И большинство ссыльных были политзаключенными — «контрреволюционерами» и «врагами народа». Что же тут стыдного?

Зато, когда все переменилось, на Марс прибыло раз в пятьдесят больше колонистов, первых граждан Марса, а отбирали их так же придирчиво, как невеста выбирает подвенечное платье! Только, конечно, с научными критериями. А после нашей революции и независимости положение стало, как сейчас: для здоровых физически и умственно иммигрантов никаких препятствий нет.

И нечего мне стыдиться своих предков и сограждан! Какого бы они ни были цвета и происхождения, я ими горжусь и изгаляться над ними никому не позволю. Могу поспорить, эти ведьмы даже при нынешней политике открытых дверей не получили бы у нас постоянного гражданства. Как слабоумные.

Все-таки, надеюсь, что Кларк не переборщил. Не дай бог, пожизненно упекут его на Титан! А ведь я люблю этого хулигана.

Вроде бы.

В радиационную бурю мы все-таки попали. На мой вкус, крапивницей заболеть и то приятнее. То есть, сама буря — еще ничего. Просто интенсивность излучения вдруг возросла в 1500 раз, когда мы находились примерно в 0,8 астрономической единицы — или в 120 000 000 км, если вам так понятнее — от Солнца. Мистер Суваннавонг уверяет, что пассажиров первого класса достаточно было бы просто перевести на палубу выше — это было бы куда как удобнее, чем всем вместе тесниться в склепе «убежища максимальной защиты». Помещения второго класса мрачные и тесные, а уж третий — я лично скорее поехала бы на том грузовозе, но даже там — просто прогулка по травке по сравнению с 18 часами в радиационном убежище.

В первый раз позавидовала я нашим инопланетным попутчикам. Их-то в убежище не загоняли, они все остались в своих спецкаютах. Нет, не думайте, им не позволили так просто взять да изжариться; каюты «X» находятся почти в центре корабля, рядом с отделением для команды, и имеют собственную защиту. Нельзя же вытаскивать, например, марсианина из привычной среды обитания и запихивать в убежище, рассчитанное на людей! Это — все равно что макнуть его в ванну вниз головой (если у него, конечно, есть «голова»).

Хотя еще неизвестно, что лучше — потерпеть каких-то восемнадцать часов или всю дорогу сидеть взаперти. Тот же марсианин запросто может в течение всего перелета развлекаться созерцанием разницы между нулем и ничем; венерианец попросту впадет в спячку; я же так не могу. Мне просто необходимо активное времяпрепровождение, иначе в мозгах такое замыкание сделается, что дым из ушей пойдет.

Однако капитан Дарлинг не мог заранее знать, что буря будет непродолжительной и относительно слабой, он отвечал за безопасность пассажиров и команды, а значит, должен был готовиться к самому худшему. Как позже выяснилось из показаний приборов, одиннадцати минут в убежище хватило бы на все про все. Но это выяснилось задним числом, а капитан не может использовать для спасения своего корабля и людей, в нем находящихся, информацию, полученную задним числом.

Да, оказывается, быть капитаном — не только слава, приключения, четыре золотых лычки и все тебе честь отдают… Капитан Дарлинг младше папочки, но морщины у него такие, что он с виду совсем старик.

Вопрос: Подди, а ты уверена, что справишься с обязанностями капитана исследовательского судна?

Ответ: А что такого было у Колумба, чего у меня нет?! Кроме Изабеллы, конечно… Semper toujours, девушка!

До бури я уйму времени проводила в рубке. Станция наблюдения за Солнцем «Гермес» на самом деле не сообщала нам о приближении бури — она не прислала подтверждения о норме. Выглядит чушью, но дело в следующем.

Наблюдателям с «Гермеса» ничто не угрожает: станция находится глубоко под грунтом на темной стороне Меркурия. А ее приборы, чуть-чуть заглядывающие за горизонт из сумеречной зоны, поставляют все данные о погоде на Солнце, включая постоянное телефотографирование в нескольких спектральных диапазонах. Однако Солнце совершает оборот за двадцать пять дней, и «Гермес» не может постоянно наблюдать его целиком. Хуже того, Меркурий вращается вокруг Солнца в том же направлении — один оборот за 88 дней, — и когда Солнце опять поворачивается тем же полушарием к той точке, где он был, его там уже нет. Значит, одно и то же место Солнца станция «Гермес» наблюдает раз в семь недель.

Поди тут предскажи солнечную бурю, которая назревает всего-то за пару дней, а потом в считаные минуты достигает максимума и может прикончить вас в долю секунды!

Поэтому Солнце наблюдают и с Луны, и с орбитальных станций Венеры, да еще с Деймоса, но передача информации на Меркурий запаздывает из-за скорости радиоволн. С Луны — минут на пятнадцать, а с Деймоса аж на целую тысячу секунд, каждая из которых дорога.

Но сезон бурь лишь малая доля солнечного цикла (ведь Солнце — переменная звезда). Примерно один год из каждых шести. (Я имею в виду настоящие, марсианские. Земных лет, за которые так упорно цепляются астрономы, в солнечном цикле выйдет одиннадцать.)

Это все же полегче! Целых пять лет из шести вероятность попадания в радиационную бурю близка к нулю.

Зато в штормовой сезон осторожный (иными словами, имеющий шанс дожить до пенсии) капитан спланирует полет так, чтобы войти в опасную зону, то есть внутрь гелиоцентрической орбиты Земли, когда Меркурий окажется между Солнцем и кораблем, и станция «Гермес» сможет в случае чего сразу послать предупреждение. Именно так и поступил капитан Дарлинг. Он задержал «Трайкорн» в порту Деймоса недели на три дольше, чем следовало по расписанию, и взял курс на Венеру уже тогда, когда станция «Гермес» смогла предупредить его о надвигающейся буре заранее, потому что сезон был в самом разгаре.

Наверное, бухгалтерия компании «Треугольник» с ума сходит из-за таких убыточных, но неизбежных проволочек. Может быть, компания в штормовой сезон даже не получает никакой прибыли. Но лучше уж недели на три задержать корабль, чем потерять его вместе с пассажирами.

Когда же начинается буря, вся радиосвязь летит к чертям и «Гермес» не может разослать кораблям предупреждений.

Где же выход? А вот где. Наблюдая, как назревает буря, станция вполне в силах сказать, в какой момент она может разразиться. Тогда рассылают предупреждения, и «Трайкорн» с прочими кораблями проводит учебные тревоги. А потом все сидят и ждут. День ждем, два, неделю, после чего Солнце либо успокаивается, либо начинает плеваться гигантскими дозами излучения.

Все это время с темной стороны Меркурия радиостанция космической гвардии продолжает передавать штормовые предупреждения и сводки о положении на Солнце.

И вдруг передача прерывается.

Возможно, это всего лишь технические неполадки, и станция вот-вот возобновит передачу с дублирующей аппаратуры. Возможно, это самое простое «затухание», а буря на самом деле не возникала, о чем всех вскоре и оповестят.

А возможен и третий вариант: на Меркурий со скоростью света обрушилась первая «волна» и предупреждений больше не будет, так как все «глаза» станции вырубились, а «голос» полностью забит мощным излучением.

Вахтенный офицер в рубке, конечно же, не может знать, что произошло на самом деле, а гадать — не имеет права. Едва «Гермес» прерывает передачу, он немедля бьет ладонью по тумблеру, включающему таймер. Если через положенное время станция не возобновит передачу, включается сигнал тревоги. Сколько именно времени надо ждать, зависит от местоположения корабля: как далеко он от Солнца, и сколько секунд потребуется волне, накрывшей Меркурий, чтобы до него добираться.

Вот тут капитан грызет ногти, седеет раньше времени и отрабатывает свое громадное жалованье — ведь именно он решал, на сколько секунд устанавливать таймер. Взаправду-то, если самая сильная первая волна несется со скоростью света, времени нет вовсе; сигнал с «Гермеса» пропадет одновременно с волной, которая накроет корабль. А если угол неблагоприятен, может оказаться, что это корабельная рация на приеме забивается, а «Гермес» все еще передает… Как тут сказать наверняка?