Лэм, наверное, раз десять перечитал ее письмо. Ему было стыдно. Нечасто он сожалел о выбранном жизненном пути — какой смысл раздумывать над тем, чего нельзя изменить? И хотя Мэри никогда открыто не осуждала его занятие пиратством, Лэм знал, что она тайком мечтала о том, чтобы в один прекрасный день он стал благородным и чинным английским джентльменом. Это желание было несбыточной, пустой мечтой. Он не мог изменить того, кем и чем был его отец, и наверняка Катарина не смогла бы этого забыть. Заниматься разбоем на море вынудили обстоятельства его рождения — он не был ни англичанином, ни ирландцем. Мэри понимала это не хуже его.
Лэм аккуратно сложил письмо, спрятал его в маленькую шкатулку, в каких женщины обычно хранят драгоценности, и запер ее. Ключ он повесил себе на пояс, а шкатулку поставил на каминную полку и принялся расхаживать по комнате.
Раньше, когда ему становилась на острове одиноко, он имел дело лишь с самим собой. Тогда он мог с этим справиться. Но теперь… Теперь везде, где бы он ни был, куда бы ни смотрел, ему виделась огненно-рыжая соблазнительница. Даже его мать писала о ней.
Он вспомнил, как решительно Катарина отвергла его предложение, и побагровел от злости и унижения. Он знал, что слишком горд для того, чтобы просить ее передумать или хотя бы изменить ее мнение о нем.
Лэм повернулся к огню, стараясь подавить обуревавшие его чувства. Теперь Катарина была при дворе, и на некоторое время это его устраивало. Политические игры зашли слишком далеко, и конца еще не было видно. Но все когда-нибудь кончается, и Лэм задумался, не сделать ли Катарину своей женой даже против ее воли. Зная ее так, как он знал сейчас, Лэм понимал, что не смог бы поступить с ней таким образом. Но и отпустить ее он тоже не мог, особенно к другому мужчине. Он выругался, нарушив тишину каменных стен.
Заметив, что Макгрегор перестал играть и вместе с Ги уставился на него, Лэм снова стал мерить шагами холл и вынудил себя улыбнуться мальчику.
Капитан, что-нибудь требуется? — Ги вскочил. «Мне требуется рыжая девица, такая же страстная, как и я», — подумал Лэм.
Нет, Ги.
Мальчик нерешительно топтался на месте.
— Сядь и слушай музыку, — мягко произнес Лэм. Ги послушно уселся, а Макгрегор сказал:
— К нам кто-то пожаловал.
Лэм тоже услышал негромкий звон колокола на сторожевой башне. Зимой из-за воя ветра только этот колокол и можно было услышать. Вскоре в холле появились матрос с красным от холодного ветра лицом и закутанный в плащ посетитель.
Капитан, этот человек только что прибыл с посланием для вас.
Посетитель, дрожа от холода, снимал капюшон и перчатки. Наверняка он прибыл на остров на борту судна с припасами, за которым Лэм раз в месяц посылал в Белфаст. Человек был незнаком Лэму. Пригласив его сесть, Лэм едва заметно кивнул.
Откуда-то возник лакей, поймал взгляд Лэма и торопливо вышел. Через минуту он вернулся с горячим пуншем и едой. Лэм сказал матросу:
Джейк, иди в кухню погреться и хорошенько поешь.
Краснолицый матрос исчез следом за лакеем.
Лэм уселся на скамью напротив посланца. Макгрегор снова принялся тихонько наигрывать на волынке. Ги отвернулся.
— Кто вас послал? — вполголоса спросил Лэм.
— Джеральд Фитцджеральд.
У Лэма в груди все сжалось. Человек вытащил из-под плаща запечатанное письмо и подал ему. Лэм помедлил, потом поднялся и подошел к окну. Стараясь не выказывать обуревавшего его любопытства, он не спеша развернул письмо и принялся читать. Лицо его побелело от гнева.
Катарина Фитцджеральд обручена с сэром Джоном Хоуком и должна быть обвенчана с ним в пятнадцатый день апреля. Королева даже даровала ей в приданое небольшое, но очень хорошее поместье в Кенте.
Теперь лицо Лэма стало медленно багроветь. Его охватила неудержимая ярость.
— Какой сегодня день, черт побери? — взревел он. Макгрегор отложил волынку.
— Тридцатое марта.
Лэм отчаянно старался взять себя в руки, но при мысли о Катарине в объятиях другого в его жилах снова забурлила сотрясавшая его ярость. Все же, когда он заговорил, голос его был леденяще спокойным.
Мы едем в Лондон, — сказал он. Ничто в его тоне не позволяло догадаться, что внутри него мечется выпущенный на свободу зверь. — Немедленно.
Отплытие все-таки пришлось отложить из-за метели. На долгих двенадцать дней.
Лондон, 15 апреля 1571 года
Большие колокола собора святого Павла звонили не переставая. По улице перед собором было ни пройти, ни проехать. Вдоль нее выстроились многочисленные кареты, ожидая своих благородных владельцев, приехавших принять участие в церемонии бракосочетания. Здесь же разъезжали верхом сопровождающие. А на тротуарах рядом с поднимающимся к небу собором выстроились сотни лондонцев всех рангов и званий. Подобное бракосочетание было огромным событием, и они, сгорая от любопытства, ждали возможности взглянуть на венчающуюся пару.
Наконец появились новобрачные. В толпе раздались аплодисменты. Несколько женщин упало в обморок. Сэр Джон Хоук был одет в свою красную с золотом форму с пристегнутым церемониальным мечом. На ногах у него были черные высокие сапоги, на голове — шляпа с плюмажем. В толпе поднялся гул голосов, быстро сменившийся приглушенным перешептыванием. Невеста была столь же прелестна, сколь блестящ жених. Ее белому, усыпанному жемчугом бархатному платью позавидовала бы любая женщина еще и потому, что оно подчеркивало идеальные формы невесты. Но ахи и охи как женщин, так и мужчин вызвало ее лицо, необыкновенно прекрасное, с высокими скулами и полными губами. Весь ее вид заставлял мужчин завидовать жениху.
Толпа осыпала новобрачных горстями зерен, желая им плодовитого союза, и только когда новобрачные поднялись в ожидавшую их коляску, запряженную парой белых лошадей, все заметили, что на их лицах не было улыбок.
В сложенном из гранита очаге горел огонь, согревая украшенные резными панелями и затянутые тканью стены спальни в Барби-холле. По полу расстелили свежие, сладко пахнущие камышовые циновки. В середине комнаты стояла кровать со столбиками по углам, без балдахина, но все равно очень массивная, укрытая синим с золотом бархатным покрывалом и мехами. Покрывало было откинуто.
Сердце Катарины бешено колотилось. Усталость, которую она ощущала после венчания и свадебного приема во дворце Ричмонд, исчезла, сменившись нервным возбуждением. Теперь она была женой Джона Хоука. О Господи! Катарина стояла, закрыв глаза, пока Елена раздевала ее.
«Что я наделала!» — эта непрошеная мысль не покидала девушку. Но время сомнений и колебаний прошло, строго напомнила она себе. В конце концов, она была почти уверена, что любит Джона Хоука.
И она была счастлива, точно была. Именно об этом она мечтала, именно этого хотела — жизнь наконец-то давала ей то, что ей причиталось: благородство, всеобщее уважение и вскоре, она надеялась, ее первого малыша.
Катарина вздохнула и подошла к огню отогреть застывшие руки. Она была замужней женщиной — чего еще можно желать? Она радостно встретит своего мужа. Слава Господу, у нее страстная натура. Скорее всего она получит удовольствие, во всяком случае, она на это надеялась.
Елена вытащила шпильки из пышных рыжих волос Катарины, и они свободно рассыпались по спине.
— До чего вы красивы, миледи. Этой ночью сэру Джону не удастся заснуть.
Катарина вспомнила, что за весь день Джон ни разу не улыбнулся ей. Может, он просто нервничал, как большинство новоиспеченных мужей? Или его одолевали сомнения? Вдруг она подумала о Джулии, которой вскоре придется выйти за совершенно чужого человека. Джулия вместе со своим дядей присутствовала на венчании, и Катарина заметила, как она смотрела на Джона. У Катарины мелькнула безумная мысль — на ее месте сейчас должна быть Джулия, именно Джулия должна была стать женой Джона Хоука, ожидающей его в их брачную ночь.
Катарина вздохнула, ужаснувшись тому, что ей могла прийти в голову такая мысль. «Все будет отлично, — уговаривала она себя, тяжело дыша, — после того, как мы проведем ночь вместе». От этой мысли ее прошиб пот.
