На собрании личного состава, состоявшемся после вручения наград, говорилось, что здесь, на берегу Пины, обязательно будет стоять памятник морякам и десантникам, павшим при освобождении города. И такой памятник давно уже сооружен — им стал поднятый на пьедестал геройский бронекатер № 92.

Еще 7 июля, когда фронт только приближался к Лунинцу, поступила чрезвычайно обрадовавшая нас телеграмма от исполнявшего обязанности начальника Главморштаба вице-адмирала Г. А. Степанова. Он сообщал, что решено с выходом войск фронта в бассейн Западного Буга перебазировать туда Днепровскую флотилию для дальнейших боевых действий. Нам предлагалось приступить к подготовке перебазирования.

Мы не рассчитывали, что гитлеровцы оставят нетронутыми шлюзы Днепро-Бугского канала. Так оно и случилось. Поэтому теперь оставалось выяснить, осуществим ли в ближайшее время железнодорожный марш-маневр, например, до Бреста, к которому приближались наши войска. Еще перед боями за Пинск начальнику тыла было приказано готовить передвижной склиз для подъема кораблей.

Однако на следующее утро после освобождения Пинска начальник ВОСО Кобылинский доложил, что железная дорога в направлении Бреста разрушена противником при помощи специального устройства, перекручивавшего рельсы и ломавшего шпалы. «Превращена в елочку», — доносили летчики. Так выглядела дорога с воздуха. Сколько времени займет восстановление пути, еще никто не знал.

А когда понадобится флотилия на новых водных рубежах? Ориентировать в этом мог только командующий фронтом. И от него зависело, быстро ли перебросят нас дальше на запад после восстановления дороги. 16 июля я отправился на КП фронта, находившийся в районе Ковеля.

К. К. Рокоссовский, теперь уже Маршал Советского Союза, встретил с обычной приветливостью.

— Днепровцы молодцы, действовали предприимчиво и смело, — говорил он. — Под Пинском, как и под Бобруйском, они существенно способствовали общему успеху. Командармы ценят помощь флотилии.

Узнав о полученных нами указаниях насчет подготовки к перебазированию на Западный Буг, маршал ненадолго задумался. Затем сказал:

— В принципе я целиком за это и буду рад снова увидеть днепровцев в боевых порядках наших войск. Но спуск кораблей на новую реку — не самоцель. Нужно, чтобы были условия, при которых их можно с пользой задействовать. В районах спуска и базирования кораблей уже должны быть надежные, прочно удерживаемые плацдармы на западных берегах рек…

Маршал дал понять, что выход войск к Висле и Нареву не за горами.

— Предвижу, — добавил Рокоссовский, — что борьба за плацдармы за Вислой будет жестокой. Немцам ведь понятно — это трамплины для наших ударов уже по собственно германской территории… С учетом обстановки, которая сложится, и решим, где и когда выводить флотилию на польские реки.

Наш разговор прервался вызовом маршала к аппарату ВЧ, после чего Рокоссовский неожиданно поздравил меня с награждением орденом Нахимова I степени, пояснив, что ему только что стало об этом известно.

Отпуская меня, маршал осведомился, как работает «виллис», переданный весной.

— Рад, что машина вам пригодилась, — сказал он. — А поскольку впереди еще много рек и другой воды, для вас приготовили «виллис»-амфибию. Можете обновить!

Я был тронут вниманием Рокоссовского. Оставив на сухопутном «виллисе» адъютанта, мы с водителем Федором Нагорновым возвращались в Пинск на амфибии. Подъехав к Пине, с ходу бултыхнулись в нее — обновлять машину, так обновлять! Амфибия, к восторгу Нагорнова, легко поплыла, а потом послушно выбралась на берег.

Казалось, наши перспективы прояснились, за исключением лишь сроков перебазирования. Вскоре стало известно, что восстановление железной дороги до Бреста займет примерно месяц.

Тем временем в Пинске развертывались хозяйственные службы, призванные уже отсюда, из нашей новой главной базы, обеспечивать действия флотилии на тех реках, на которые она перейдет. За это энергично взялся только что назначенный начальником тыла подполковник Степан Никифорович Кузьмич, старый черноморец, человек предприимчивый и неутомимый.

По прошлогоднему опыту, когда готовилось перебазирование с Волги на Днепр, мы создали несколько рекогносцировочных групп для ознакомления с обстановкой в районе будущих боевых действий флотилии и выбора подходящих мест для спуска кораблей (Брест являлся отнюдь не единственно возможным).

Однако решение о дальнейшем использовании флотилии, которое сообщил нам Главморштаб, оказывается, было еще не окончательным.

Из Москвы позвонили по ВЧ. В трубке послышался знакомый, как всегда очень спокойный, голос вице-адмирала Г. А. Степанова.

— Мы здесь обсудили ваше положение, — начал он. — Канал разрушен, железную дорогу восстановят еще не скоро, а когда войска фронта окажутся на берегах польских рек, сказать пока трудно… В связи с этим есть мнение: не выгоднее ли использовать ваши боевые соединения в другом месте, расформировав Днепровскую флотилию как таковую? Как вы на это смотрите?

Не будь слышимость такой четкой, я, пожалуй, усомнился бы, правильно ли понял сказанное. Взяв себя в руки и тщательно выбирая слова, ответил, что такое решение представляется до меньшей мере преждевременным. Повторил как важнейший аргумент (об этом уже докладывал телеграфно), что командующий 1-м Белорусским фронтом высказал желание видеть Днепровскую флотилию действующей на реках Польши. Настойчиво попросил согласовать с маршалом Рокоссовским любые возможные решения.

Степанов выслушал меня, не прерывая. Потом все так же спокойно заключил:

— Хорошо, мы еще раз обсудим. Только помните: если флотилия где-нибудь застрянет, не дойдя до фронта, ответственность ляжет на вас.

Стало ясно, что решение в наркомате пока не принято — со мной просто советовались, Но в сознании не укладывалась сама мысль о том, что флотилия может так внезапно прекратить свое существование.

«Использовать соединения в другом месте»? Не трудно догадаться: на Дунае. Дунайская флотилия, возрожденная на базе Азовской, была, как мы знали, сосредоточена в районе Одессы, освобожденной еще весной, и готовилась вернуться на великую реку, имя которой носила. Разве не хотел бы и я вернуться туда, где начинал войну, обороняясь, и где настало время наступать! Однако был убежден, что Днепровская флотилия не исчерпала своих боевых возможностей и способна еще немало сделать для победы.

Мы собрались вчетвером — с членом Военного совета, начальником штаба и начальником политотдела. И я рассказал о состоявшемся телефонном разговоре. Товарищи отнеслись к услышанному от меня неодинаково. Было высказано и такое мнение, что руководству виднее: наши корабли, очевидно, пригодились бы и на Дунае; что перебазирование, может быть, не следует форсировать… Но Боярченко и мысли не допускал о расформировании флотилии. Он был безоговорочно за то, чтобы она выдвигалась на новые рубежи как можно быстрее.

Скажу сразу же, в наркомате, насколько мне известно, больше не возвращались к вопросу, поднятому в том разговоре по ВЧ. А возникшее было ощущение неопределенности помог сбросить вызов на КП фронта: 23 июля маршал Рокоссовский приказал мне быть у него под Ковелем на следующий день к двенадцати ноль-ноль.

На фронте успели произойти важные события. Наши войска форсировали Западный Буг, вступили на территорию Польши. Освобожден был Хелм, шли бои за Люблин.

— Ну что ж, товарищ Григорьев, — сказал командующий фронтом, — для моряков наступает время снова включаться в боевую работу. Наши войска приближаются к Висле. Готовьтесь к переразвертыванию засучив рукава, согласовывайте все, что необходимо, со штабом фронта. Дорога восстанавливается полным ходом, платформы подадут без задержки.

Вернувшись в Пинск, я телеграфировал начальнику Главного морского штаба вице-адмиралу В. А. Алафузову, что предполагаю грузить 1-ю бригаду кораблей на платформы в Пинске, а спускать на Вислу в Демблине, 2-ю бригаду грузить в Мозыре и спускать на Западный Буг в Бресте. Пункты спуска кораблей на воду указывались ориентировочно.