Скафандр был как дорогой автомобиль, шлем — как швейцарские часы!

Но кое-чего не было: кислородных баллонов, рации, (за исключением встроенных антенн), аварийного радиомаяка, аварийного радарного отражателя. Внутренние и наружные карманы были пусты, на поясе не болтались инструменты. Прочтя спецификацию, я понял, что перед списанием со скафандра содрали все, что только было можно…

И я решил, что просто обязан довести его до ума.

Сначала я отдраил его с хлоркой, чтобы избавиться от запаха носков. Потом принялся отлаживать систему снабжения кислородом.

Хорошо, что у меня оказалась инструкция — большая часть того, что я раньше знал о скафандрах, оказалось выдумкой.

Человек потребляет в сутки около 3 фунтов кислорода. Казалось бы, это немного, и можно взять хоть месячный запас, благо в космосе масса лишена веса, а на Луне те же три фунта будут весить всего полфунта. Что ж, так и делают водолазы, а также космонавты на космических станциях и кораблях. Они пропускают выдыхаемый воздух через раствор щелочи, чтобы удалить углекислый газ, и снова дышат этим же воздухом. Но со скафандром так не получится.

Даже в наши дни люди рассуждают о «космическом холоде». Но в открытом космосе вакуум, а если бы вакуум был холодным, как бы работал термос? Вакуум это ничто, у него нет температуры. Просто он хороший теплоизолятор.

Три четверти съеденной нами пищи превращается в тепло — огромное количество тепла, достаточное, чтобы растопить больше пятидесяти фунтов льда. Трудно поверить? Но когда вы растапливаете печку, вы на самом деле охлаждаете свое тело. Даже зимой в комнате градусов на тридцать прохладнее, чем у вас под мышкой. Когда вы топите печь, вы просто выбираете наиболее комфортный способ охладиться. Тело вырабатывает столько тепла, что его, как автомобильный мотор, приходится охлаждать.

Конечно, если делать это слишком быстро — например, на морозном ветру, — то можно замерзнуть. Но в скафандре задача противоположная — не свариться заживо. Ведь вокруг вас вакуум, а в нем избавляться от тепла трудно…

Какая-то часть тепла излучается, но этого недостаточно. Добавляют тепла и солнечные лучи — вот почему космические корабли отполированы до зеркального блеска.

Как же быть?

Носить с собой пятидесятифунтовые бруски льда невозможно. Приходится избавляться от тепла так же, как Земле: путем конвекции и испарения — ваше тело обдувает ветерком, пот испаряется и охлаждает вас. Когда-нибудь будут созданы скафандры с замкнутой вентиляцией, но пока приходится выпускать его из скафандра вместе с потом, двуокисью углерода и излишним теплом — и тратить на это впустую часть кислорода.

Есть и другие проблемы. В атмосферное давление — пятнадцать фунтов на квадратный дюйм — входит три фунта давления кислорода. Для дыхания хватает и половины этого, однако разве что индеец с вершин Анд мог бы, возможно, неплохо себя чувствовать при давлении кислорода меньше двух фунтов. Девять десятых фунта — это предел. Меньшее давление уже не может закачивать кислород в кровь — примерно такое давление на вершине Эвереста.

При этом большинство людей начинают страдать от гипоксии,[8] так что придерживаются давления в два фунта кислорода на квадратный дюйм. К нему подмешивают инертный газ, потому что чистый кислород может вызвать першение в горле, пьянит или даже вызывает сильные судороги. Нельзя использовать азот (который с воздухом мы вдыхаем всю жизнь), потому что при резком понижении давления он закипит в крови, и вы получите кессонную болезнь. Поэтому используется гелий. От него голос становится писклявым, но кого это волнует?

Итак, вы можете умереть от нехватки кислорода, отравиться избытком кислорода, загнуться от азота, задохнуться двуокисью углерода или получить от нее кислотное отравление, умереть от смертельной лихорадки, вызванной обезвоживанием. Закончив читать инструкцию, я озадачился, как человек вообще умудряется жить, а уж в скафандре тем более.

И все же передо мной лежал скафандр, который защищал человека от открытого космоса сотни часов.

Вот как он это делал. К спине крепились стальные баллоны с «воздухом» (кислородно-гелиевой смесью) под давлением 150 атмосфер, или более двух тысяч фунтов на квадратный дюйм. Оттуда воздух выходил через редуктор уже под давлением в 150 фунтов на дюйм, а потом еще через один редуктор давление доводилось до трех-пяти фунтов, два из которых приходилось на кислород. Шею охватывал резиново-силиконовый воротник с крошечными дырочками. Таким образом, давление на корпус снижалось, а движение воздуха ускорялось; от этого испарение и охлаждение шло лучше, и снижалась вероятность получить кессонную болезнь. На каждом запястье и щиколотке стояли выхлопные клапаны. Они стравливали не только газ, но и водяной пар — иначе вы окажетесь по щиколотку в собственным поту.

Баллоны, большие и неуклюжие, весили фунтов шестьдесят. И даже при таком огромном давлении в каждом баллоне было не больше пяти фунтов воздуха. Так что воздуха хватало только на несколько часов — какой уж там месячный запас.

Мой скафандр был рассчитан на 8 часов. Но зато с гарантией — если, конечно, все работает как надо. Какое-то время можно перебиться: от перегрева человек сразу не умрет, при избытке углекислоты еще подышит — но если улетучится кислород, вы умрете примерно через 7 минут. Так что возвращаемся к началу — чтобы жить, надо дышать кислородом.

Чтобы точно знать, что кислород поступает в норме (а носом этого не учуешь), на ухо нужно прикрепить маленький фотоэлемент, контролирующий цвет крови. Чем краснее кровь, тем больше в ней кислорода. Элемент связан с гальванометром. Если его стрелка вышла за черту, начинайте молиться.

В выходной я взял разъемы от скафандра и поехал в Спрингфилд за покупками. В сварочной мастерской мне посчастливилось купить два старых тридцатидюймовых баллона.

Когда я заставил испытать баллоны на давление, рабочие на меня вызверились. Баллоны я отвез домой на автобусе, а на автостанции купил воздух под давлением пятьдесят атмосфер.

Кислород, гелий, более высокое давление можно было найти в аэропорту Спрингфилда, но пока мне это было не нужно.

Придя домой, я загерметизировал пустой скафандр и накачал его велосипедным насосом до двух абсолютных атмосфер, или одной относительной. Это дало мне четырехкратную от реальной испытательную нагрузку. Затем я принялся за баллоны. Они должны были блестеть как зеркало, чтобы не нагреваться от Солнца. Так что я и скоблил, и тер, и скреб, и шлифовал, и полировал — готовил их к никелированию.

На следующее утро мой скафандр (к тому времени он уже получил имя, я назвал его «Оскар, механический человек»^{75}) обмяк, как дряхлый воздушный шарик.

Проблема была в том, что этот древний скафандр надо было наполнить не просто воздухом, а смесью кислорода с гелием. Молекулы гелия настолько маленькие и подвижные, что просачиваются сквозь обычную резину, — а я хотел, чтобы скафандр был пригоден не только для маскарада, но и для работы в космосе. Старые сальники не держали; мелких утечек — видимо-невидимо.

Новые резиново-силиконовые прокладки, особый клей, специальную ткань пришлось заказать аж в самой компании «Гудьер» — в нашем городке таких штук не сыщешь. Я написал им письмо, объяснил, что мне нужно и зачем — и они с меня даже денег не взяли. Еще и прислали дополнительные инструкции.

Пришлось крепко попотеть. Однако настал день, когда я накачал Оскара чистым гелием при двух абсолютных атмосферах.

Даже через неделю он остался тугим, как шестислойная шина.

И тогда я влез в Оскара по настоящему. До этого я надевал его без шлема и носил в мастерской, тренировался работать в перчатках, подгонял рост, размер. Это было похоже на то, как обкатываешь новые коньки. Через некоторое время я почти не замечал его — однажды даже к ужину в нем явился. Папа промолчал, а у мамы выдержка, как у полномочного посла; я заметил, что я в скафандре, только когда потянулся за салфеткой.