— Но ведь для него это не будет тридцать… ох, извините. Я понял вас. Ей будет за сотню, если она вообще выживет. Возможно, в маразме.

— Весьма возможно, сэр, но вернее всего — в могиле.

— Ладно, исключим Макнейла. Остаются двое. Вполне достаточно для передачи важнейших сообщений.

— Сомневаюсь, сэр. Мей-Линг тоже оставляет желать лучшего. У нее вторичный телепартнер, которому уже за тридцать и детей у него нет. Учитывая историю других телепар, я бы сказал, что в высшей степени маловероятно, что телепара Мей-Линг будет функционировать после еще одного пика. И во всяком случае не после тридцатилетнего.

— Все равно, остаетесь вы.

Тут я и подумал, что, если у меня хватит мужества перепрыгнуть через собственную голову на ту сторону баррикады, мы отправимся домой. Но это была лишь мимолетная мысль — когда-нибудь я умру, конечно, но уж самоубийцей не стану — это точно!

— Мой случай ненамного лучше. Моему телепартнеру… — тут мне пришлось остановиться и подсчитать, чтобы ответ выглядел внушительно, так сказать, чтоб комар носа не подточил, — …около девятнадцати, сэр. Бездетна. И никаких шансов, что дети появятся до того, как мы достигнем пика… Впрочем, с грудным младенцем установить контакт все равно нельзя. Когда же мы выйдем из пика, ей будет около пятидесяти. Насколько я знаю, во всей нашей эскадре еще не было случая, чтобы связь между телепартнерами наладилась после столь длительного перерыва.

Он довольно долго молчал, прежде чем ответить.

— У вас есть основания считать, что это действительно невозможно?

— Ну… нет, сэр. Но это в высшей степени маловероятно.

— Хм… вы считаете себя специалистом в области теории телепатии?

— Что? Нет, сэр. Я всего лишь телепат, вот и все.

— Я думаю, что он, по всей вероятности, прав, — вмешался доктор Пандит.

— А вы в этом авторитет, доктор?

— Я, сэр? Вы же знаете, моя специальность — экзотическая патология. Но…

— В таком случае мы лучше проконсультируемся у авторитетных лиц на Земле. Может быть, они смогут порекомендовать нечто, что в какой-то степени улучшит наши шансы. Очень вероятно, что в данных обстоятельствах Фонд опять разрешит прибегнуть к наркотикам, чтобы уменьшить вероятность нарушения связи между телепартнерами во время пика. Или что-то другое в этом же духе.

Я подумал, не сказать ли ему, что Вики вовсе не собирается рисковать, принимая опасные наркотики с большой вероятностью привыкания. Но потом передумал. Пат ими пользовался, и Вики тоже сможет.

— Все, джентльмены. Мы стартуем завтра в полдень. Хм… еще одно… Один из вас дал понять, что моральный уровень команды не слишком высок. Это верно, и я, пожалуй, знаю об этом больше, чем вы. Но моральный уровень вернется к норме, и нам лучше удастся смириться с мыслями о понесенных потерях, если мы все побыстрее вернемся к обычной работе. Я хочу лишь добавить, что вы, как старшие офицеры корабля, можете больше других содействовать повышению морального уровня своим личным примером. Я уверен, что вы это сделаете. — Он встал.

Не знаю, каким путем новости распространяются по кораблю, но к тому времени, когда я попал в кают-компанию, все уже знали, что завтра мы стартуем… и не к Земле. Все шушукались и пережевывали одно и то же. Я постарался поскорее улизнуть — не хотелось вступать в разговоры, тем более что в голове у меня царила полная путаница. Я думал о том, что капитан прямо зациклился еще на одном прыжке, хотя есть большая вероятность, что он не сможет передать на Землю его результаты (если допустить, что они будут), и еще большая, что ни один из нас никогда не попадет домой. С другой стороны, я не мог не восхищаться решительностью капитана, с которой он противостоял всем нам, взывая к нашему чувству долга и подавляя всякое проявление паники. Да уж, в смелости ему не откажешь.

Но смелость была и у «Летучего Голландца», однако, по новейшим сведениям, он и до сих пор пытается обогнуть мыс Доброй Надежды, только это ему, как и прежде, не удается.

Капитан — капитан Свенсон, поправился я, — не пошел бы вот так по-бычьи, напролом.

Или пошел бы? Если верить Уркварту, то последнее, что сказал ему наш капитан, было напоминанием об обязанности вести корабль, дабы выполнить возложенную на него миссию. Все мы были тщательно отобраны (кроме нас, выродков), и, вероятно, шкиперов (и запасных шкиперов — тоже) выбирали в первую очередь за бульдожье упорство, то есть за то самое качество, которое позволило Колумбу плыть вперед, когда на кораблях уже кончалась питьевая вода, а команда глухо ворчала, готовясь к мятежу. Я вспомнил, что дядя Стив говорил мне что-то подобное.

Я решил поговорить с дядей Стивом… и вдруг вспомнил, что это невозможно… тогда-то мне и стало по-настоящему плохо. Когда мои родители умерли два пика назад, мне тоже стало плохо, но, скорее, потому, что я не ощутил такого горя, которое, как я знал, должен был бы чувствовать. В тот день, когда это случилось, вернее, в тот день, когда я об этом узнал, они были мертвы уже давным-давно, это были люди, с которыми я Бог знает сколько времени не общался — просто лица на фотографии. А дядю Стива я видел ежедневно; больше того, я видел его сегодня. И у меня была привычка тащить к нему все мои трудности, чтобы обсудить их, если мне было не под силу справиться с ними в одиночку.

Вот теперь-то я со всей остротой ощутил его потерю; это был тот самый «отложенный» шок, который вы переносите, если вам особенно крепко врежут в челюсть. Боль проходит лишь тогда, когда вы соберете волю в кулак и поймете, что вам врезали по-настоящему.

Поэтому я ужасно обрадовался, когда кто-то постучал в мою дверь; иначе я бы просто завыл от тоски.

Это были Мей-Линг и ее муж Чет. Я пригласил их войти, и они сели на койку. Чет сразу же приступил к делу.

— Том, какова твоя позиция в этой хреновине?

— В какой?

— В дурацкой затее — продолжать полет, имея лишь тень настоящей команды.

— Моя позиция не имеет значения, — не торопясь ответил я, — не я ведь командую кораблем.

— Ничего подобного! Именно ты и командуешь!

— Как это?

— Ну, не в официальном смысле. Я имею в виду, что ты можешь положить конец этой чепухе. Слушай, Том, все знают, что ты сказал капитану и…

— Кто же это распустил язык?

— А? Не имеет значения. Раз сведения просочились не через тебя, то, надо думать, через кого-то из присутствующих. Во всяком случае, об этом известно всем. Все, что ты сказал капитану, — верно. Суть дела в том, что Уркварт зависит от тебя лично, и ты единственный, кто сможет поддерживать его связь со штаб-квартирой на Земле. Поэтому ты — человек с палкой. И ты можешь его остановить.

— Как? Подожди-ка чуточку. Я же не один. Даже если согласиться, что он не может рассчитывать на Дядюшку, есть еще Мей-Линг…

Чет покачал головой:

— Мей-Линг вовсе не собирается заниматься телепатическими переговорами ради амбиций Уркварта.

Его жена возразила:

— Слушай, Чет, я же не так говорила.

Он любовно поглядел на нее.

— Не будь супердурочкой, моя возлюбленная. Ты ведь прекрасно знаешь — нет ни единого шанса, что от тебя после следующего пика будет хоть какой-то толк. Если до мозгов нашего бравого капитана Уркварта это еще не дошло, то обязательно дойдет… даже если мне придется объяснить ему кое-что словами, которыми пользуются только в мужском обществе.

— Но ведь все же есть вероятность, что я останусь на связи.

— О нет! Никакой вероятности быть не может, иначе мне придется немножко постучать по твоей прелестной головке. Наши дети должны расти на Земле.

Она серьезно посмотрела на Чета и погладила его по руке. Трейверсы пока не ожидали ребенка, но все знали, как крепко они на это надеются. Я начал понимать, почему Чет так тверд… и вполне уверился, что Мей-Линг неизбежно потеряет контакт со своим телепартнером после пика, особенно если ее муж будет разговаривать с ней столь же убедительно, как говорил сейчас. Желание Чета было для нее куда важнее желаний капитана, важнее абстрактного долга по отношению к Фонду на далекой Земле.