Илья Ефимович насмешливо на меня посмотрел и спросил:

– Это как же так? Трегубов пусть остается здешним помещиком, а ты пойдешь своей дорогой? Зачем тогда было городьбу городить?

– Так что же мне делать? Мне муж дороже, чем все богатства. Подумать страшно, что с ним станет, если он узнает обо всех моих проделках. От одного рассказа о голой ведьме с большими… глазами, оторопь берет.

– А зачем ему обо всем говорить? Ему пока не до здешних дел, он с прежним управляющим воюет. Трегубов ему жаловаться не побежит. Старичок Кузьма Платонович теперь на твоей стороне. Так что глупо от своей удачи отказываться.

– И что мне делать? Выгонять из имения Трегубова и самой становиться помещицей? – испугалась я. – У меня еще никогда не было поместий. Да и как всем этим управлять, я ведь простая девушка и ничего не умею.

– Боюсь, что самой заниматься хозяйством у тебя и, правда, не получится, тебя ждут другие дела, – усмехнулся Илья Ефимович. – Но ты можешь нанять стряпчего, пусть он введет тебя в права собственности и управляющего, следить и распоряжаться хозяйством.

– Где же я их найму! Я здесь никого не знаю, у меня и знакомых таких нет!

– Можешь все поручить мне. Я давно собирался осесть на месте и спокойно жить. Глядишь, женюсь, заведу детишек, растолстею…

– А вы правду говорите? – обрадовалась я тому, что можно будет не думать о свалившейся на меня обузе. – Тогда у меня и невеста на примете есть. Марья Ивановна. Хорошая девушка, сирота.

– Ну, вот и договорились, – сказал Костюков. – И о невесте подумаю. Ты можешь под благовидным предлогом ее сюда прислать познакомиться?

– Могу, только, вам бы, – я замялась, не зная как ему объяснить, что для жениха у него не совсем подходящий вид, – не мешало приодеться и вообще, а то…

– Понял, это ничего, что я в посконной рубахе, даст Бог, потом в нарядное оденусь. Красавцев здесь и без меня хватает, тот же Трегубов. В любви и семейной жизни это не самое главное. Главное у человека душа быть должна, доброта и понимание.

– Не скажите, – покачала я головой. – Пока красивую душу в корявом теле сумеешь рассмотреть, можно испугаться и ничего не увидеть. Лучше чтобы все соответствовало.

– Ты думаешь? – весело спросил Костюков и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. – Что-то я не пойму вас, Алевтина Сергеевна, – впервые обратился он ко мне по имени отчеству, – вы, кажется, еще недавно были дворовой девушкой? Откуда вы все так хорошо понимаете?

– Была, но я быстро учусь. Неделю назад я еще читать и писать не умела, да, вот научилась, теперь писателя Карамзина читаю…

На этом наш разговор кончился. В закуток вошел Иван, поздоровался, удивился что застал меня здесь, и, о чем-то догадавшись, подмигнул:

– Понятно, гадать пришла! Иди к своему, он уже все глаза выплакал тебя дожидаясь.

Я сделала вид что смутилась и, подхватив юбки, убежала. Не знаю почему, но о наших тайных отношениях с Костюковым, я никому говорить не хотела.

В доме все оставалось по-прежнему, все протекало так, будто ничего не произошло. Ближе к обеду начался съезд гостей. В провинции так редко что-то случается, что любое пустяшное событие превращается в легенду, а тут произошло столько всего кряду, тройное убийство, оборотень, да еще сторожу привиделась голая ведьма. Весть об этом событии быстро распространилась по окрестностям, и вызвала новый приток гостей.

Алеша был весь погружен в свои дела, и мы с ним почти не общались. Мне пришлось находить себе другие развлечения. И оказалось, что барская жизнь может быть не только скучной, но и интересной. Теперь, когда я знала, кто здесь хозяйка, сразу же перестала себя чувствовать замарашкой, которую по ошибке впустили в господский дом и общение с людьми стало легким и приятным. Правда, этому немного мешал мой дар. Одновременно слушать то, что тебе говорят в глаза и о тебе думают, не очень приятно. Но оказалось, что искренних людей тоже немало, и я старалась больше общаться с ним, избегая двуличных.

Впрочем, скоро оказалось, что большинство интересуется и замечает только себя. Мужчины упиваются собственными мыслями и голосами, женщины впечатлением, которое они производят на окружающих. Остальных людей они видят, но только как слушателей и зрителей собственных совершенств.

Ко мне местные уже немного привыкли. Хороший французский позволил на равных участвовать в разговорах, а скромное, не новое платье у большинства дам, вызывало добродушное сочувствие. Как вскоре оказалось, добросердечных людей здесь собралось много больше, чем злых и с ними вполне можно ладить.

К обеду я нарядилась в платье из подаренных мне княгиней Присыпко, то самое, черное с глубоким декольте. После чего с удовольствием, ловила на себе завистливые взгляды бедных дворянок. Очень добрая женщина, пожилая помещица по имени Прасковья Акимовна, мать троих дочерей, приехавшая в гости к соседу с целым штатом слуг, сжалилась надо мной и одолжила своего крепостного парикмахера. Тот из моей косы сделал настоящую прическу, первую в моей жизни. Теперь я чувствовала себя настоящей женщиной. Единственно, чего мне не хватало, чтобы быть счастливой, это хороших башмаков. Мои новые сапожки были всем хороши, но совсем не подходили к парадному платью. Ну, и скромного гранатового колье на открытую грудь, подходящего к красной, кружевной отделке платья.

Я так преобразилась, что Алеша два раза прошел мимо меня и не узнал! Когда мы столкнулись третий раз, и я преградила ему дорогу, он остановился как вкопанный и открыл от удивления рот. Жаль только, что первой его мыслью было не бескорыстное восхищение, а желание тотчас отвести меня в нашу спальню. Жаль все-таки, что мужчины такие примитивные. Конечно, я не поддалась! Не хватало еще, после стольких трудов с прической, оказаться растрепанной!

Когда гости собрались, нас с мужем почти насильно усадили возле Трегубова. Алеша решил, что помещик, таким образом, выказывает ему благодарность и уважение, но я-то знала, Василий Иванович всеми силами хочет задобрить меня, чтобы как-нибудь образом вернуть документы. Теперь он совсем перестал смотреть на меня масляными глазами и больше не представлял, что у меня спрятано под платьем.