Шумный всплеск воды за спиной, сильные, крепкие руки, кровь с которых смывалась красноватыми потеками, обняли меня под грудью, прижали к разгоряченному телу. Я испуганно вскрикнула – и тотчас услышала над ухом знакомый низкий голос фаэриэ:

– Извини, не мог удержаться.

– Можно подумать, ты пытался, – пробормотала я, пробуя отстраниться. На удивление, он разжал руки почти сразу же – и, зайдя в воду подальше, принялся смывать с груди коричнево-красную кровяную корочку.

Напрасно он спрашивал о мыле – его кровь, даже высохшая и, как мне казалось, намертво приставшая к коже, смывалась легко и быстро, как краски, которыми человеческие женщины иногда раскрашивают лицо и тело во время больших праздников. Рейалл окунулся с головой, вынырнул, убирая с лица отяжелевшие темно-серые пряди волос, и посмотрел на меня. Пристально, не отводя взгляда ставших сиреневыми глаз.

– Кажется, я уже высказывал свое сожаление о твоей красоте… и твоей жестокости, когда ты демонстрировала свои прелести в неподходящее время. – Он двинулся ко мне сквозь толщу воды, плавно, неторопливо, почти не поднимая ряби на гладкой поверхности. – И у нас остался не законченным разговор, помнишь, маленькая ши-дани?

– Помню…

Он протянул мне руку, и я осторожно, опасливо коснулась его ладони кончиками пальцев, не отрывая взгляда от темнеющих с каждым мгновением глаз. Улыбка тронула тонкие, четко очерченные губы, когда солнце вновь залило золотым светом излучину реки – и вдруг неожиданно хлынул дождь!

Шелестящая стена искрящихся в лучах солнца капель обрушилась на нас летним ливнем, «слезами королевны», пролилась по обнаженным телам теплым потоком, защекотала тысячами ласковых прикосновений. Я вздрогнула – и радостно рассмеялась, запрокидывая голову, подставляя лицо поцелуям дождя, раскинув руки и ловя отдельные капли, сыплющиеся с небес.

Рей вихрем скользнул вокруг меня, его смех эхом дробился в шелесте падающих, звонко разбивающихся о поверхность реки дождевых капель, пальцы скользили по моему телу так бережно, отрывисто, осторожно, что не понять было, где по коже стекают «слезы королевны», а где касаются руки фаэриэ. Казалось, река вокруг нас сошла с ума – волны вздымались по обе стороны от нас в высоту человеческого роста, закручивались спиралью водоворота, водяного смерча, танцующего на вспененном потоке, а Рейалл подхватил меня на руки, закружил в какой-то странной, неистовой пляске.

Поцелуй, жаркий, обжигающий.

Скрученная в тугую спираль водяная плеть, ласкающе огладившая мое тело, капли дождя, щекочущие кожу.

И Грозовой Сумрак, прижимающий меня к себе, ставший со мной единым целым в этом сумасшедшем танце, соединившем небо и водяную гладь сверкающим дождевым шлейфом…

Мир на двоих, молодой, яркий, неистовый в своем желании быть свободным, быть самостоятельным. Мир, где свинцовые грозовые тучи плывут по высокому ночному небу, где ветер живет своей жизнью, заигрывая с разноцветными косами деревьев, голубоватые сети молний расцвечивают облака оттенками аметиста и хрусталя, а единственным Условием является определенная гармония. Если бы у нас с Рейаллом было бы чуть больше сил, знаний или стремления – этот мир мог бы стать еще одним волшебным Холмом, живущим вне времени…

Где-то яростно, сильно прогрохотал гром, его отзвуки прокатились над рекой, сливаясь с голосом Рея, с шелестом стремительно стихающего ливня. Река, едва не вышедшая из берегов, успокаивалась, вновь превращаясь из разбуженной стихии в обычную ленивую речку с холодным глубинным течением…

Я медленно приходила в себя, уткнувшись лицом в мокрое жесткое плечо фаэриэ, все еще удерживающего меня на руках, обнимая его так крепко, как только могла. Словно боялась, что, стоит разжать тесные объятия, – и он растает, как грозовое облако, превратится в свободный ветер, в ночную бурю, улетит следом за уходящим в сторону от реки ливнем.

Рей прижался щекой к моему виску, глубоко, судорожно вздохнул, окружая-обнимая меня коконом прохладного воздуха, полного мелкой водяной пыли, подобного сверкающему шлейфу, и создавая вокруг нас небольшую, но очень яркую радугу, младшую сестру той, что широкой дугой раскинулась в пронзительно-синих небесах, умытых дождем.

– Ты больше… не боишься меня, маленькая ши-дани? – Голос очень тихий, хриплый, почти сорванный. Словно тот единственный раскат грома в небесах во время ливня был его криком.

– Не боюсь… – Шепот, больше похожий на шелест ветра в листве. Признание, которое бесценно само по себе.

Фаэриэ обнял меня покрепче и понес к берегу, роняя капельки с кончиков темно-серых волос мне на плечи.

– Я хочу испить эту чашу единения до дна, маленькая моя ши-дани…

Почему-то это прозвучало как обещание, силы в котором гораздо больше, чем в договоре, заключаемом пролитой кровью…

Пыль над широкой наезженной дорогой клубилась желтовато-коричневым облаком, никак не желающим оседать в глубоких колеях, проложенных сотнями телег и подвод, направляющихся к Альгасту, торговому городу, построенному на пересечении восточного и северного тракта. Телегу, хозяин которой согласился нас подвезти до городских ворот, немилосердно трясло и подбрасывало на каждом камешке, попадавшем под колеса, – приходилось держаться за плохо ошкуренную обрешетку, сажая занозы в ладонь всякий раз, когда встряхивало особенно сильно. Не прошло и часа, как мне стало казаться, что еще немного – и дорога вместе с душой вытрясет из меня все остальное, превратит меня в побитое бесформенное нечто, которое стыдливо спихнут с телеги в канаву или в ров в двух шагах от городской стены, и поедут дальше, стараясь позабыть о бродяжке, подобранной из жалости на обочине.

Рейалла же, вновь «очеловечившегося» по дороге от реки к торговому тракту и напоминающего бастарда «высоких кровей», ни тряска, ни занозистая обрешетка, ни душное пыльное облако, стоящее над трактом, совершенно не волновали. Он спокойно сидел, привалившись спиной к увязанному грубой веревкой тюку, закрыв глаза, и вроде бы даже дремал, не обращая внимания на жару, палящее солнце и постоянные переругивания возниц – становящиеся особенно громкими и нецензурными, когда кто-нибудь пытался объехать неторопливо катящийся по тракту торговый караван, поднимая тучу мелкой пыли, от которой в груди возникал нестерпимый кашель, а глаза начинали болеть и слезиться.

– Закрой лицо платком, будет легче, – негромко сказал фаэриэ, не открывая глаз, когда я в очередной раз захлебнулась кашлем после стремительно промчавшегося мимо телеги конного всадника. – У тебя целый отрез ткани на бинты в сумке лежит, только если ты не позабыла его у речки или в лесу.

– Не позабыла, – буркнула я, вытирая лицо рукавом платья, но только размазала получившуюся грязь по лбу и щекам. – А толку-то?

– Ну и кашляй дальше, – лениво отозвался мой спутник, приоткрывая один глаз и наблюдая за невысокой светловолосой девушкой в приметных ярко-зеленых одеждах, машущей руками проезжающим по дороге телегам.

Никто не останавливался на призыв странницы, левая половина лица которой была закрыта густыми прядями волос, выбивавшимися из аккуратно заплетенной тугой косы длиной до колена. Наш возница тоже было поначалу равнодушно проехал мимо, а потом что-то блеснуло в ее поднятой над головой руке. Золотая звездочка с отчеканенным профилем здешнего короля сверкнула пойманным солнечным зайчиком – и сразу же раздался грубоватый мужской окрик, и телега остановилась.

– Ой, спасибо, что все-таки подвезти решили! – Девчушка, которой на вид было лет семнадцать, подбежала к вознице, сунула ему в протянутую ладонь блестящий золотой кругляшок и ловко перебралась через деревянную обрешетку, плюхаясь на какой-то сверток рядом со мной. – Здравствуйте, люди добрые. Попутчиками до самого Альгаста будем?

– Вроде того, – неуверенно пробормотала я, поглядывая в сторону Рея. Тот равнодушно пожал плечами и отвернулся, наблюдая за однообразным пейзажем по обе стороны от дороги – заросшая сорняками и лебедой обочина, широкий луг с розовыми клеверными звездочками в траве, поперек которого как раз и пролегал тракт, за ним – темно-зеленая кромка леса с зубчатыми еловыми макушками.