— Добрый день, Томпсон. — Сина все еще смущало, когда к нему обращались по званию.

Томпсон расслабился и дальше продолжал не по уставу:

— Как вы, сэр? С огорчением узнал о том, что вы были ранены в живот.

— Спасибо, Томпсон, теперь хорошо. Майор Петерсон здесь?

Петерсон искренне обрадовался, увидев его. Он заботливо осведомился о здоровье Сина, так как ранения в живот относятся к очень серьезным. Коуртни заверил его, что все в порядке.

— Выпейте чаю. Сейчас наш старик занят, но через десять минут он вас примет. — И он попросил Томпсона принести чаю. Потом снова вернулся к обсуждению раны Сина. — Большой шрам, старина? — поинтересовался он.

Син расстегнул ремень и вытащил рубашку из штанов.

Петерсон вышел из-за конторки и стал изучать волосатый живот полковника с близкого расстояния.

— Очень аккуратно. Они чертовски хорошо поработали. Я тоже был ранен в Омдурмане. Один из ублюдков проткнул меня копьем. — И он в свою очередь обнажил безволосую грудь.

Из-за учтивости Син разохался и стал качать головой, глядя на крохотный шрам у соска, хотя на самом деле рана не произвела на него впечатления. Потом они обсудили шрам на голове Петерсона.

— А вот еще — было чертовски больно! — Он расстегнул ремень и приспустил штаны.

В этот момент двери неожиданно открылись.

— Надеюсь, я вам не помешал, джентльмены? — вежливо осведомился генерал Ачесон.

Смутившись, они стали поспешно одеваться. Когда Ачесон понял, почему офицеры были не совсем одеты, ему стоило большого труда удержаться и не принять участия в демонстрации своих болячек. Он повел Сина в кабинет и предложил сигару.

— Ну ладно, Коуртни. Надеюсь, вы готовы к новым поручениям?

— Напротив, я решил послать эту работенку к черту.

— Думаю, все можно будет устроить. Я распоряжусь, чтобы казначейство разобралось с делами. И велю Петерсону заняться твоими бумагами. — Ачесон кивнул.

— Я хочу уехать завтра, — настойчиво произнес Син, и Ачесон улыбнулся:

— Торопишься? Ладно. Петерсон вышлет тебе бумаги по почте. Твои войска уже расформированы, значит, ты свободен.

— Хорошо. — Син опасался, что могут возникнуть какие-то возражения, и теперь с облегчением рассмеялся.

— Но есть еще три вещи, — продолжал Ачесон. Син нахмурился.

— Во-первых, личный дар его величества — орден за доблестную службу и за поимку Лероукса. Награждение состоится на следующей неделе. Лорд Китченер хочет лично вручить его тебе.

— Черт, нет! Если ради этого мне придется торчать здесь еще неделю, я не согласен.

Ачесон кашлянул:

— Странная форма выражения благодарности. Ладно, Петерсон перешлет по почте и награду. Во-вторых, я смог повлиять на военный казначейский трибунал. И хотя парламент еще не принял закон, они освободили твой счет.

— О Боже! — Син остолбенел. По просьбе Ачесона ему должны отдать десять тысяч фунтов, ведь ровно столько было у него на счету в банке. В самом начале войны буры закрыли его. И так как он был уверен, что никогда не получит свои деньги назад, то стал забывать о них. — Но, наверное, они не все выдадут?

— Не будь наивным, Коуртни. — Ачесон кашлянул. — Около двадцати процентов сейчас и, возможно, что-то еще после принятия закона. В конце концов, две тысячи сейчас лучше, чем журавль в небе. Вот чек. Распишись здесь.

Син с большим удовольствием изучал чек. Теперь можно будет отдать ссуду обществу акаций. Он поднял глаза.

— А что в-третьих?

Ачесон вынул визитную карточку и протянул Сину.

— Это моя визитка. Я приглашаю тебя в гости. Будешь в Лондоне, живи у меня сколько хочешь. — Он встал и протянул руку. — Удачи, Син. Надеюсь, мы еще увидимся.

Находясь в приподнятом настроении от полной свободы и собираясь устроить прощание с Канди, Син остановил кеб. Первым делом он отправился на вокзал, чтобы забронировать место в поезде, который на следующий день отправится на юг, и послать Аде сообщение о возвращении. Следующий маршрут был на улицу Посыльных. Войдя в холл отеля Канди, он попросил позвать владелицу.

— Миссис Раутенбах отдыхает, сэр, ее нельзя будить, — сообщил ему клерк.

— Спасибо. — Он дал служащему пол гинеи и, невзирая на его протесты, поднялся наверх по мраморной лестнице.

Тихо войдя в гардеробную Канди, Син направился в спальню. Он хотел удивить ее, но вместо этого удивился сам. Канди Раутенбах развлекалась с джентльменом. Его форма висела на спинке одного из позолоченных стульев, обитых красным бархатом, и свидетельствовала о том, что мужчина был лейтенантом войск его величества.

До этого Син был уверен, что Канди принадлежит только ему. Его охватил гнев, он забыл о том, что пришел попрощаться, что его отношения с Канди были чисто дружескими и что на следующее утро он уезжает, чтобы жениться на другой. От увиденного он словно с цепи сорвался.

Не собираясь уменьшать достоинств лейтенанта, Син решил сыграть злую шутку. Он знал апартаменты Канди так же хорошо, как и ее тело. Канди была ему представлена как миссис Раутенбах. И вот большой и разгневанный мужчина, склонившийся над кроватью и вопящий, как раненый бык, решил разыграть из себя единственного мистера Раутенбаха, вернувшегося с войны. Лейтенант быстро ретировался. А что оставалось делать? Во-первых, пришел муж миссис Раутенбах, а во-вторых, он — полковник. Последнее было весомей, так как юноша происходил из древнего рода, одна из заповедей которого гласила: «Никогда не заводи романов с женами командиров».

— Сэр, — произнес он, стараясь хоть чем-то прикрыть наготу, — надеюсь, я смогу вам все объяснить.

— Ты — недоносок! — Син произнес эту фразу таким тоном, что лейтенант понял — объяснения не помогут.

Кратчайшим маршрутом, через кровать, Син шел на него. Канди, будучи шокирована в первые минуты его появления, долго не могла принять участие в этом спектакле. Но теперь она закричала и откинула пуховое стеганое одеяло так, что Син запутался в нем и с грохотом повалился туловищем на пол, ногами на кровать.

— Убирайся! — крикнула Канди, пока Син пытался выбраться. Потом она быстро прыгнула на Коуртни, пытаясь связать его простыней. — Торопись! Ради Бога, торопись! — Как назло, лейтенант никак не мог попасть ногой в штанину бриджей.

— Он разорвет тебя на куски. — Канди бросила ему оставшуюся одежду. — Сапоги наденешь потом.

Лейтенант бросил мундир на плечо, схватил сапоги и напялил каску на затылок.

— Прошу прощения за причиненное вам беспокойство, — произнес он и добавил, вспомнив о правилах хорошего тона: — Пожалуйста, принесите мои извинения вашему мужу.

— Убирайся, болван, — взмолилась она, устав от борьбы со связанным Сином. Когда гость ушел, она встала и ждала, пока Син выберется из одеяла.

— Где он? Я убью его! Я уничтожу этого ублюдка! — Коуртни наконец-то вскочил на ноги и стал дико озираться. Но первым делом он увидел Канди, которая громко хохотала. И хотя в ее смехе было немного истеричности, все равно это было приятное зрелище.

— Почему ты остановила меня? — строго спросил Син, но тут же забыл о лейтенанте, посмотрев на грудь Канди.

— Он решил, что ты — мой муж, — прошептала она.

— Урод, — буркнул Син.

— Он милашка. — Вдруг она перестала смеяться. — Какого черта ты сюда приперся? Или ты думаешь, что все в этом мире принадлежит тебе?

— Ты принадлежишь мне!

— Иди к черту! — возмутилась Канди. — Племенной бык.

— Сначала оденься.

События разворачивались совсем неожиданно. Син думал, что она будет извиняться, каяться.

— Убирайся! — вопила она, все больше распаляясь. Син никогда не видел ее в таком состоянии и потому не успел уклониться от большой вазы, которая полетела ему в голову. Совсем озверев от фейерверка осколков, она схватила еще один снаряд, на этот раз зеркало в раме, которое разлетелось вдребезги о стену у него над головой. Несмотря на то что Син пытался уберечься, Канди умудрилась попасть в него тяжелым портретом неизвестного офицера. Она явно предпочитала мертвых героев.