Стук в дверь не заставил меня подпрыгнуть от неожиданности. Я слышал ее шаги в коридоре. Я пошел в прихожую и впустил ее. Закрыв за ней дверь и обернувшись, я увидел, что она осматривает на свету свои чулки - не поехали ли - и платье - не запачкалось ли. Она была в том же плотно облегающем джерсовом платье, которое надела к ужину в Стокгольме - с большим атласным узлом на бедре.

- Я думала, вы спите, - вяло сказала она.

- Я как раз собирался заснуть, но ваши шаги меня разбудили. Интересно, что это Веллингтон поделывает в Килруне?

Она испытала секундное замешательство.

- Так вы его узнали?

- Мужчину таких габаритов трудно не заметить. Мне вдруг пришло в голову, что из всех мужчин, виденных мною в Швеции до сего момента, Джим Веллингтон был единственным здоровяком, который мог приклеить себе накладную бороду и издавать рокочущий хохот: он вполне соответствовал данному Хэлом Тейлором описанию Каселиуса.

Лу Тейлор отвернулась. Она подошла к комоду и стала рассеянно переставлять кассеты с пленкой. Наступило молчание.

- А если я скажу, что это не ваше собачье дело - то, что он делает здесь? - произнесла она наконец.

- Я бы мог не согласиться с вами, - сказал я. - Но все равно я ничего тут не могу поделать, правда?

Она взглянула на меня через плечо и неуверенно взяла одну кассету.

- Это все вы сияли сегодня? Я и не думала, что так много получилось.

- Это не много, - возразил я. - Видели бы вы, как я работаю, когда по-настоящему увлечен.

- И что вы теперь будете с ними делать? Вы их сейчас и проявите?

- Нет. Цветные в любом случае надо отдать в лабораторию в Стокгольме. Я сам не могу их проявить. А черно-белые я сохраню, пока не найду подходящих условий для работы, оборудования и химикатов. Возможно, мне удастся в Стокгольме арендовать на несколько часов фотолабораторию. Терпеть не могу сидеть, обливаясь потом, в гостиничном стенном шкафу. - Помолчав, я спросил: - Вы что-то должны этому Веллингтону?

Она поставила кассету на место и медленно обернулась ко мне. Все было ясно и просто. Мы уже неплохо знали друг друга. Я застукал ее и мог теперь часами задавать ей кучу дурацких вопросов, заставляя придумывать на ходу кучу столь же дурацких ответов. А в итоге - ничего. Мы будем так же стоять, глядя друг на друга, перебрасываться бессмысленными репликами, но так ничего и не выясним. Оставалось, правда, еще кое-что, что нам обоим хотелось узнать, и узнать это можно было одним-единственным способом.

- Пожалуй, нет, - медленно произнесла она. - Я бы не сказала, что должна что-то Джиму Веллингтону, - А потом, все еще не сводя с меня глаз, добавила: - А вы ведь притворялись, будто я вам совсем не нравлюсь?

- Да, - ответил я. - Это правда. Притворялся. У меня было намерение иметь с вами сугубо деловые отношения.

- А это, - сказала она, шагнув ко мне, - было довольно-таки глупым намерением. Вы так не считаете?

То была страна Полуночного Солнца, и хотя для этого зрелища сезон уже прошел - такое происходит только в середине лета, - темнело здесь очень поздно, а светало очень рано. Скоро на эту землю падет долгая зимняя ночь - но до этого было еще далеко. Нам показалось, что свет за окном забрезжил очень быстро.

- Мне лучше вернуться к себе в номер, милый, - сказала она.

- Не спеши, - сказал я. - Еще очень рано, да и шведы народ терпимый.

- Мне было так одиноко, милый! - Помолчав, она шепнула: - Мэтт...

- Да?

- Как, по-твоему, нам к этому относиться? Я обдумал ее вопрос.

- Ты считаешь - сугубо с юмором?

- Да. В таком духе. А ты как хочешь?

- Не знаю. Надо подумать. У меня небольшой опыт в таких делах.

- Я рада. У меня, между прочим, тоже. - Помолчав, она добавила: - Полагаю, мы сможем отнестись здраво и спокойно к тому, что случилось.

- Во-во! - сказал я. - Это как раз по мне. Здраво и спокойно.

- Мэтт!

- Да?

- Как же это мерзко - то, чем мы занимаемся! Не надо бы ей так было говорить. Этим было сказано все - о нас обоих. Этим она себя выдала и все испортила, а ведь как все хорошо началось. Мы так тщательно, так аккуратно разыгрывали свои роли: одна реплика сменялась другой репликой, все шло без сучка, без задоринки, никто из нас не пропускал своих строчек. И вдруг, точно сентиментальный дилетант, она взяла и нарочно сорвала так хорошо начавшийся спектакль. Мы вдруг перестали быть актерами. Мы перестали быть преданными своему делу агентами или роботами, умело действующими на той почти вымышленной территории, которая располагается на границе с реальным кровопролитием. Мы превратились в двух самых обычных голых людей, лежавших вместе в одной постели.

Я приподнял голову и взглянул на нее. Ее бледное лицо словно впечаталось в ослепительно белую подушку, а темные короткие волосы уже не были плотно зачесаны над торчащими ушками. Теперь они немного растрепались - и это ей ужасно шло. Она была чертовски симпатичная девушка - такая стройненькая, аккуратненькая. Ее обнаженные плечи здесь, в холодном номере, казались еще более нагими. Я натянул одеяло ей под подбородок.

- Да, - сказал я, - но нам незачем усугублять ситуацию.

- Мне нельзя верить, Мэтт. И не надо задавать никаких вопросов.

- Ты прямо читаешь мои мысли.

- Ну и хорошо. Замечательно, что мы так понимаем друг друга.

- Ты еще совсем зеленая, малышка, - сказал я. - Ты умненькая девочка, но ты еще совсем дилетант, поняла? Настоящий профи не стал бы все разом выкладывать, как ты только что. Профи заставила бы меня поломать голову.

- Но ведь и ты себя тоже разоблачил.

- Конечно, но ты и так обо мне все знала. Ты с самого начала все про меня знала. А вот я о тебе - нет.

- Ну, теперь ты знаешь, - сказала она, - что-то. Но что именно? - она мягко рассмеялась. - Нет, мне правда надо идти. Где мое платье?

- Не знаю, но вон там на кроватной стойке висит чей-то бюстгальтер.

- К черту бюстгальтер! Я же не на званый прием собираюсь. Только по коридору пройти несколько шагов.

Я смотрел, как она встает и зажигает свет. Она нашла платье на стуле, встряхнула его, осмотрела, надела, застегнула крючочки. Потом надела туфельки. Она подошла к трюмо, осмотрела себя в зеркале и судорожно провела ладонями по волосам. Потом передумала и вернулась к кровати забрать остальные детали своего туалета.

- Мэтт!

- Да?

- Я ведь способна обвести тебя вокруг пальца, милый, и глазом не моргнуть. Тебе это известно?

- Не будь такой безжалостной, - лениво протянул я. - А то еще я испугаюсь. Поройся в правом кармане брюк.

Она недоуменно взглянула на меня, взяла брюки и выполнила мою просьбу. Она нащупала в кармане какую-то мелочь и выудила нож. Я сел, взял у нее нож и выдал номер с выбрасыванием лезвия. При виде узкого тонкого клинка ее глаза на мгновение расширились.

- Будем знакомы, крошка! - сказал я. - Не обманывайся на мой счет, Лу. Если тебе известно обо мне хоть что-нибудь, ты должна знать, зачем я здесь. Теперь все карты раскрыты. Вот и все. Но от этого ничего не меняется. Не мешай мне. Мне будет неприятно сделать тебе больно.

Мы пережили мгновение откровенности, но это мгновение уже ускользало от нас. Мы уже начали перестраховываться, делая двойные ставки. Мы бодро вошли в свои новые роли обреченных любовников - этаких Ромео и Джульетты ядерного века, оказавшихся по разные стороны баррикад. Чрезмерная откровенность в такой же мере способствует лжи, как и недостаток откровенности. В ее заявлении о том, что она, мол, способна меня обвести вокруг пальца, не было никакой необходимости: она ведь уже раз предупредила меня, чтобы я ей не доверял. Когда повторяешь: "Не доверяй мне, милый!" слишком часто, притупляется нужный эффект.

Что же касается меня, то я тоже хорош: начал размахивать ножом и изрекать леденящие кровь угрозы. Смотрите: многоопытный секретный агент Хелм, с железным лбом и каменными кулачищами, поигрывает мускулами перед дамочкой, которую только что поимел...