Гораздо больше, чем бригады, уже испытанные в боях, заботил командование флотилии отдельный дивизион, зимовавший в Пинске. Почти не уступая бригадам по числу кораблей, он даже превосходил любую из них по огневой силе, насчитывая 16 бронекатеров, в том числе отряд новейших двухбашенных, три плавбатареи. Но большинство этих кораблей вошло в строй уже после освобождения Пинска и в боях еще не участвовало.

Командиром дивизиона был капитан-лейтенант Н. М. Лупачев, офицер, заслуживший повышение смелыми действиями на Припяти, начальником штаба — старший лейтенант Н. М. Попов, еще более молодой офицер, а заместителем командира по политчасти — капитан 3 ранга И. Н. Завернин, ветеран флотилии. Они энергично готовили дивизион к боевым действиям и переброске кораблей в новый район. В помощь им штаб флотилии откомандировал флагманских специалистов, в том числе флагмеха C. Г. Ионова, флагарта Н. И. Солейникова, начальника связи Ф. И. Мальца (подполковник Федор Иванович Малец, знакомый читателю по дунайской главе, был назначен на Днепровскую флотилию после того, как В. А. Баранова перевели в наркомат).

Съездили в Пинск и мы с членом Военного совета. Дивизион Лупачева, начинавший уже грузиться на платформы, прошел инспекторскую проверку. На кораблях, еще не поднятых на берег, провели стрельбы. Видно было, что за короткий срок сделано немало. А испытание боем ждало на Одере.

Весна уже давала о себе знать и в устье Буга. Еще 1 марта была отмечена подвижка льда на Висле в районе Варшавы. Оперативная группа штаба во главе с капитаном 1 ранга Балакиревым отбыла в Дризен развертывать там ФКП. Расчистка проходов для кораблей на почти 300-километровом пути от Бромберга до Кюстрина постепенно продвигалась.

Наверстывая опоздание, командование инженерных войск фронта направило на трассу более 1200 саперов и военных строителей. Основные работы, в том числе и на Висле, производились частями 27-го управления оборонительного строительства резерва Верховного Главнокомандования под руководством главного инженера управления А. И. Краснобаева.

К середине марта окончательно решилось, что корабли, перебрасываемые из Пинска, будут действовать на Одере в районе Фюрстенберга, а затем выдвигаться на канал Одер — Шпрее. Белявский и Кобылинский, выбиравшие место спуска кораблей на воду, предложили маленький речной порт Одерек в нескольких десятках километров от устья Нейсе. Съездив туда, я удостоверился, что затон у Одерека пригоден для первоначальной стоянки кораблей, прибрежные заросли обеспечивали их маскировку.

Через Познань, где составы переводились на другую колею, корабли Лупачева, снабженные всем необходимым для боевых действий, двинулись тремя эшелонами к Одеру. А из Ландсберга пошли к Кюстрину только что поднявшие флаг канонерские лодки Плёхова.

Для бригад, зимовавших на Буге, командующий фронтом назначил срок сосредоточения в районе Кюстрина — 10 апреля. Единственным, что могло задержать их выход, были двигатели. Моторы с 40 бронекатеров и сторожевых катеров, изношенные форсированной работой на мелководье, пришлось отправить в декабре на капитальный ремонт. И лишь в первых числах марта они были возвращены отремонтированными. Устанавливая моторы, моряки сутками не выходили из корабельных отсеков. За два дня до того, как ледовая обстановка позволила начать переход, флагманский механик доложил, что двигатели на всех кораблях опробованы.

Вечером 17 марта капитан 1 ранга Лялько получил приказание с утра выводить свою бригаду из затонов. Днем позже должна была выходить 2-я бригада. Лед на Буго-Нареве стал рыхлым, неопасным для корабельных корпусов, а Висла ниже Варшавы уже очистилась.

Однако еще до выхода на Вислу перед кораблями возникло новое серьезное препятствие. И надо признаться — непредвиденное.

До той поры все наши навигационные затруднения на Западном Буге были связаны с его маловодностью. Прогнозы не предвещали значительного подъема воды и ранней весной. Поэтому не вызывало опасений то, что в низовьях Буго-Нарева, у Нового Двура, где гитлеровцы взорвали большой железнодорожный мост, появился спешно построенный новый. Запас высоты под этим временным мостом представлялся достаточным для прохода кораблей.

Но весна нагрянула дружная, довольно обильные в тот год снега растаяли прямо на глазах. И с началом ледохода вода стала быстро прибывать. За считанные часы, пока корабли шли среди льда до Нового Двура, уровень ее поднялся очень заметно.

Комбриг Лялько, шедший на головном бронекатере, опытным глазом определил: под мостом уже вряд ли пройдешь. Движение бригады было приостановлено. Измерения, произведенные с катера-«малыша», показали, что от поверхности воды до мостовых балок — 265 сантиметров. А надстройки бронекатера поднимаются над водой на 273. Между тем вода продолжала прибывать. Не могли пройти под мостом и плавбатареи.

Посоветовались с армейскими инженерами, ведавшими эксплуатацией моста. Первой мыслью было — нельзя ли разобрать пролет над фарватером? На проводку обеих бригад хватило бы двух часов. Инженеры отвечали, что разобрать, конечно, можно, если будет приказ. Но такой приказ вряд ли дадут: разборка и сборка займут около суток, а по мосту, сами видите, идут состав за составом…

Мост, расположенный в тыловом районе двух фронтов, имел большое значение для них обоих. Я поспешил на ФКП в Дризен, к прямым каналам связи. С кораблями, остановленными выше Нового Двура, находились член Военного совета Боярченко и начальник штаба Балакирев.

Как выяснилось, вывести из действия на сутки новодвурский мост не мог своею властью даже командующий фронтом — перевозки по нему контролировались Генеральным штабом. Надежды на то, что развести мост разрешат, становилось все меньше. Да и нельзя было ждать. Паводок на Висле, пока только начинавшийся, мог создать новые осложнения. А продолжавшийся подъем воды в Буго-Нареве все сокращал просвет между поверхностью реки и мостовыми конструкциями.

Выход из положения искали общими усилиями. Убрать корабельные надстройки, демонтировать боевые рубки, орудийные и пулеметные башни? Нет, это не годилось. Потребовался бы чуть не месяц, чтобы потом снова все смонтировать. Оставалось другое — предельно увеличить осадку кораблей.

Ветераны Сталинграда помнили, как бронекатера, снабжавшие армию Чуйкова, принимали на борт столько боеприпасов, что погружались по иллюминаторы, и ни один не перевернулся, пересекая Волгу. Теперь проще всего было бы притопить корабли, приняв водяной балласт. Однако механики опасались, что в корпусах, ослабленных заделанными пробоинами, не выдержат переборки и вода зальет моторы. Другим возможным балластом был речной песок. Лялько категорически возражал против засыпки его без мешков — потом не отчистишь отсеки, песчинки попадут в механизмы. Но интенданты доставили несколько сот мешков, и загрузка кораблей началась.

А сперва проверили на одном из бронекатеров, как будет он, осев по иллюминаторы, вести себя на неспокойной, вспученной паводком реке. И поняли: для надежности следует спаривать катера, как уже делали при переправе армии на Березине.

Как ни увеличивали осадку, первая пара бронекатеров, буксируемая «малышом», прошла под мостом впритирку — зазор над рубками составлял около сантиметра. А подъем воды хоть и замедлился, но продолжался. На палубу каждого катера стали ставить по нескольку десятков матросов. Они руками упирались в мост, и это позволяло еще немного притопить корабль.

Мешки набивали мокрым песком днем и ночью. Нужно было спешить, иначе все могло оказаться напрасным. В конце концов катера прошли мост. А на плавбатареях все-таки пришлось снимать и потом вновь устанавливать орудия.

Весенний сюрприз Буга задержал нас у Нового Двура до 27 марта. Зато дальнейший переход совершался быстрее ожидаемого. На канале действовали все шлюзы. Проходы через взорванные мосты были расчищены на совесть. Наши зенитчики и роты берегового сопровождения (к тому времени их было уже две) следовали за кораблями.