Но он решил, что слишком опасно действовать «в тёмную», что я слишком рано всё пойму. Попробовал действовать по-другому — «в лоб». Устроил игру в доверие. Но и этот план был сорван человеком, организовавшим на меня покушение.

Тогда он решил снова перекинуть действие на ту сторону. Разыграл хитрую комбинацию с Тревором.

Не исключено, что он строил её заранее, с того самого момента, как снайпер выстрелил себе в голову и попал в его мир. Просто как подстраховку.

И уже это сработало почти идеально. Всё прошло бы как по маслу — если бы не фактор Алины, который точно был неожиданной помехой всё это время.

Если бы не она — я бы не решился убить Тревора. Не решился бы вернуться к «своим».

И после моего возвращения Даниил взялся играть по-крупному, рискуя быть в любой момент разоблачённым.

Он не стал вести меня в Горы Недоступности. Напротив, он дал мне возможности раскрыть и осознать свои возможности, открыв то место, которое привело меня в этот мир. Использовал Алину, позволив мне увидеть дорогу к Дереву.

Дерево… и шаман, в существовании которого он признался. Неизвестный до сих пор фактор, который пока никак себя не проявил. Не считая моих странных способностей контролировать зверей.

— Мы опоздаем! — надрывался в шлемофоне Михалыч.

— Сергей. Сейчас или никогда, — вторил ему Женя.

А я вдруг понял, что у меня достаточно сил, чтобы остановить Даниила и все его проявления в этом мире.

И в тот же момент я осознал, что он уже выбрался из-под камня — там, со стороны Дерева. Он поднялся к нам, в замок, по корню, и сейчас готов слиться со своей другой частью, пребывавшей на границе нашего мира.

Его освободило подразделение, получившее странный приоритетный приказ из уничтоженного командного центра языкового сектора.

Он подстраховался даже на случай такого развития событий. Сказывался тысячелетний опыт войны…

Люди, которые попали в этот мир через смерть, снова могли бесконечно возрождаться. Те, кто успел вырваться — уже не вернутся, но я слишком хорошо знал, насколько быстро мой мир способен снова населить этот…

И всё равно — я мог его победить. В любой момент.

Он владел людьми в этом мире — но не обладал остальной жизнью. Которая по какой-то причине подчинялась мне.

Я чувствовал, как возмущается пространство, ощущая мою близость к той яме, которая должна была стать основанием последней башни Замка.

У подножия Гор Недоступности зарождалась буря, какой этот мир ещё не видел.

Я мог поднять потоками воздуха сюда, на недосягаемую высоту, миллионы птиц. Одной массы их тел хватило бы, чтобы обездвижить тварь, с которой слился Даниил. Затащить их обоих в яму и запечатать навеки.

Буря бы от этого только усилилась, распространяя волну катаклизмов по всему миру.

Цунами высотой в сотни метров. Смытые континенты лесов, стёртые города. Люди, которые снова научились умирать, ушли бы из этого мира окончательно. У них совсем не было шансов выжить.

В этот момент я ощутил деталь, которая имела огромное значение. В тот период, когда Даниил был под камнем, здешние женщины снова обрели возможность рожать.

Глазами летучей мыши, эхом её слуха я чувствовал Алину внутри огненной твари.

Она тоже должна была погибнуть. Вместе с ребёнком, который уже жил в ней.

Я зажмурился.

Те птицы, которых я должен сюда загнать, чтобы одержать победу, своими телами забьют все проходы в замковых подземельях. Когда буря стихнет, и давление стабилизируется, они неизбежно умрут. Как и миллиарды животных на суше. И в воде.

Наблюдая за ползущей тварью, я ощутил дикую усталость.

Достаточно лёгкого движения моего ума, чтобы изменить ситуацию. Победить, пусть и страшной ценой.

Бездействие ведёт к проигрышу.

Алина в любом случае погибнет, вместе с малышом. Если я использую свои силы — не успею вытащить её из твари до того, как её сомнут птицы. Если останусь просто стоять — тварь сбросит их с Тревором в яму. И раздавит. Я знал, что так будет — чувствовал её намерение.

«Остановись, — сказал я, через тех живых существ, которые обитали в стенах пещеры; их голос был подобен тонкому писку, но тот, который называл себя Даниилом, услышал, — у меня есть предложение».

Он остановился. Огненные глаза рыскали по сторонам, вычисляя каждую живую тварь.

— Не пытайся хитрить со мной, — произнёс он, обычным человеческим голосом, — будет хуже.

«Я займу то место, которое ты приготовил, — продолжал я, — добровольно».

— Они так много для тебя значат? — в голосе огненного существа звучало неподдельное удивление и даже что-то, подозрительно похожее на испуг.

«Дело не в них, — ответил я, — не только в них. Но я не об этом. Времени на сделку у нас критически мало. Я занимаю место под камнем. Ты уходишь — вместе со всеми. С Женей. С Алиной. С Тревором. Потом освобождаешь Ваню. Льва. Михаила. Проход будет открыт достаточно долго, чтобы ты вышел сам».

Последовало молчание. Оно длилось очень долго: может, целую секунду.

— Если ты на что-то рассчитываешь — то зря, — сказала тварь, называющая себя Даниилом, — ты останешься под камнем на вечно. Понимаешь? По-настоящему навечно.

Я вдруг почувствовал бесконечную усталость.

«Моё предложение не вечно».

— И ещё. Чтобы ты знал. Те, кого ты знал на своей стороне. Не думай, что они остались прежними. Ты же так не думаешь, верно?

«Ты хочешь, чтобы я отозвал предложение?» — ответил я.

Нет, у меня не было какой-то особой внутренней решимости. Вечность взаперти меня пугала, очень сильно. И я сильно устал. Но я знал, что моя дальнейшая жизнь не будет лучше этого заточения. Если я не спасу своего ребёнка и Алину. Если мне придётся уничтожить миллионы жизней, чтобы остановить врага. Мои собственные будущие мучения не выглядели такими уж значительными на фоне этого всего.

А ещё я вспомнил один рассказ, читанный когда-то в юношестве. Про андроида, с вечной ядерной батареей в голове, который застрял один на пустынной планете. Постепенно он лишился всех моторных органов и органов зрения. У него остался чистый разум, запертый внутри сверхпрочного черепа. Того андроида нашли — спустя очень много лет. И оказалось, что он спасался тем, что придумывал рассказы и истории. И он стал лучшим рассказчиком во всей Вселенной.

Эта простая история помогала мне держаться.

— Нет, — наконец, ответил Даниил, — я принимаю твоё предложение.

— Скорее! — надрывался Женя.

— Всем оставаться на месте, — сказал я в шлемофон, — ничего не предпринимать. Я знаю, что делаю.

Я сделал шаг вперёд.

И в этот момент всё окружающее замерло. Я почувствовал это раньше, чем увидел. Словно толчок в грудь — воздух стал упругим.

Михалыч замер с открытым ртом. Я это видел сквозь визор шлема.

Вдруг исчезло ощущение других живых существ, через которых я наблюдал за Даниилом.

Ещё один шаг. Будто под водой идёшь. Странно. Что происходит?

— Эй! — воскликнул я, — это ты? Что это значит? Что ты делаешь?

— Нет, — послышалось совсем рядом, — это не он. Это я.

Я резко обернулся. Напротив меня стоял парень. Спортивный брюнет с восточными глазами. Из одежды — только набедренная повязка из каких-то листьев.

Я огляделся. Мир по-прежнему стоял без движения. Только незнакомец загадочно улыбался, ожидая моей реакции.

— Ты шаман… — догадался я.

— Это не совсем верное слово, — чуть поморщившись, ответил он, — я не служу никакому культу. Но Красному Рассвету сложно было это понять и принять. Поэтому он предпочитал называть меня шаманом.

— Красный Рассвет — это Даниил? — спросил я.

— Это тот, кто назвался Даниилом, когда встретил тебя. Да, верно. Когда мы с ним познакомились у нас было принято давать простые и понятные имена. Обычно имя было связано с обстоятельствами рождения или зачатия. Как ты понимаешь, когда Красный Рассвет родился — был очень красивый восход, после ночной бури. И его мама назвала его так. Конечно, на его родном наречии имя звучало совсем по-другому. Мне даже сложно подобрать звуки в русском, чтобы звучало похоже. Скажем… — парень потёр переносицу в задумчивости, — Ц’врхах-ар-швац-сэй. Да, так похоже вроде.