– Тебя засекли, – обреченно качнул головой Коул. – Увидели, что ты контачишь со мной. У них на меня охота.

– Э, глянь-ка, – раздраженно перебил шофер. – Чего это там за мудаки? Ё-мое, да у той падлы пушка!

Барнс без слов нырнул на дно салона. У Коула рука потянулась к собственному оружию. Вытащив пистолет, он посмотрел на него в недоумении: хватит ли решимости снова его использовать. В беспомощности он огляделся вокруг. Вокруг – прозаичная, обсаженная деревьями улица с кирпичными домами на две семьи, у некоторых фасад увит плющом. У одного окна стоял человек; случайно встретившись с Коулом глазами, он поспешно задернул штору. Коул глянул в зеркало заднего вида. Те трое маячили сзади метрах в двадцати: двое с шага перешли на трусцу, третий слегка отставал, ковыляя со своей тростью. Вся троица при пистолетах.

Чувствуя, что так и не найдет в себе сил снова нажать на курок, Коул направил ствол на разом взмокшего таксиста, который смотрел теперь как-то заискивающе.

– Уматывай!

Водила не раздумывая подчинился, а отбегая, истово заголосил через плечо:

– Все вы сраные пидоры безбашлевые, на 'уй!

Коул перелез на водительское сиденье, пистолет кинул на соседнее и дернул рычаг передач. Машина рванула на разворот неистовым зигзагом (аж зубы клацнули), и Коул погнал ее на этих троих, застывших буквально в пяти метрах перед капотом. Один из них метнулся в сторону, второй вскинул пистолет (что-то вроде «люгера») и, не целясь, пальнул в лобовое стекло. Коул зажмурился от вспышки и россыпи стеклянных брызг; что-то ожгло щеку. Все так же зажмурившись, вдавил педаль газа в пол. Два глухих удара по борту, машина прочавкала по какому-то податливому предмету… Еще один выстрел, сбоку – слышно было, как лопнуло левое стекло, а с заднего сиденья донесся короткий, мгновенно оборвавшийся всхлип. Коул открыл глаза в тот момент, когда впереди дорогу лихо перегородил полицейский автомобиль. Коул до упора крутанул руль вправо – кто-то отпрыгнул на тротуар перед самым капотом. Опять толчок, от которого сводит зубы, и машина, взлетев передом на бордюр, правыми колесами пронеслась по тротуару, успев обогнуть корму перегородившей улицу патрульной машины, и мотнулась за угол. Сирены завыли с нескольких сторон…

«Вот она, музыкальная тема моей жизни», – успел отметить Коул.

Лента автострады летела навстречу, безумно кренясь. Машины на левой полосе яростно сигналили; передние уходили вправо, уступая дорогу наседающей сзади рехнувшейся «тачке». Коул не переставая клаксонил, упреждая пешеходов, чтобы вовремя сторонились. В рации такси шуршали помехи, мелькало ассорти из голосов. Держа руль одной рукой, не обращая внимания на светофоры – авось пронесет, Коул что-то придумал. Свободной рукой он взял рацию и, утопив кнопку связи, прокричал:

– Город! Днем ты не можешь вмешиваться физически, но говорить ты хотя бы можешь! Поговори с ними! Ты же можешь дать легавым неверное направление, отвлечь от меня? Наплети им! Как будто ты – диспетчер полиции!

– Да… – донесся сквозь суматошную толчею такси знакомый ледяной голос.

Вскоре вой сирен, отстав, умолк. В лицо из отверстия в лобовом стекле хлестал ветер, на полу побрякивали осколки. Коул подогнал машину к станции «Барт» и, заглушив мотор, откинулся, тяжело переводя дух. Его била дрожь: понятное дело, адреналин… Ненадолго нахлынуло головокружение, но быстро прошло. Вспомнил о Барнсе. Коул неуверенно рассмеялся:

– Э-э-х, старина Барнс, как же я перебздел, а! А впрочем, каскадер из меня что надо, а? Бог ты мой, иногда и сам не знаешь, на что способен, пока не…

Он осекся, вспомнив про выстрел, высадивший боковое стекло. И про всхлип с заднего сиденья. Обернуться не мог: просто не хватало смелости.

– Барнс, – окликнул он севшим голосом. – Боже ты мой. Вот ужас-то.

Но не век же так сидеть; может, человеку нужно в больницу.

Коул повернулся.

Большая часть головы у Барнса отсутствовала.

Страшнее всего было то, что вид насильственной смерти уже не вызывал у Коула особых эмоций.

Выбравшись из такси, он, пошатываясь, побрел к станции.

Телефон на том конце провода прозвенел, наверное, уже раз тридцать; ну и пусть.

Наконец щелчок и сонный голос:

– Алло?

У Коула ухнуло сердце.

– Э-э… Кэтц, ты?

– Стью?

– Да, я! А картинку почему не включаешь?

– Да… тут что-то с экранчиком. Аппарат долбанутый.

– А меня ты видишь?

– Нет.

(Небось потому и не включила, чтоб мужика у себя в постели не показывать.)

– Ну, как там у тебя? – вяло спросила она. Коул невесело рассмеялся:

– Не знаю даже, с чего и начать. Э-э… Ты бы громкую связь отключила.

– Хорошо.

(Ага, значит точно не одна, а с кем-то. Иначе бы сказала, чтоб говорил, не стеснялся.) «Да ладно, какое мое дело».

Быстро, стараясь говорить на одной ноте, Коул пересказал, что произошло со времени ее отъезда.

Когда закончил, на том конце стояла тишина.

Наконец спросил как бы с намеком:

– Ну а в Чикаго как дела?

Когда она заговорила, было слышно, что ее душат слезы.

– Да пошел ты, Стью! Ты же в аду, понимаешь? Ты уже людей давишь, справа-слева от тебя кто-то дохнет, а он еще и бомбы заставляет подкладывать – а зачем, ты понятия не имеешь. Меня от тебя тошнит! Черт бы тебя побрал, Стью!

Линия тихонько шипела, подчеркивая наступившую паузу.

Покуда Коул, мучаясь от внезапной горечи, не провыл:

– Кэ-этц, я цепенею от страха. А уйти не могу. Ты нужна мне. Ну пожа-алуйста…

– Нет. Уезжай оттуда. Уезжай от него. Он использует тебя. От тебя скоро одна кожа останется, неужели не ясно? А я не хочу этого. Я понимаю: Город боится, что мегаполисам наступит конец и городские жители рассосутся по окрестностям, когда технерлинк и МТФ доведут дело до логического конца. Он чувствует, что города как таковые устарели. Свору он использует лишь как повод – он бы все равно затеял что-нибудь в этом роде, даже незаконно. Город агонизирует, Стью. А тебе надо срочно выходить из игры, пока он не утянул тебя с собой на дно.

– Да не могу я! – крикнул Коул в приступе внезапного гнева. – Мне нужна ты, но одновременно мне нужен… – Он осекся; из трубки послышались…

Короткие гудки.

Пентхаус откровенно вонял. Куда ни глянь, везде засаленное тряпье, обертки из-под еды, вскрытые плесневелые жестянки. А Коулу, как какому-нибудь извращенцу, – наоборот, в удовольствие. Как говорится – чем хуже, тем лучше.

Слава богу, снова ночь.

Коул провел три бессонных дня. Наступил вечер среды, и он нетерпеливо дожидался, когда же день сойдет на нет. Теперь ему было неуютно, когда Город пребывал «в спячке».

Хрустя пальцами, он расхаживал вдоль задернутой шторы, то и дело вглядываясь в узкую полоску между шторами – ну как солнце, угасло наконец? Уф-ф, наконец-то сгинуло.

И вот Коул начал ощущать, как медлительной, блаженной волной внутри разливается присутствие – поднимается дрожью по позвоночнику, вспыхивает в мозгу знакомыми узорами: это орнамент нервной системы Города наслаивается на его собственный.

«Коул…»

Он подошел к телевизору, присел на корточки перед электронно-чеканным образом.

– Ко-оул, – еще раз повторил Город, словно смакуя имя на вкус. – Сегодня вечером в город не ходи, тебе надо отдохнуть. Завтра тебе предстоит поездка. За город.

– Нет! – Коул отшатнулся. – Нет… У меня все… пойдет не так… Стоит мне от тебя отойти… я сразу будто разваливаюсь. На той неделе было еще терпимо. А теперь все по-другому. – Он насупил брови, пытаясь вспомнить: а что именно по-другому?

– Да, это так, мы теперь ближе, – согласился Город, высказывая то, что Коул мучительно пытался выразить. – Но ехать надо, ведь Барнса больше нет в живых. Я посылаю тебя на встречу с помощником прокурора штата.