В том, что он найдет способ остаться в живых, Лэм не сомневался. Он еще не сделал своего последнего хода. Это была очень сильная позиция, которую он предвидел, когда решил вступить в игру, и ценность ее только возрастала с каждым лишним днем жизни Фитцмориса. Но Лэм не мог играть в одиночку. Ему требовался партнер, ему нужна была королева.

А это только вопрос времени — наверняка Бет пошлет за ним, чтобы устроить ему взбучку. Лэм отлично знал женщин и готов был вверить свою жизнь этому знанию женского характера. Елизавета хорошо к нему относилась и теперь, конечно, очень разозлена его изменой. Он должен набраться терпения, чтобы пережить те дни или даже недели, которые она заставит его провести в этой дьявольской дыре в ожидании ее благоволения. А уж тогда он, подобно сирене, пустит в ход все свои чары, чтобы обольстить ее. Он будет пленять ее с тем же упорством, с каким когда-то соблазнял Катарину.

Лэм поднялся на ноги и принялся расхаживать по камере, обдумывая, как лучше устроить свое освобождение. Но ставки в игре изменились. На кону была только его собственная свобода, чтобы снова стать Владыкой Морей и вернуться к той жизни, которая его больше всего интересовала.

Не так давно ставкой были брак с Катариной и их возвращение в Ирландию. Будущее рисовалось ясным и безоблачным. Сейчас все стало другим. Сейчас он боролся лишь за свою жалкую свободу и не менее жалкую жизнь.

Катарина прибыла в Лондон вместе с Макгрегором и Ги, совершенно измученная сумасшедшей гонкой. Онауехала с острова сразу же, как только узнала, что Лэм попал в плен и его жизни грозит опасность.

Лэм предал ее, но он не заслуживал смерти. Теперь она уже целую неделю жила в состоянии томительного беспокойства и леденящего душу страха. Она никогда не могла бы ни забыть, ни простить его ужасное предательство, но она не желала его смерти. Она должна как-то помешать его казни, должна умолять королеву о милости.

Они поселились в популярной среди иностранцев гостинице «Белый медведь». Им быстро удалось узнать, что двор располагался в Ричмонде, а Лэм сидел в Тауэре, и его судьба еще не была решена. Но повсюду они слышали разговоры о предстоящей казни: простые люди предвкушали повешение еще одного пирата на Воротах висельников.

Катарина взглянула на себя в зеркало. Она побледнела от постоянных переживаний, под глазами обозначились темные круги. Да, она совсем измучилась. Но теперь у нее была цель, которая привела ее в Лондон, — освободить Лэма О'Нила. И она сделает все, что потребуется, для успеха этой миссии, даже если никогда не сможет вернуться к нему как жена.

Елизавета расхаживала по приемной. Ее сердце бешено колотилось. Она приказала привести к ней пирата, потому что ей неудержимо хотелось высказать этому подлому предателю все, что она о нем думает. Она не могла дождаться момента, когда увидит его на коленях, умоляющего о прощении, бормочущего какое-нибудь жалкое объяснение своих ужасных поступков.

— Спокойнее, Бет, — пробормотал Лечестер ей на ухо.

— Не могу, — огрызнулась она, раздраженная его непоколебимым хладнокровием. Но ведь Роберт ненавидел соперников, и он знал, что она с самого начала благоволила Лэму. Поэтому он был необычайно доволен тем, что Лэм оказался изменником. Последние несколько недель он выступал за то, чтобы немедленно судить пирата, признать его виновным и повесить.

Теперь Елизавета жалела, что призвала его, Ормонда и Сесила. Но она знала, что ей необходим их совет — себе она уже не доверяла.

Двери комнаты широко отворились. Елизавета замерла, повернувшись к дверям. Она не видела ни гвардейцев в алой форме, ни Джона Хоука. Она видела только своего пирата.

Сердце Елизаветы на мгновение остановилось, глаза широко раскрылись. Ее сразу поразил его вид, и сердце ее сжалось от боли.

Когда-то белая туника была в пятнах крови. Бриджи были такими же грязными и запятнанными. Даже на расстоянии Елизавета ощутила запах его давно не мытого тела. Конечно же, он не брился и оброс короткой, лохматой бородой. Их взгляды встретились.

В то мгновение в ней умерла вся зародившаяся было жалость к нему. Какое у него было гордое лицо. Глядя в холодные серые глаза, Елизавета подумала, что он великолепен, как всегда. Этого человека не мог победить простой смертный. Он готов был склониться лишь перед самой Смертью. И даже умирая, он сохранил бы свою гордость и достоинство.

Елизавета сразу заметила все, до мелочей. Он стоял очень прямо, расправив плечи, несмотря на сковывающие руки за спиной кандалы, высоко подняв голову. Когда он смело смотрел ей в глаза — так, как смотрел бы на женщину, с которой не прочь переспать, — в уголках его рта даже появился намек на улыбку.

Нет, он не боялся смерти. И ее он тоже не боялся.

Елизавета ощутила восторг и огорчение одновременно. Как женщина, она никогда не сможет быть к нему безразличной, но как королева она должна потребовать, чтобы он выказывал страх и почтение.

Ее снова укололо то, что он ее предал. Как мог он изменить ей? Неужели она была ему совершенно безразлична? Она возблагодарила Господа и свою железную волю за то, что не пригласила его в свою постель в ту ночь в прошлом году, когда испытывала огромное искушение сделать это. Чтобы скрыть свое возбуждение, она улыбнулась так холодно, как только могла, хотя ее губы дрожали.

— Подойдите, пират.

Лэм прошел вперед, не спуская с нее взгляда. У него еще хватило нахальства сказать:

— Прошу прощения, ваше величество, — прежде чем опуститься перед ней на колени.

— Вот как? Вы — отъявленный мерзавец. В вас не заметно ни малейшей капли раскаяния.

— Я очень раскаиваюсь. Я прошу прощения не только за мои предполагаемые преступления, но и за появление перед вами в таком ужасном виде.

Она смотрела на него, стараясь понять, что он задумал. От нее не укрылось употребление слова «предполагаемые».

Его взгляд был слишком смелым, слишком мужским, и слишком много обещал.

Елизавету пробрала дрожь. Она чувствовала себя не столько королевой, сколько юной и растерянной девушкой. Внимательно глядя на него, она заметила, что кандалы причиняют ему боль. Но она не прикажет, чтобы их сняли: пусть страдает, раз так обошелся с ней.

— Можете встать.

Лэм так изящно поднялся с колен, как удалось бы лишь немногим, чьи руки скованы за спиной.

— Благодарю вас.

Елизавету раздражало, что за каждым их жестом наблюдают, к каждому слову прислушиваются. Все же она напомнила себе, что не должна отпускать своих советников. Слишком опасно было оставаться с Лэмом О'Нилом наедине.

— Когда вас в следующий раз приведут ко мне, сначала выкупайтесь, потому что меня оскорбляет ваш отвратительный вид и ваш отвратительный запах, — откровенно заявила она.

— Я надеюсь, что следующий раз будет. — Он наклонил голову. — Я сам себе отвратителен, — вежливо сообщил он, глядя ей в глаза, — и уверен, что выгляжу, как бродяга из Брейдуэлла.

— Я могла бы послать вас в Брейдуэлл, — сказала Елизавета. Неужели он рассчитывает обольстить ее этим своим откровенным взглядом?

— Но в этом месте отбывают срок только бродяги и шлюхи. — Он довольно нахально приподнял брови.

— Тогда я, наверное, должна послать туда вашу приятельницу.

Его нахальство пропало, и в глазах что-то блеснуло.

— Любовница — это не шлюха.

— Вот как? Я не знала, что тут есть какая-то разница, — сказала Елизавета. — Вы к ней все еще неравнодушны? — спросила она, стараясь скрыть ревность.

— Она была хороша в постели.

— Где сейчас жена Джона Хоука?

— На моем острове.

Елизавете очень хотелось, чтобы они остались вдвоем. Она должна узнать правду.

— Прошу всех выйти, — приказала она.

Все это время Ормонд с гневом смотрел на них и теперь, бросив на О'Нила убийственный взгляд, как будто переживал за сестру, вышел следом за Уильямом Сесилом, топая ногами. Лечестер не торопился повиноваться. С озабоченным видом он приблизился к королеве.