Внезапно Джильберту осенило: вполне вероятно, что в то воскресное утро в квартиру поднялась вовсе не Дженет. «Возможно, это была женщина, у которой она украла любовника, женщина, которая дважды была им отвергнута, и во второй раз из-за меня, самой близкой подруги! Да, возможно, Анита и есть та, кто...»

Зазвонил телефон, и логическое построение рассыпалось. На третий зуммер Джильберта сняла трубку.

– Миссис Киллингтон?

Она узнала голос капитана Джорджа Лаурентиса.

– О, привет, Джордж. А это Джилли, помните?

– Хорошо... Джилли. – Он откашлялся.

– Но как вы узнали, что я еще здесь?

– Как вы и посоветовали, я разговаривал с Милошем Алански сегодня утром, и он сказал, что, может, вы останетесь еще на один день.

– Еще на два дня, поскольку прощальная церемония состоится завтра утром, – поправила его Джильберта.

– Догадываюсь, что вы виделись с Милошем Алански вчера вечером, – заметил Лаурентис.

– Да, действительно, мы встречались в баре, немного выпили. Бедняга ошеломлен и опустошен этой новостью... Кстати, я знаю, капитан, о вашей беседе е ним. Милош упомянул о том, что вы нашли его пикап.

– Да, он был брошен довольно далеко от места... С него сняли все вплоть до рамы, – объяснил Лаурентис.

– Его украли?

– Должно быть, так, хотя я не могу себе представить, кому нужен видавший виды «додж».

– Милошу действительно не везет, – вздохнула Джильберта. – Это четвертая машина, которую у него крадут. Он потому и купил этот «додж», что был уверен, такое страшилище никогда не украдут. Есть ли какие-нибудь новые сведения по поводу... Джулса?

– Никакой информации, старой или новой. Если в ближайшее время так ничего и не появится, его смерть будет зарегистрирована как самоубийство.

– Но это неправда! – запротестовала Джильберта, в то время как внутренний голос предостерегал: «Ты, чертова дура, пусть будет так! Если это самоубийство, то невозможно будет впутать в него тебя».

– Не мне решать. У комиссара внезапно появилось желание закрыть это дело. Я подозреваю, ЦРУ оказывает давление на департамент. Вы ведь сами говорили, что Марстон был их агентом, не так ли? – спросил Лаурентис.

– Да, но это было много лет назад.

– Разве вы не знаете, что старых работников ЦРУ никогда не забывают? Они никогда не исчезают из поля зрения ЦРУ в отличие от старых солдат. Это все равно как окреститься католиком: никогда по-настоящему не сможешь отречься от своей веры.

Она вдруг вспомнила слова Джулса: «Никто не прекращает службу в агентстве...»

– Вы думаете, что ЦРУ могло иметь какое-то отношение к его смерти? – спросила Джильберта.

– Вы почти угадали... Но вернемся к цели моего звонка. Когда мистер Алански сказал, что, возможно, вы сегодня не уедете, я рассудил следующим образом: поскольку прощальная церемония состоится завтра, вы также останетесь здесь на ночь.

– Это же элементарно, мой дорогой Ватсон! – вырвалось у Джильберты.

Джордж рассмеялся.

– И поскольку я тоже пойду на панихиду, не захотите ли вы, чтобы я за вами зашел и мы смогли поехать вместе? – объяснил он.

– Вы пойдете?

– Просто посмотреть на присутствующих, кто придет засвидетельствовать свое почтение, – объяснил капитан.

– Большинство из них не особенно будут горевать, – заметила Джильберта.

– Тем более надо взглянуть на них, вы понимаете, что я этим хочу сказать?

– Очень хорошо понимаю, – ответила Джильберта.

– Как насчет моего предложения? Зайти мне за вами?

– Вы очень внимательны, Джордж. Да... Я была бы вам признательна.

– В десять тридцать? – спросил Лаурентис.

– Я буду готова... Спокойной ночи, Джордж.

– Приятных снов, Джилли... – откликнулись на другом конце провода.

Приятные сны...

О, если бы только она могла быть в этом уверена! Прошлой ночью ее преследовали кошмары. Все выглядело так живо и реально, будто она находилась на борту «Генерала Слокума» в то роковое июньское утро 1904 года, когда ее прадедушка погиб смертью героя у кормы горящего парохода.

Джильберта позвонила и заказала легкий ужин в номер. Она ела за столом у окна, выходящего в парк. Яркий блеск и зелень напоминали сказки, которыми дедушка Джильберты давным-давно развлекал ее. Это были, истории из его собственного детства.

Он с родителями – Тарой и Сэмом Пайк – недолго жил в Нью-Йорке, и его первые воспоминания о самом нежном периоде жизни были связаны с парком, укрытым в первое утро Рождества ослепительным белым снегом. Его память хранила миниатюрные фигурки, катавшиеся на коньках по пруду, за которыми он наблюдал из окна; пар, клубившийся из ноздрей полицейских лошадей. Но, главное, Нью-Йорк был для Питера Пайка символом трагедии. Именно таким он казался сейчас и его внучке Джильберте.

Покончив с едой, Джилли приготовила себе изрядную порцию виски с содовой, забралась в постель и принялась за свою книгу в бумажной обложке. Но когда заметила, что в десятый раз читает одно и то же предложение, отбросила книгу, пошла в ванную, приняла таблетку снотворного и вернулась в постель. Последнее, что вспомнила Джильберта, прежде чем забыться сном, была строка из «Макбета»: «...Сон, смерть земных тревог...»

Тара Де Бирс Пайк и ее трехлетний сын Питер сопровождали тело Сэмюэла Пайка в Колорадо. Согласно его пожеланиям, он был похоронен на горе, где они с Тарой впервые встретились в ужасный буран 1898 года.

Тара переехала в особняк дедушки и бабушки, расположенный за пределами Силвер-Сити. В свои семьдесят пять лет Ларс Де Бирс был по-прежнему председателем корпорации, но полномочия по руководству гигантским промышленным комплексом оставались в руках его сына Нилса. У Минны Де Бирс, как и у ее мужа, в семьдесят два года было отличное здоровье, и они много путешествовали вдвоем. Что касается их дочери Карен, ей было сорок шесть лет, она по-прежнему оставалась красавицей и могла бы десять раз выйти замуж, если бы женихов не отпугивало состояние ее психики. Как в свое время Карен отказалась принять смерть Роберта Паркера, отца своей дочери, так и теперь она не смогла поверить в смерть ее мужа Сэма Пайка.

Однажды вечером, вскоре после возвращения Тары в Колорадо, Карен объявила за ужином:

– Я только что получила письмо от твоего отца, и ты ни за что не догадаешься, что произошло. Представь себе, в Лондоне он столкнулся с Сэмом в одном фешенебельном лондонском клубе. Они прекрасно провели время вместе.

Маленький Питер смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Бабушка, папа умер, он на небесах, – промолвил он.

Карен рассмеялась и погрозила внуку пальцем.

– Как ты можешь так говорить, Пити? Типун тебе на язык!

Питер начал было протестовать, но Тара заставила его замолчать.

– Заканчивай свой обед, и закроем эту тему. Ты тоже, мама.

Обидевшись, Карен и Питер молча продолжили трапезу. После обеда Тара и ее дядя удалились в библиотеку побеседовать за кофе и бренди.

– Я понимаю, что рано об этом спрашивать, Тара, но когда ты думаешь вернуться к работе? – спросил Нилс.

– Я не сторонница длительного траура. Могу приступить к работе в понедельник утром, – ответила Тара.

Нилс широко улыбнулся.

– Это лучшая новость, которую я слышал за три года! – воскликнул он. – Ты знаешь, я работал как каторжный с тех пор, как вы с Сэмом уехали в Нью-Йорк. Раз ты снова в порядке, я подумал, может быть, следует повезти Марджери и детей в отпуск за границу.

– Ты, безусловно, заслужил это. А работа пойдет мне только на пользу. – Она поднялась. – Решено. Первое, что я сделаю завтра, это постараюсь нанять няню для Питера.

Нилс в замешательстве посмотрел на нее.

– Мама и бабушка прекрасно позаботятся об одном маленьком мальчике, – удивленно заметил он.

Тара поморщилась.

– Я думаю обо всех этих путешествиях, которые совершают бабушка с дедушкой. Пити оставался бы наедине с мамой, а то, что она говорила сегодня вечером об отце и Сэме... Считаю, небезопасно для впечатлительного ребенка долго находиться под действием такой фантазии. Я знаю об этом по собственному опыту. Знаешь, было время, когда я действительно верила тому, что никогда не вижу своего отца только из-за его постоянных поездок.