— Ты забрал горшок из буфетной? — резко спросил Лель.

— Да, забрал. И еще пару свеч из дюжины, показавшейся мне подозрительной. Они лежали на той же нижней полке, в самой глубине. Белые, толстые, с золотым ободком — на другие непохожие.

— Девушка что-либо сказала по их поводу?

— Это из тех, что приготовлены к свадьбе. Лучший воск с пасеки бургомистра. Они отыскались в кладовой в особом ящике и светличной очень понравились. Вот и прихватила заранее.

Домес скрипнул зубами.

— Мне нужна алхимическая лаборатория, Лель, тогда я скажу точно. А пока… кто должен был ночевать в гостевых покоях? Для нас четверых их слишком много.

Горбун щепотью сдавил переносицу.

— Правители провинций. На праздник съезжаются.

— То есть, вся верхушка? — лекарь свистнул сквозь зубы.

— И послы Биннори.

— Это похлеще, чем я мог вообразить. Так что насчет лаборатории?

— Погоди, — поднялся со ступеньки домес. — Сейчас расскажешь все это еще одному человеку. Заодно выясним, кто захаживает в буфетную и кладовую. Хотя первая не запирается…

— То есть, войти туда могут все? — Дым вздохнул. — Разве что выпросить у тебя разрешения на магию. А этот человек — кто он? Ему можно доверять?

Король неопределенно пожал плечами.

Дыму удалось изготовить противоядие, и сутки то он сам, то Батрисс, то Янтарь каждый час поили Эриль по чайной ложке, так что в первый день праздника святой Тумаллан от недомогания и следа не осталось. Но она не пошла на шествие, боясь опять потерять сознание в храме, бросив этим на домеса зловещую тень. Друзья удостоверились, что вуивр хорошо, что ее надежно охраняют, и разбрелись кто куда, а она проспала весь день и пробудилась только к вечеру от шагов и бодрых голосов мага и контрабандистки. Друзья, спеша опередить один другого, выложили на одеяло большие игрушечные кораблики. Когда-то Мастер Торарин, Корабельщик, дарил кораблики взрослым и детям, и стало традицией раздавать их по храмовым праздникам, да еще и гадать по тому, кому который достанется.

Батрисс хмыкнула, склонив вороную голову к плечу, расправляя на пузатом позлащенном когге малиновые паруса. Дым гордился своей бригантиной с полосатым черно-белым корпусом ничуть не меньше.

— Это тебе. Начало. Ох, и задарят тебя сегодня!

Эриль слабо улыбнулась. Маг присел на край постели и взял ее за руку. От него слабо пахнуло вином.

— Что-то ты бледная.

Поцеловал лоб:

— Жара вроде нет…

— Зря ты не пошла с нами! — лучилась восторгом Батрисс. — Видела бы ты потешное сражение на море! Твоя тезка выиграла с легкостью. Хотела бы я командовать подобным кораблем! Хотя толпы на улицах и очереди к целителям в храмах просто ужасные. И как Лель все эти церемонии выдерживает? Фу-у…

— Просто в день святой Тумки лечат бесплатно. А вино в фонтанах искупает занудство святости, — Дым сладко причмокнул, возведя глаза к потолку.

— Хватит валяться, командир, — Батрисс высунулась в окно, вдыхая вечерний прохладный воздух. — Хотя бы на фейерверк посмотреть выйди. Роль затворницы тебе не идет.

Тут послышались громкие шаги в коридоре.

— О, еще подарки! — оживилась черноволосая.

Дверь распахнулась. Янтарь выбранился, приложившись о притолоку головой. И картинно замер, зыркая сощуренными глазами, держа на отлете узкогорлый черный кувшин с остатками восковой печати у горлышка. Был он неопрятен и мрачен, спутанные волосы лезли на глаза, губы искусаны.

— Да уж, подарочек.

— Вон! — рявкнул оборотень на Дыма и сам бухнулся на лежанку. Посмотрел на Эриль мутным взглядом. — С-собирайся.

— Упился так упился, — заметила Батрисс. Оборотень поводил кувшином, нашарил губами горлышко и сделал большой глоток. Уронил кувшин и наступил на него ногой.

— Молчи, ш-шалава.

— Ты полегче! — сверкнула синим взглядом Батрисс.

— Все шалавы. И из нее делаете. Обнять, в лобик клюнуть, в углу зажать…

— Иди проспись! — посоветовал Дым.

— Заткнись, упырь… Собирайся!

Эриль села в постели.

— Я обещала Лелю остаться.

— Ну, конечно… — протянул оборотень. — Ле-ель…

Он ткнул пальцем ей в запястье:

— Ка-акой отличный повод выбраться с столицу… Снова почувствовать себя пупом земли… Шляться в компании упыря… под короля лечь! А может, это вовсе не яд? А может, ты от него брюхата?

Эриль окаменела от несправедливости брошенных слов. Батрисс глубоко вздохнула пышной грудью:

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Придурок!

— Если любишь меня, — склонился, дыша перегаром, оборотень, — уедем немедленно.

— Ян-тарь…

— Что «Янтарь»?! — выкрикнул он. — Думаешь, он и домесом побежит за тобой, как песик на веревочке? Счас все бросит? Как я тогда? А не надейся! Вот, вот! — он сбросил на пол кораблики и стал топтать их ногами. Дым схватил Янтаря за плечо, разворачивая к себе. Оборотень оттолкнул его и рухнул сверху, вцепляясь в ключицу зубами. Батрисс прыгнула ему на спину.

Их разбросала, как котят, вбежавшая на шум охрана. Дым стонал, держась за плечо, из-под пальцев бежала кровь. Янтаря заставил присмиреть серебряный клинок, приставленный к горлу.

— Запереть! — скомандовал вошедший за охранниками Светлан Галь. Тот самый таинственный человек, с которым Лель накануне собирался познакомить Дыма. При репутации пьянюки и бабника он был вполне успешным главой тайной полиции Северного королевства. И теперь получил приказ докопаться, кто отравил масло для ритуальных корабликов. А заодно, как оказалось, охранял вуивр. — Пусть проспится. А этого к лекарю.

Контрабандистка подхватила мага под руку:

— Я отведу.

— С-серебром посыпать, — заплетающимся языком произнес Дым.

Галь наклонился к Эрили:

— Мона… вы в порядке? Я позову служанку прибрать.

— Светлан, оставьте нас!

Домес с одного взгляда оценил разор в комнате, кровь и раздавленные кораблики на полу. Вместе со шкурой сгреб Эриль в охапку и прижал к себе. Женщину вырвало. Лель держал перед ней таз, отбросил испачканную шкуру. Вытер Эрили рот и холодный пот со лба. Напоил, поддерживая под затылок.

— Я позову мессира Тома.

— Почему он так, Лель?! Что игрушки ему плохого сделали? Почему он кричал, что я ради славы?.. Что ты бросишь меня? — вуивр встряхнула перевязанными руками. — Не я же это придумала!

Эриль поняла, что плачет, уткнувшись ему в колени, а Лель гладит ей растрепанные волосы и повторяет:

— Что ты, глупенькая… Я пойду за тобой куда угодно. Я все для тебя сделаю. Это такое счастье — быть с тобой, тебя касаться, слушать твой голос… А если кто-то скажет иначе — не верь.

Безмолвные слуги навели порядок в комнате и удалились так же незаметно, как и пришли. Лель протянул Эрили кораблик из янтаря — блестящий и алый, с огоньком внутри. Его хотелось облизнуть, как леденец.

— Это тебе.

Последний раз всхлипнув, вуивр прижала кораблик к груди.

— И те, другие, тоже починят.

— Лель…

— Спеть тебе колыбельную? — пошутил он.

— Люби меня.

Домес осторожно забрал у нее из рук кораблик.

— Ты потом пожалеешь об этом.

— Нет!

— Мы сошли с ума!

— Ну и пусть…

Он неуверенно, почти робко провел шершавой ладонью вдоль ее щеки и шеи. Распустил шнуровку на рубахе и, высвободив грудь, медленно поцеловал соски, втягивая их губами. Ему почти не пришлось нагибаться для этого. Ладони, способные согнуть подкову, обхватили женскую грудь осторожно и мягко, сжали едва-едва. А потом Лель запрокинулся на спину, роняя Эриль на себя, и стал жадно целовать полуоткрытый рот.

Заоконье просияло и вспыхнуло поверху, где не заслоняли кусты. Гул пришел издалека, до корней содрогнулась башня.

— Фейерверк. Я совсем о нем забыл. Идем?

Мимо звякнувших шариков в рамах Лель спрыгнул во влажный сад. Протянул руки Эрили. Влажные ветки хлестнули ее по плечам, задели волосы, просыпался за шиворот древесный мусор. Но домес, раздвигая зелень плечом, упорно шел сквозь заросли, и женщина спокойно лежала у него на руках. А небо в зените то искрилось огнем, то, погружаясь в темноту, распускалось майскими звездами. И ветер шелестел и посвистывал, касаясь разгоряченных щек.