- Да? - сказал я. - Что тебе?

- Ar farbror en cowboy? - спросил он. Вдобавок к тому, что я получил некоторое представление о шведском детстве, перед отправкой сюда я прошел сжатый курс переподготовки, освежив свои знания не только языка, но и разных полезных житейских мелочей. Но, разумеется, я не понял ни слова из того, что он сказал, к тому же кто-то мог наблюдать за этой сценой, так что я стоял и молчал как дурак.

- Извини, я тебя не понимаю, - пробормотал я. - Ты не мог бы сказать это по-английски?

- Он интересуется, не ковбой ли вы, - произнес за моей спиной женский голос.

Я оглянулся. Передо мной стояла она: синий костюм, синие волосы и все такое. Вторая встреча с ней не вызвала во мне прилив радости. Она вряд ли могла оказаться нашим агентом, потому что у меня не было запланировано встречи на вокзале, и мне, между прочим, удалось остаться в живых во время войны только благодаря привычке не доверяться никаким совпадениям. И сейчас я по-прежнему считал благоразумным следовать этому принципу.

- Благодарю вас, мэм, - сказал я. - Пожалуйста, скажите мальчику, что мне жаль: я ни разу в жизни не держал в руках лассо. Эта шляпа и эти сапоги - просто мой маскарадный костюм.

То была очередная гениальная идея Мака. Я должен был корчить из себя этакого провинциального Гэри Купера, будучи охотником и чудаковатым фотографом. Ну, во всяком случае, для этой роли, при отсутствии прочих достоинств, у меня был достаточный рост. Но, видя устремленный на себя взор женщины, а не мог отделаться от ощущения, что роль, которую меня попросили сыграть, чрезмерно перегружена ненужными деталями, не говоря уж о ее смехотворности. И тем не менее я сам напросился на это задание - после того, как сначала дважды отклонил предложение, - так что мне грех было жаловаться.

Женщина рассмеялась и, повернувшись к мальчику, заговорила с ним на беглом шведском, в котором я уловил нотки американского акцента. Его личико разочарованно вытянулось, и он побежал к своим приятелям сообщить, что я оказался липовым ковбоем. Женщина, улыбаясь, вновь повернулась ко мне.

- Вы разбили ему сердце, - сказала она.

- Да. Спасибо вам за услугу переводчицы.

Я сел в такси, а она осталась стоять на привокзальной площади. У нее была очень милая улыбка, но если у нее имелись какие-то иные причины вступить в разговор со мной, кроме моего неотразимого мужского обаяния, то она, несомненно, вновь появится на моем горизонте. А если нет, то у меня на нее не было времени. Я хочу сказать, что я никогда не испытывал ни малейшей симпатии к спецагентам, которые не могли избежать искушения усложнить свою миссию связями со случайными женщинами. Неслучайные женщины - и те, как правило, создают массу проблем.

И я укатил, даже не оглянувшись на нее, так как мне опять надо было бороться с психологическим стрессом, вызванным очумевшим стокгольмским транспортом. Теперь уличное движение казалось мне вообще каким-то противоестественным, ибо такси было обычным американским "плимутом" и руль у него торчал там, где ему и полагалось быть - слева. Если уж им вздумалось ездить по улицам наперекор общепринятым правилам, то по крайней мере они могли бы посадить своих водителей с той стороны, где им удобнее смотреть за дорогой. Вдобавок к нескончаемым автомобилям, улицы были запружены обычными велосипедами, мопедами, мотороллерами и здоровенными мотоциклами, на которых сломя голову гоняли подростки в белых шлемах и черных кожаных куртках.

В отеле мне пришлось заполнить регистрационную карточку, где, помимо прочего, требовалось указать, откуда я прибыл, как долго намереваюсь пробыть и куда направляюсь затем. Мне стало немного не по себе от этой полицейской бюрократии в мирное время. Швеция, в конце концов, считается одной из самых спокойных и демократических стран в Европе, если не во всем мире, но, как явствовало из этой процедуры, всем иностранцам здесь вменялось докладывать в полицию о своих перемещениях. И я не забыл, что право ввезти в эту страну охотничье ружье и дробовики потребовало от меня усилий, сравнимых разве что с принятием конгрессом нового законопроекта. Я все ломал голову, пытаясь понять, чего и кого же они опасаются. Возможно, людей вроде меня.

Мой номер оказался просторным и уютным, окна выходили на ласкающий взор водоем. Водоемов в шведской столице было великое множество. Поездка на такси от вокзала к отелю подтвердила мое первое впечатление от Стокгольма: это город воды и мостов.

Я выпроводил коридорного и взглянул на часы. Очень скоро, следуя ритуалу межотдельской вежливости, мне предстояло доложить о своем прибытии на место расквартированным здесь соотечественникам - но это была мелочь, с которой я мог без зазрения совести повременить. Чем меньше приходится иметь дело с дипломатическими работниками и работниками разведывательных служб, тем лучше я себя чувствую.

Тем не менее, мне предстояла встреча с человеком, имеющим непосредственное отношение к моему заданию. Но поезд прибыл с опозданием, так что и я опоздал на встречу. Я снял телефонную трубку.

- Соедините меня с миссис Тейлор, - попросил я. - По-моему, она остановилась в этом отеле. Миссис Луиза Тейлор.

- Миссис Тейлор? - Портье говорил по-английски с британским акцентом, в котором проскальзывали шведские обертоны. Это производило странное впечатление. - Верно! Номер 311. Я сейчас вас соединю, сэр.

Держа телефонную трубку около уха и дожидаясь, пока меня соединят с номером 311, я вдруг почувствовал, что за моей спиной кто-то тихо вышел из стенного шкафа.

Многоопытный секретный агент, конечно же, сначала тщательно осмотрел бы гостиничный номер, а уж потом встал бы спиной к стенному шкафу и двери в ванную. В иных обстоятельствах я бы и сам так сделал, но я же играл роль, и в моем сценарии не было никаких указаний на то, чтобы я выказывал хоть малейший намек на профессиональную осторожность. Мак особенно настаивал на этом.

- Ну, теперь ты благодаря усилиям дядюшки Сэма прошел полный курс переподготовки, - говорил он мне на последнем брифинге. - И вполне возможно, что дядя, будучи весьма миролюбивым субъектом, не одобрил бы некоторых дисциплин твоей учебной программы, но ведь чего дядя не знает, то его и не тревожит. Национальная безопасность имеет свои преимущества - ведь наша работа проходит под грифом "совершенно секретно". Предполагается, если я не ошибаюсь, что мы разрабатываем некое секретное оружие. Ну, можно и так сказать. Ведь, в конце концов, величайшая на свете тайна и опаснейшее оружие - это человек.

Разрешившись от этого философского бремени, он выжидательно посмотрел на меня.

- Так точно, сэр, - сказал я. Мак скорчил довольную гримасу.

- Я ознакомился с твоими итоговыми результатами. Впечатляет! Давненько мне на глаза не попадалось ничего худшего. Твои биологические и психологические рефлексы ни к черту не годны. Результаты учебных стрельб из пистолета в положении стоя и лежа удручающи. С ружьем ты обращаешься немного лучше, но ведь, черт побери, кто не умеет стрелять из ружья! Что касается ножа, то только благодаря своим длинным ручищам ты кое-как добрался до удовлетворительного уровня - так здесь и говорится, - с тех пор как научился не падать точно бревно. По рукопашному бою, опять-таки спасибо твоему невероятному росту и длинным рукам, тебе в конце концов удалось достичь уровня заурядной посредственности. Когда ты попал к нам, твоя физическая форма оставляла желать много лучшего, но и теперь тебе нечем похвастаться. Ты сбросил пятнадцать фунтов и мог бы вполне обойтись еще без десяти. Слушай, чем ты, мать твою, занимался все эти годы? Просиживал свою нижнюю выпуклость? - В общем, так оно и было, сэр, - ответил я. Я уже было собрался протестовать: мое досье не давало ему оснований считать меня таким безнадежным. Ведь и впрямь для человека, который возвращается в организацию после пятнадцатилетнего перерыва, я добился, как мне казалось, очень неплохих результатов. Но, набрав в легкие воздух, я тут же передумал, поняв, что он же меня не спрашивает, а делает заявление. Невзирая на мои реальные достижения, именно данная Маком оценка и будет зафиксирована а моем личном деле - на тот случай, если кто-то им заинтересуется. Он в очередной раз проявил себя умницей. У него были свои соображения: он полагал необходимым, чтобы я со стороны казался беспомощным увальнем.