Открыв дверь и вытолкнув бородача в канаву, Банковский вывернул его карманы, ища бумажник. Он осмотрел часы и кольца и решил, что они ничего не стоят. В переднем кармане брюк нашел портсигар и был очень удивлен, обнаружив там четыреста долларов. Подобная сумма для него явилась целым состоянием. Он почти никогда не находил много денег у своих жертв. Конечно, он убивал и ради денег, но только тогда, когда это было необходимо. В большинстве случаев он убивал ради удовольствия лишить человека жизни.

Вообще-то, Банковский замечал, что ему не доставляет радости убийство ради денег. Вот и сегодня он решил, что это не лучший его день. Оттащив тело подальше, он забрался в кабину “форда” и съехал с дороги на ближнюю тропинку на краю поля. Затем поднял стекла в машине, автоматически вытирая отпечатки своей пятерни и заглядывая в бардачок. Там он нашел маленькую коробку с табаком и швырнул ее обратно — он не курил. Закрыв машину, убийца, не обращая никакого внимания на оставленные на дверце отпечатки пальцев, пошел к дороге. Он был в тяжелом и мрачном настроении.

С ворчаньем он уселся в “датсун”, разминая мышцы. Стал рассматривать покупки женщины, рассыпав их на сиденье. Немного повеселел, когда нашел плитку шоколада. Он содрал обертку и одним махом проглотил кусок. Затем открыл бутылку, наполовину наполненную горячим молоком, попробовал, но молоко оказалась слишком горячим, и он выкинул пластиковую бутылку из окна, оставив на ней прекрасный жирный отпечаток своих пальцев.

Мрачный, он посидел несколько минут, что опять не было похоже на него, затем с трудом вышел из машины и поднял бутылку с молоком, которую теперь опустошил и бросил на заднее сиденье. Быстро осмотрев кошелек убитой, бардачок и пепельницу, он что-то выбрал, а остальное свалил в пустую хозяйственную сумку. Потом, заведя мотор, снял машину с ручного тормоза и медленно нажал на педаль газа...

Его автомобильные права были выписаны на имя Дэниэла Эдварда Флауэрса Банковского, но даже это имя не было точным. Он убил очень много людей, больше, чем кто-либо из ныне живущих. “450 человек”, как однажды он сосчитал, когда был в спокойном состоянии во время одной из многих своих отсидок в психушке.

Тогда он весил четыреста шестьдесят девять фунтов при росте шесть футов и семь дюймов. Его нашли в карцере Марионской федеральной тюрьмы, где он находился в одиночном заключении в максимально безопасной зоне. Его диагнозом была “обыкновенная вяло протекающая психопатия, убийца с врожденным низким интеллектом”. Его поместили в центр государственного проекта, так сказать, полевого эксперимента.

Во Вьетнаме он получил кличку Каторжник, свободно охотясь, — как настоящая самостоятельная машина-убийца. При выполнении одной из тайных операций он каким-то образом почувствовал засаду, которая обрекла его команду на уничтожение в провинции Куанг Чи, и дезертировал до того, как всех его товарищей скосила бойкая очередь.

Некоторое время он скитался по низинам Куанг Чи, все более теряя рассудок и превращаясь в каннибала. Но в последний момент огромным усилием воли сумел взять себя в руки. К нему вернулся здравый смысл, и он заставил себя начать долгое и трудное возвращение к цивилизованному миру. Ему удалось добраться сначала до Гавайских островов, а оттуда — до Северной Америки.

Почти сразу после возвращения он опять начал убивать, хотя и не с такой интенсивностью, как в Юго-Восточной Азии. Иногда он даже скучал по сто рым добрым временам, когда жертв было гораздо больше.

Всего в нем, начиная от хорошего аппетита и кончая склонностью к жестокости, было ненормально много. Он был уродлив каждой извилиной, не укладываясь ни в одну привычную схему. Умственно ненормальный, эмоционально неуравновешенный, он обладал тем редким даром, который человечество называет даром ясновидения. Прибавьте к этому психическую полноценность, гигантские размеры и силу — и вы не найдете другой подобной машины для истребления людей.

Ли Анна вымыла руки и села за стол, отбирая овощи и разрезая пищу на маленькие геометрические кусочки, готовясь к ужину.

Эдди вспомнила, что и Эду не нравилось, если еда на блюде не была разрезана. Эд ел небольшими слоями, и она мысленно представила, как он аккуратными линиями соскребает с краев тарелки мороженое или картофельное пюре. Была суббота, которая не войдет в историю. Миновал еще один день трудной работы, день с тяжелыми тучами депрессии и печали, которые сопровождали каждое ее движение, отказываясь уйти, даже когда она натирала пол или расставляла посуду, разбросанную на кухне. Длинная суббота, которой, казалось, никогда не будет конца.

— Давай поедим! — Ли Анна уже не могла больше ждать.

— А ты не хочешь произнести благодарственную молитву?

— Бог, хороший Бог, огромное спасибо тебе за... — Ли Анна что-то промямлила... — на этой тарелке. Аминь.

— Отец наш небесный, — глубоко вздохнув, сказала Эдди и почувствовала, как опять убийственно сильно заболела голова, — спасибо тебе за то, что ты дал нам эту пищу! Ведь многие остались голодными сегодня.

Господи, спасибо за то, что ты позволяешь нам любить друг друга! Даже если мы в печали по тем, кого уже нет, мы знаем, что наши любимые с тобой и в спокойствии. Господи, — а ведь многие сейчас одиноки.

Господи, мы благодарим тебя за то, что ты дал нам жизнь, и просим тебя: направь нас, будь с нами всегда, помоги нам следовать по твоему пути! Мы просим тебя об этом во имя креста. Аминь.

— Аминь. Давай покушаем!

— Аминь.

— Мама, а почему не существует голубой еды? — спросила Ли Анна, с аппетитом откусывая сосиску.

— Ну, когда Господь создал голубые ягоды и голубой картофель, он решил, что голубой еды достаточно. И подумал, что неплохо бы иметь что-нибудь зеленое, желтое и оранжевое. Поэтому у нас сегодня овощи, которые тебе очень понравятся.

С полным ртом девочка пробурчала:

— Фи, я ненавижу овощи. Неужели действительно есть голубая картошка?

— Совершенно случайно, но именно она у нас сегодня на десерт.

Ли Анна озорно засмеялась, показывая дырку в передних зубах. Эдди улыбнулась в ответ и стала медленно жевать, совершенно не ощущая вкуса пищи.

Она окунулась с головой в генеральную весеннюю уборку, очнувшись от того ужасного состояния, сродни паранойе, от которого никак не могла избавиться, и целый час пила кофе и мусолила кусочек жареного хлеба. Она прочитала все, что было напечатано на его упаковке, как будто это было написано Достоевским, и наконец заставила себя действовать. Она выучила наизусть компоненты двойного концентрата для завтрака, который обещал “все необходимые витамины и минеральные соли”, и рецепт для приготовления смеси для гостей, которая “невероятна вкусна”.

Это было как заклинание. Физическое очищение. Старые галстуки Эда потихоньку переместились в темный ящик, где покрылись пылью, переплетясь, как змеи. Заброшенные тапочки, шляпа, застрявшая в самом темном, дальнем углу гардероба, любая его вещь, на которую она натыкалась и до которой не могла дотронуться, так как сразу же на нее наплывали горькие вихри воспоминаний, — все причиняло ей боль. Она освободила нижние ящики, антресоли — эти ненужные вместилища прошлого, давно забытые тайники.

Расческа, все еще хранившая на своих зубцах волоски умершего мужа, потерянная им манжета, семейная Библия с загнутыми уголками страниц — каждая из этих вещей щемила сердце, рождала фантастические разговоры с ее покойными мамой, отцом и любимой теткой. Она сидела тихо, как загипнотизированная, среди альбомов с семейными фотографиями, автоматически расчесывая волосы расческой Эда.

Эдди гордилась своими длинными черными волосами, их великолепным изобилием — он называл их “конской гривой”. В ее тридцать восемь в них не было ни единого седого. Кожа с чуть заметными веснушками не утратила нежности, глаза природа расставила широко и создала прекрасными. Они были карими, иногда приобретая ореховый оттенок, волшебно менять при различном освещении. Когда Эдди улыбалась, в уголках ее глаз и по краям губ появлялись морщинки, похожие на вороньи лапки. Ее нос был довольно крупным и, если бы находился в центре какого-нибудь другого лица, возможно, казался бы непривлекательным.