Сжав пальцами бедра своей жены, Мэтью яростно двигался в ее теле — не для того, чтобы испытать блаженство, а лишь силясь изгнать из сознания омерзительный голос и воспоминания обо всех бессмысленных связях, которые были в его жизни. Мэтью никогда не брал Джейн вот так — просто трахая и трахая, без единого проблеска мысли. Без чувства. Без удовольствия.

— Да! — громко вскрикнула Констанс, когда Мэтью пронзил ее новым мощным толчком.

Как в своем ужасном прошлом, он снова пыхтел над омерзительной ему женщиной, прерывисто дыша, увеличивая глубину и ритм своих ударов. Это был очередной бесцельный секс, и Уоллингфорд чувствовал лишь презрение и ненависть — к Констанс, к себе… Сейчас он просто не знал, как сможет довести эту связь до кульминации. Мэтью не хотел думать о Джейн, чтобы не пятнать те нежные, восхитительные ночи, что связывали его с возлюбленной. Но, как оказалось, только это и могло помочь Уоллингфорду привести мучительный процесс с Констанс к развязке. И граф представлял, что грубо, резко входит в Джейн, наказывая ее за то, что она посмела его бросить. Мэтью трахал свою воображаемую Джейн так сильно, чтобы она никогда больше не задумалась о побеге.

Уоллингфорд думал, как же он презирает Констанс, стоящую перед ним на коленях и молящую дать ей еще больше. Боже праведный, Мэтью даже не мог взорваться внутри ее, его тело было пустым. Уоллингфорду нечего было дать своей жене — у него не было для нее даже семени.

Мэтью не хотел делать ребенка с этой женщиной, которую презирал. Не хотел давать Констанс даже малую частичку себя. Жена вполне могла бы оставить его в покое и наслаждаться жизнью, владея титулом, деньгами, поместьем и домом в Лондоне. И не нужно было бы мучиться с ней в постели, стараясь зачать наследника.

Но тогда пострадала бы Сара, ей бы не удалось вырваться из железных тисков его отца. Формально Мэтью был лишь ее братом, он не мог ничего решать — не имел такого права. В его силах было лишь довести секс с женой до кульминации, выплеснуть свое семя и подарить отцу наследника. Это был единственный способ помочь Саре — защитить ее, оставить ее дома.

И Мэтью молился, так горячо, как никогда прежде, умоляя кого угодно — Бога ли, дьявола — позволить ему оплодотворить жену и наконец–то закончить эту пытку. Мэтью не был уверен, что кто–то услышал его, но вскоре почувствовал, как его пульсирующий гигант толчками извергает горячее семя.

Уоллингфорд задумчиво наблюдал, как его крепкий ствол все еще подпрыгивает в лоне Констанс, и размышлял о том, что никогда еще не дарил лону Джейн свою воплощенную сущность.

Констанс обмякла под ним и безвольно рухнула на кровать, ее лицо все еще пылало блаженством. Закрыв глаза, жена улыбнулась:

— Миранда была права, вы в постели — дикий зверь.

— Джейн?

Вытирая слезы тыльной стороной ладони, Джейн знала, что не сможет скрыть от леди Блэквуд ни свои чувства, ни опухшие от слез глаза. Звук трости нанимательницы, глухо отдающийся в деревянный пол, заставил сердце Джейн стремительно забиться. Она лихорадочно попыталась найти убедительное объяснение своим слезам.

— У меня ужасная головная боль, — пробормотала бедняжка, прижавшись лицом к подушке. — Пожалуйста, простите меня за отсутствие на обеде.

Кровать прогнулась под севшей леди Блэквуд, и Джейн почувствовала тепло ее руки возле своего бедра.

— Я понимаю твою боль, но сильно сомневаюсь, что это голова, Джейн.

Глаза компаньонки вновь наполнились слезами, она сжала подушку, тщетно пытаясь остановить душившие горло рыдания.

— Не нужно слов, моя милая. Я вижу все, что творится в твоем сердце, и мне больно знать, что ты так страдаешь. Я знаю о твоей любви к Уоллингфорду, Джейн.

Не стоит защищать меня от правды. Тебе нужно выговориться, моя дорогая, — прошептала леди Блэквуд. — От души поплакать иногда полезно.

— Я не могу сделать этого! — рыдала Джейн. — Я не могу быть его любовницей!

— О, Джейн! — тихо произнесла леди Блэквуд. Прижавшись к своей благодетельнице, Джейн горько плакала, пока та нежно укачивала ее.

Снаружи было темно, луна высоко висела в небе. Мэтью женился и теперь, без сомнения, предавался любви в постели с женой. Не переставая рыдать, Джейн пыталась отделаться от мысли о Мэтью, его теле, которое сейчас соединяется с телом Констанс. Его прекрасные сильные руки касались кожи и ласкали, его порочные губы нашептывали сладострастные признания…

Взгляд Джейн упал на письмо любимого, спорхнувшее на пол. Она уже не могла противиться желанию, открыть послание. Джейн знала, что письмо принесет ей только страдания, но боль оказалась в десятки раз сильнее, чем она могла себе представить.

«Моя милая Джейн!

Не знаю, что написать, чтобы убедить тебя. Если у тебя есть цена, я заплачу ее. Если ты желаешь особенных слов, я скажу их. Я буду всем, о чем ты мечтаешь, Джейн. Только вернись. Пожалуйста, вернись!

Я очень несчастен без тебя. С тех пор как ты уехала, каждый день идет дождь, и я только и делаю, что смотрю в окно своего домика и вспоминаю тебя, лежавшую на моей постели, твою кожу, горевшую от возбуждения. Я помню все: как ты сладко металась подо мной, как ласкала меня сверху. Я все еще помню твой вкус. Думаю, я никогда его не забуду. Все мои воспоминания связаны только с тобой, Джейн, и твой образ никогда не покинет меня. Он часто посещает меня, днем и ночью. Ты заполняешь все мои сны, питаешь все мои эротические фантазии.

Я тоскую по тебе, Джейн, по тому, как ты еле слышно дышишь, как лежишь рядом со мной.

Признайся мне, что и ты тоже несчастна. Скажи, что одинока, что думаешь обо мне ночами. Сознайся, что ты мечтаешь обо мне и о том наслаждении, которое когда–то познала со мной. Скажи, что ты жалеешь о своем отъезде и приедешь ко мне следующим поездом…

Ты знаешь, что есть обстоятельства, которые я не в силах изменить. Хотелось бы мне повернуть время вспять, но это невозможно. Единственное, что я сейчас могу, так это снова и снова повторять, как я люблю тебя. Говорить, что я хочу быть только с тобой, Джейн. Ты — моя жизнь. Моя любовь. Моя душа.

Молю, Джейн, вернись и разреши мне любить тебя! Позволь нам жить вместе в этом маленьком доме, скрывшись ото всего мира, заботясь лишь друг о друге.

Все, что ты должна знать: я буду ждать, Джейн, — ждать вечно — твоего возвращения. И однажды ты вернешься… ты должна это сделать.

Прощай, моя вечная любовь.

Мэтью».

— Моя милая, есть кое–что, что я хочу тебе сказать, и я скажу это лишь один раз. Мы больше никогда не будем возвращаться к этой теме. — Леди Блэквуд с нежностью коснулась лица Джейн своими скрюченными пальцами. — Когда становишься такой старой, как я, поневоле думаешь о том, о чем жалеешь в уже прошедшей жизни. У меня сожалений немного, но знаешь, какое для меня самое горькое?

Джейн отрицательно тряхнула головой, а леди Блэквуд сжала ладонями ее щеки и заставила посмотреть на себя.

— Годы пролетели с ощущением, словно это была не сама жизнь, а ее генеральная репетиция.

Джейн нахмурилась, а леди Блэквуд улыбнулась:

— Я жила своей жизнью, пытаясь понять, что будет правильно для следующего ее витка, Джейн. Но нет никаких гарантий, что у нас будет еще одна жизнь, которую можно будет прожить идеально. А что, если это действительно наш единственный шанс?

Леди Блэквуд поднялась с кровати и с улыбкой взглянула на компаньонку:

— Как только твои слезы высохнут, Джейн, подумай о том, что я сказала.

Джейн посмотрела вслед нанимательнице, потом снова потянулась к письму Мэтью. Неужели она совершила ошибку? И со временем будет жалеть об этом?

Она смотрела в окно, напряженно вглядываясь в темное небо, словно ища там ответы. Но никаких знаков там не было, ни одной, даже самой слабой молнии, которая дала бы ей понять, что нужно делать. Впрочем, ответа там и быть не могло, ответ таился в ней самой, в глубине ее души.

Джейн думала о Мэтью. Как же она скучала по нему! Откинувшись на кровати, она снова и снова перечитывала письмо, смакуя каждое слово, представляя, как Мэтью писал все это ей. Сердце заходилось от боли, она страдала так, как еще никогда в своей жизни.