слова Бараса.

— Не слишком на это надейтесь, — покачал головой Олх. — Вот что, Глид, ты постой-ка на лестнице. Если кто из слуг будет подниматься — найди повод послать его обратно вниз.

— Как скажешь, Скаут.

Северянин вышел из комнаты.

— Ладно, пошли, — скомандовала Льют ученику мага. — Твоя жизнь в твоих руках.

Йеми легонько кольнул пленника в бок кинжалом. На всякий случай. Тот нервно сглотнул и, с трудом переставляя ватные ноги, пошёл к лестнице наверх.

— Шесть дюжин, отец Сучапарек.

Флип левой рукой отёр со лба пот. Подмастерье, на долю которого выпала последняя дюжина ударов, старался изо всех сил. Если поначалу стойкость маленького гладиатора внушала уважение, то дальше уже вызывала только раздражение. Ну, вытерпел первую дюжину, молодец. Доказал всем, что настоящий мужчина и воин, даром что ребёнок. Доказал — и хватит. Покайся, расскажи всё как есть, глядишь и выйдет тебе снисхождение. Брат Бодак, храни его боги, человек без жалости и милости, настоящий палач, зверюга, но Верховный Инквизитор — с понятием. Мальчишка ведь не нечка поганый, человек. Человека и помиловать могут, если искренне покается, да и для дела окажется полезен. А из такого упёртого парня могла быть польза. Отдали бы в орденский приют, обучили бы, дурь из головы выбили — и вырос бы достойный воин. Инквизитором, конечно, он бы не стал — недостоин, а вот рыцарь ордена из мальчишки мог бы получится. Если бы дурость парня не была равна его упорству.

Накануне подмастерье пытался объяснить дурачку, как надо себя вести, но тот ничего слушать не захотел. Ну, вот теперь и искровянили всю спину. А он всё молчит и молчит. Чего добивается? Чтобы пятки прижгли, что ли? А может, сознание потерял от боли? Хотя, перед каждой дюжиной ударов палачи поднимали мальчишке голову, проверяли, в себе ли. Был в себе.

Сучапарек, нервно расхаживающий по пытошной, подошел к столу, схватил мальчишку за волосы и дёрнул вверх, задирая голову.

— Ну, говорить будешь?

— Я говорю: улетел дракошка… — слабо выдохнул мальчишка.

— Вот щенок… — Верховный Инквизитор сильно ткнул дикарёнка лицом в стол.

И не очень удивился, услышав в ответ:

— Я не щенок, я — волчонок.

Дерзкий юнец. Но что с ним делать? Отправить мальчишку обратно в камеру Сучапарек уже не мог, это означало признать полное поражение. Имп с ним, пусть сегодня уж не выдаёт своих сообщников, но корчится от боли и орать он просто обязан. Не хочет — надо заставить. Только как это сделать?

Верховный Инквизитор окинул взглядом иссечённую спину маленького раба. Дальше пороть слишком рискованно. Слишком легко нанести такое увечье, что придётся потом над щенком молитвы об исцелении читать, дело неприличное. А то и вовсе помрёт прямо под плетью. Брат Бодак, конечно, палач опытный, но уж больно легко ребёнку хребет перешибить, кости-то хрупкие.

Сучапарек окинул взглядом пытошную, прикидывая, что делать дальше. Очень не хотелось прибегать к сильнодействующим средствам. Вообще говоря, регламент позволял, только выглядело это как-то недостойно. Чтобы расправиться с крысой, дом не поджигают, хватит с неё и куска отравленного мяса или крысоловки. Вот и не хотелось ради пусть и упрямого, но мальчишки калить железо. Должно его взять что-нибудь попроще. Перчатку железного человека ему примерить? Тоже многовато будет. На дыбу вздёрнуть? Пожалуй, это пойдёт. Или, ещё лучше…

— Что прикажешь, отец? — преданно поинтересовался брат Бодак, поняв, что Верховный Инквизитор Толы принял решение.

— Посолите его! — коротко бросил Сучапарек.

— Овдермос, давай соль, — скомандовал палач.

Молчаливый подмастерье снял с полки круглую высокую коробку, откинул крышку и зачерпнул пригоршню крупной морской соли.

— Ну, сыпь, чего смотришь, — велел Бодак.

Мальчишка забился, затрепетал всем телом, словно брошенный на берег карп, но кожаные путы на запястьях и лодыжках держали крепко. В хозяйстве палачей Вальдского замка всё было поставлено серьёзно и обстоятельно, не то, что у городских. Те, позорники, весны три назад умудрились подарить жизнь приговорённому к повешенью ворюге: прелая верёвка оборвалась, а по местным обычаям в таких случаях висельник получал свободу. Бодак такого безобразия никогда бы не допустил. Ремни, которыми привязывали к столу для порки, выдержали бы порыв огра, не то что сопливого мальчишки. И плётка была в надлежащем состоянии, и соль силы не потеряла: видно было какая боль терзала парня. И всё-таки он молчал.

Боль была такая, что глаза буквально лезли на лоб. Какое-то время Серёжка просто перестал соображать, что происходит. Вроде бы и сознания не терял, но в то же время как бы ничего не слышал, и не видел, а только бился в путах, захваченной неимоверной болью. А когда чуть полегчало, с удивлением понял, что молчит, хотя впору было орать на весь подвал. На спину словно ведро кипятка вылили. Перед глазами мелькали радужные круги. А в уши будто набили ваты, голос Сучапарека доносился словно откуда-то издалека:

— …кто ещё тебе помогал! Говори!

Верховный Инквизитор Толы нетерпеливо задрал мальчишке голову. Бледное лицо дикарёныша было покрыто крупными каплями пота, волосы прилипли ко лбу, губы побелели, а в плавающем взгляде серых глаз на сей раз не было ни ненависти, ни решимости. Только боль.

— Говори, скотина! Ну!

Шустрёнок не отвечал. На мгновение отец Сучапарек испугался, не лишился ли мальчишка рассудка от боли, но потом решил, что этого не случилось. Безумцы кричат, визжат и хохочут, а этот молчит. Да и взгляд у него хоть и мутный, но слишком осмысленный для сошедшего с ума.

— Говори, кто тебе помогал! — инквизитор, теряя терпение, сильно тряхнул мальчишку. — Рассказывай.

Губы Шустрёнка скривила слабенькая улыбка. Сучапарек, словно его укололи в ладонь, отдёрнул руку и голова мальчика бессильно упала на забрызганный кровью стол.

— Да что же он, деревянный, что ли? — растерянно пробормотал Флип.

Происходящее в пытошной казалось ему страшной сказкой. Уж к своим двадцати двум годам он точно знал, что есть сказка, а есть — жизнь. Что-то человек может, а что-то ему не дано. Конечно, магия или помощь богов границы возможного сильно расширяют, но только сейчас мальчишке никто не помогал. Обитель инквизиторов была надёжно защищена от волшебного воздействия, и посвящена тем богам, что покровительствовали Ордену, да других на Вейтаре и не было. Точнее, так говорили священники разрешенных культов, а те, кто утверждал иное, считались неправоверующими и как раз и попадали в подвалы на пытку. Таких Флип повидал немало, многие держались очень долго, но рано или поздно, ломались. Но все они были взрослыми крепкими людьми, а тут — хрупкий как стебелёк мальчишка. Кажется, двумя пальцами переломить можно, а даже на пытке солью рта не раскрыл. Такая сила духа казалась помощнику палача совершенно нереальной. Что-то тут было не так, странно почему мудрые отцы подвоха не чувствовали. А сказать им Флип побаивался, уж больно строг и скор на расправу к своим подчинённым был отец Бодак.

— Что дальше делать прикажешь, отец Сучапарек? — поинтересовался палач.

Ответить верховный Инквизитор Толы не успел: в пытошную вбежал брат Кинцл из Ордена Света.

— Отец Сучапарек, в городе недозволенное колдовство!

— Что?!

— Применение боевой магии…

Уткнувшийся в стол Серёжка снова улыбнулся сквозь боль. На этот раз — от радости. Услышанное означало, что спасена Риона. Значит, не зря он молчал и терпел. И даже боль теперь показалась не такой уж и страшной.

— Идём, быстрее!

Отец Сучапарек направился к выходу из пытошной.

— А с этим что? — крикнул в спину Бодак, указывая рукой на привязанного к столу мальчишку.

— По регламенту, — не оборачиваясь ответил Верховный Инквизитор. Щенок его сейчас не интересовал, происходившее в городе было намного важнее.

Палач довольно улыбнулся. Регламент в такой ситуации позволял многое, а свою работу отец Бодак очень любил.