Проходя под очередной петлей, Лэйни заметил миниатюрные сталактиты, свисавшие с краев ступеньки.

– Так они, значит, применяли эту штуку…

– Все время. Широчайшим образом. В какой-то момент им пришлось срубать наслоения.

– И это что же, так и продолжается?

– Конечно, нет. Но «Грот», эта вот лестница, сохранен в первозданном виде.

Еще один пролет. Еще одна петля призрачного подводного света.

– А что они делали с… твердыми? – спросил Лэйни.

– Не знаю. Да и не очень хочу узнать.

Тяжело дыша, с гудящими от усталости ногами, Лэйни вошел в голубой свет, бессильно увязавший в непроглядной черноте стен, в смутное пространство, лишь слегка организованное позолоченными стояками несущих конструкций здания. После химией остановленных мочепадов «Грота» «Западный мир» выглядел тускло и убого. Заурядная контора, выпотрошенная, а затем кое-как обставленная невзрачной разнокалиберной мебелью. В глубине помещения, прямо напротив входа темнеет что-то громоздкое, неуклюжее. Танк? Лэйни недоуменно сморгнул. Ну да, танк. Американский и жуть какой старый.

– Как они его сюда затащили? – спросил он у Арли, отдавшей кому-то свой плащ. – И почему пол не проваливается?

– Это эпоксидка, – улыбнулась Арли. – Мембранная скульптура. Игрушка для отаку, они клеят такие модели из набора деталей.

Блэкуэлл тоже расстался со своим плащом, явив миру одеяние, напоминавшее пиджак, но пиджак не совсем обычный, сотканный из чуть потускневшей алюминиевой нити. Он прокладывал путь сквозь лабиринт низких столиков и диванчиков со все той же целеустремленностью и изумительной легкостью, почти физически увлекая за собой Лэйни и Арли.

– Да это же «Шерман», – радостно вспомнил Лэйни, бравший когда-то в гейнсвиллской библиотеке си-ди-ром по истории бронетанковой техники.

Арли молчала, название знаменитого танка было для нее пустым звуком. Ну так она же, небось, в жизни не пользовалась си-ди-ромом, а в приюте, там поневоле знакомишься с безнадежно устаревшими носителями.

Глядя по сторонам и вспоминая слова Арли, что теперь «Западный мир» совсем не тот, что прежде, Лэйни поражался, какая ж тогда публика собиралась здесь вначале, когда улица внизу была погребена под шестифутовым слоем битого стекла.

В людях, которые сидели здесь сейчас, хмуро сутулились над своими стаканами, резко ощущалась необычная, не похожая ни на что виденное Лэйни в Токио отдельность, неслиянность с окружающим, как у капелек масла на поверхности воды. Долгий зрительный контакт с кем-либо из них мог привести к очень интересным, а может – и очень опасным последствиям. Если проанализировать совокупную нервную ткань, содержащуюся в этом зале, в ней непременно обнаружатся крайне необычные примеси. А может, здешняя клиентура проходит предварительный отбор по некоему сочетанию пристальности взгляда и низкой подвижности лицевых мышц?

– Лэйни, – сказал Блэкуэлл, роняя на плечо Лэйни ладонь и разворачивая его под взгляд двух зеленых миндалевидных глаз, – это Рез. Рез, Колин Лэйни. Он работает вместе с Арли.

– Добро пожаловать в «Западный мир», – улыбнулся Рез. – Добрый вечер, мисс Маккрей.

Лэйни снова заметил явление, знакомое ему по встречам со знаменитостями в «Слитскане», – зыбкое мерцание образа между опосредованным, предзаданным представлением и воспринимаемой реальностью. И каждый раз это мерцание, перемежение образов становилось с секунды на секунду все быстрее и быстрее, пока они не сливались в некое целое, твое новое представление об этом человеке. (Там, в «Слитскане», кто-то говорил ему, что научно доказано существование в мозгу некоей области, специально ответственной за узнавание знаменитостей. Треп? Может, треп, а может, и правда.)

Но это все были ручные знаменитости, те, которых Кэти уже выдрессировала. Договорилась (в обычном кабинете, ни в коем случае не в «Клетке») о режиссировании различных граней их многогранной общественной жизни, на тех или иных условиях. А этот парень не был ручным, он был слишком крупен и своеобразен для подобных игр, чем и заслужил яростную ненависть Кэти.

Рез приобнял Арли за плечи и повел ее в чуть затененный конец зала, за пустотелую тушу «Шермана», что-то говоря на ходу.

– Добрый вечер, мистер Лэйни, – сказал Ямадзаки и несколько раз сморгнул; зеленая в клеточку спортивная куртка болталась на его узких плечах, как на вешалке.

– Ямадзаки.

– Вы уже познакомились с Резом? Хорошо, очень хорошо. Столик приготовлен, чтобы поужинать. – Словно спасаясь от удушья, Ямадзаки растянул указательными пальцами широкий, свободно болтавшийся на его шее воротник дешевой бежевой рубашки. – Насколько я понимаю, первая попытка идентифицировать узловые точки не увенчалась успехом.

Он вежливо сглотнул.

– Я не могу понять человека по материалам, структурированным, как бухгалтерский отчет. Его там попросту нет.

Рез и Арли уже исчезли за танком.

– Идемте и мы, – сказал Ямадзаки и добавил, понизив голос почти до шепота: – Нечто экстраординарное. Она здесь. Она ужинает с Резом. Рэи Тоэи.

Идору.

24. Отель «Дай»[28]

В крошечном такси вместе с Масахико и Гоми-боем, Масахико спереди, на водительском, если по-нормальному, месте, Гоми-бой сзади, рядом с ней. У Гоми-боя было так много карманов и так много вещей в каждом кармане, что ему стоило большого труда устроиться более-менее удобно. Кья в жизни не видела такой маленькой машины, а уж такси – так и подавно. Колени Масахико почти упирались в подбородок. На шофере были белые перчатки и шапка с козырьком, вроде тех, какие носят шоферы такси в фильмах сороковых годов. На всех подголовниках были белоснежные, накрахмаленные кружевные салфетки, прищепленные специальными прищепками.

Кья рассудила, что машина такая маленькая потому, что платить будет Гоми-бой, наличными, у него их не густо, сам говорил.

После недолгого подъема они вывернули из дождя на этот старомодный, но все равно дико красивый многоуровневый экспресс-вей, и мимо понеслись средние этажи застроенного высотками района, может, даже того же Синдзюку, потому что вдали на мгновение показалось здание-робот, под другим углом, но все равно узнаваемое, а затем – она так никогда и не поняла, было это в действительности или только показалось, – мелькнуло окно, точно такое же, как и все остальные, а за ним голый человек, сидящий со скрещенными ногами на конторском столе, и рот его был раскрыт до предела, словно в беззвучном крике.

Время от времени в общей массе темных, едва различимых за пеленой дождя зданий попадались другие, необычные, залитые светом, как аттракционы тематического парка «Ниссан Каунти» в телевизионной рекламе, на каждом из них сверкала огромная вывеска: ОТЕЛЬ «ЦАРЬ МИДАС» с многоцветно мерцающей короной и скипетром, ВОДОПАД СВОБОДЫ БАНФ[29] с голубыми горами и золотым водопадом. Еще штук шесть таких, в быстрой последовательности, а затем Гоми-бой сказал несколько слов по-японски. Черный легковой козырек водителя согласно кивнул.

Крошечная машинка свернула направо и покатилась, притормаживая, вниз, по плавному изгибу эстакады. В бездушном, бессмысленно ярком свете натриевых прожекторов Кья увидела пустой перекресток, заросли бледной, буйно взлохмаченной травы на узких крутых обочинах. Ни одной машины, словно они здесь и вообще никогда не ездят. Это безликое, никакое место могло бы находиться на окраинах Сиэтла, на окраинах чего угодно, и она на мгновение задохнулась от острого желания вернуться домой, быть дома.

Искоса взглянув на соседку, Гоми-бой занялся раскопками в некоем, очень внутреннем кармане. Расстегнув подтяжки, он запустил руку в штаны чуть не по плечо и извлек солидную пачку денег, перетянутую широкой, черной резинкой. Кья с интересом наблюдала, как пальцы Гоми-боя оттянули резинку и отделили три купюры. Побольше размером, чем американские, а на той, что сверху, изображен логотип компании, название которой она узнала чуть ли не в грудном возрасте. Гоми-бой сунул три купюры в рукав фуфайки и начал пристраивать пачку на прежнее место.