Сумерки и буря соткались в призрак человека, отделившийся от потоков неистового ветра, – увиденное после пробуждения в свете свечи лицо, темно-серые пряди волос, плавно перетекающие в дождевые капли, срывающиеся вниз, в пенящийся океан, и гибкие, сильные руки, заключившие меня в объятия. Краткий миг, на время которого живая стихия с трудом удерживала хрупкий, кажущийся нереальным облик человека – а потом я приняла ее в себя, как бесконечно долго ожидаемого в одиночестве возлюбленного…

Аметистовая клетка не выдержала стремительно разворачивающегося внутри ее совершенно нового, прекрасного мира, в котором буйные краски осени перемешались с густо-сиреневыми сумерками грозового вечера, где ветер был совершенно свободен, а столь долго удерживаемая стихия наконец-то хлынула сквозь расшатавшиеся, дребезжащие, как перетянутая струна, «прутья» сдерживающего заклинания. Еще немного – и оно будет разрушено, сломано, потому что было неспособно удержать в себе шторм, наконец-то нашедший свое небо…

Тонкие, легкие пряди волос, щекочущие лицо…

Шум стихающей за окном грозы, грохот волн, бьющихся о скалы…

Сквозняк, холодящий обнаженное тело…

Я пришла в себя на скомканных, сбитых во время порыва страсти горячих простынях, чувствуя, как фаэриэ в моих объятиях крепко прижимается ко мне всем телом. Нависает надо мной, удерживая вес на локтях, а в его широко распахнутых глазах отражается тот самый новый мир, который мы вместе построили всего минуту назад.

– Прошу… тебя… – Голос, пронизанный отзвуками грома, дрогнул, по щеке медленно стекла одинокая слеза, упавшая мне на шею. – Я больше не могу… не могу оставаться один…

– Не останешься… – Говорить трудно, новый мир, рожденный во вспышке природной силы, распирает изнутри, проливается наружу слезами радости от обретения чего-то невыразимо прекрасного, ранее никогда не существовавшего. – Я буду с тобой…

Фаэриэ тихо, почти беззвучно, рассмеялся, перекатываясь на бок и не размыкая объятий – лишь на миг он отодвинулся, чтобы укрыть нас обоих одеялом.

– Спи, бесценная осень… я буду охранять твой покой…

Меня даже не удивило то, насколько безоговорочно я ему поверила…

Тук. Тук-тук. Тук-тук…

Биение чужого сердца совсем рядом – ровное, размеренное, такое четкое, что мое сердце невольно подстраивается под навязанный ритм даже сквозь чуткий утренний сон. Я глубоко вздохнула, шевельнулась, просыпаясь, и сразу же чужой ритм ускорился, стал чаще, сильнее, а по плечу скользнула теплая ладонь.

– Наверное, сейчас мне следует сказать «Доброе утро», да?

Я открыла глаза и приподнялась на локте, рассматривая мужчину, на груди которого так сладко проспала всю ночь, сквозь кудрявую прядку, упавшую на лицо. Серые брови чуть нахмурены, темные глаза напоминают застывший в лютую стужу лед, холодный, блестящий, губы сжаты в тонкую полоску. Фаэриэ смотрел на меня так, будто бы пытался осознать, реальна я – или же видение, случайно посетившее его ночью и готовое вот-вот растаять, как туман в лучах утреннего солнца. Я попыталась сесть – на миг его руки, обнимавшие меня, обратились в тугое стальное кольцо, жесткое, как оковы, но при этом осторожное, не причиняющее боли. Короткая вспышка страха-тревоги, промелькнувшая в серо-сиреневых дымчатых глазах, почти моментально скрылась за нарочитой расслабленностью во взгляде.

– Наверное. Доброе утро… между прочим, вчера я так и не спросила, как тебя зовут.

– По-моему, нам было немного не до того. – Он улыбнулся, размыкая объятия, и ласково провел кончиками пальцев по моим кудряшкам, отводя взлохмаченные волосы от лица. – Зови меня Рей.

– Фиорэ Аиллан с Алгорских холмов. – Я привстала с кровати, оглядывая комнату, заставленную вычурной старинной мебелью, кое-где изуродованной косыми зарубками – словно когда-то по комнате прошелся вихрь, вооруженный острым мечом, в бессильной ярости крушивший массивное дерево и разбивающий зеркала. Одно, висевшее напротив кровати, было покрыто тонкой сетью трещин, но стекло тем не менее не вывалилось из старинной рамы, продолжая отражать часть комнаты и сидящего на постели Рея.

– «Цветок осени», значит… – Он пропустил меж пальцев прядь моих волос – Знаешь, я рад, что некоторые цветы цветут, несмотря на не самые подходящие времена года.

– И не самое подходящее место… – Я поднялась с разворошенного ложа и подошла к креслу, на котором была аккуратно сложена моя одежда, уже высушенная и разглаженная. Потянулась за нижней рубашкой из светло-коричневого льна и ненароком смахнула на пол лежавшую на широком подлокотнике полупустую сумку.

С тонким металлическим звоном выпал на мраморную плитку алый, с темными прожилками-травлением, недлинный нож, поймав солнечный луч в золотой янтарь оголовья. Я ахнула, кинулась поднимать – но Рей, в мгновение ока очутившийся на ногах, успел раньше меня. Плавным, текучим движением поднял он волшебный дар сердца Холма с пола, взвесил в ладони и посмотрел на меня.

– А цветок-то зубастенький… – Восхитился фаэриэ, проводя лезвием ножа по тыльной стороне запястья. – Интересно, а зачем цветкам такие зубки? Расскажешь, маленькая ши-дани?

– Отдай, пожалуйста. – Я протянула руку, чтобы забрать дар Холма, который даже на расстоянии слегка покалывал ладонь остренькими иголочками скрытой силы. – Это кусочек моей осени, который всегда со мной.

– Вот, значит, как… – Он задумчиво покрутил нож в руке, а затем вернул его мне рукоятью вперед. – Значит, вот что позволяет этим цветам цвести, несмотря на Сезоны… Они как бы и не выходят из дома. – Фаэриэ замолчал, будто о чем-то задумался. – А ты покажешь мне свой дом, моя маленькая ши-дани?

Тянущиеся к моей шее тонкие пальцы-веточки сумеречного призрака, скривленный в беззвучном вопле рот, лицо – искаженная пародия на облик дриад. Пронизывающий притихший лес волчий вой Ильен, туман, стелющийся над озером Керрех…

Листовидное лезвие больно оцарапало пальцы, я вздрогнула, поспешно убрала нож обратно в сумку и принялась одеваться.

Очень хочу надеяться на то, что нимф с изнанки Сумерек интересовала только я, а не моя зимняя сестра, что вышла в мир людей в волчьем облике. Не могу припомнить ни одного случая, чтобы сумеречные призраки нападали на лесного зверя, предпочитая питаться людьми, но… раньше они не появлялись на склонах Алгорских холмов, не подбирались так близко к водам озера Керрех.

– Мой дом далеко, да и путь мой лежит совсем в другую сторону. – Холодной змеей скользнуло вдоль спины нехорошее предчувствие, и я, путаясь в длинном подоле платья, подошла к разбитому окну, выглядывая наружу.

До самого горизонта раскинулась безмятежная сапфирово-синяя водная гладь, тихим шелестом отзывались волны, набегающие на небольшую песчаную косу где-то далеко внизу, у подножия скалистого берега. Наверняка во время прилива она полностью скрывается под водой, а буря превращает эту уютную бухточку в бурлящий котлован…

– Океан… неужели меня так далеко занесло… – еле слышно шепнула я, опираясь на усыпанный битой стеклянной крошкой подоконник и почти не чувствуя боли от врезавшихся в кожу кусочков витража.

Мои плечи почувствовали тяжесть рук фаэриэ, остановившегося у меня за спиной. Он потерся щекой о мои волосы, прижал к груди так, словно боялся, что я вскочу на подоконник и попытаюсь лететь без крыльев.

– Завораживающее зрелище, не так ли? Если видеть его слишком часто, может показаться, что океан зовет в свои глубины, а в шелесте волн чудятся голоса морских русалок. Впрочем, на поверхность они поднимаются лишь во время бури, как та, что была вчера ночью. – Рей скользнул ладонью по моей руке – горячие, сильные пальцы сомкнулись на моем запястье, медленно поднимая его к губам фаэриэ. – Ты порезалась, маленькая ши-дани… и твоя кровь такая же красная, как у меня… – Кончик его языка скользнул по свежей царапине, оставленной неосторожным обращением с даром Холма. – И такая же соленая… Скажи мне, кто тот Габриэль, именем которого ты назвала меня ночью?