— Все будет хорошо, мой мальчик, все будет хорошо… — зашептал он, ласково поглаживая голову своего фаворита.

Оба не заметили, как в дверях появился красивый, атлетически сложенный юноша, одетый в маршальскую форму. Это был Курт, девятнадцатилетний приемный сын фюрера, его надежда и гордость.

Курт прокашлялся, и Гитлер, увидев его, резко отпрянул, выпустив из рук голову оберштурмфюрера.

— Курт, дорогой! Ты всегда появляешься так внезапно…

— Здравствуй, отец. Здравствуйте, господин барон. Но мне кажется, я здесь лишний. Я зайду позднее.

— Нет, останься, что за капризы! Клянусь, мы как раз говорили о тебе.

Курт молча подошел к камину, уселся в кресло, закинул ногу на ногу и стал выжидательно похлопывать стеком по голенищу сапога.

— Мы как раз говорили, — Гитлер подмигнул фавориту. — что именно господин Диц будет сопровождать тебя в поездке. Ты ведь не будешь возражать против этого, дорогой? Ведь ты еще так молод и никогда не бывал за пределами…

— Отец, — строго перебил его юноша. — я давно уже не ребенок.

— Прости, прости, мой дорогой маршал, но еще так недавно ты славно скакал у меня на коленях, размахивая сабелькой — цок-цок-цок…

Курт в раздражении сломал стек и бросил в огонь.

— Отец, если ты сейчас же не прекратишь, я уйду.

— хорошо, хорошо, дорогой, больше не буду. Я только хотел сказать, что господин барон хорошо знает языки и повадки окружающего мира. И если бы вы с ним подружились, все сложилось бы как нельзя лучше…

— Я ничего не имею против барона фон Дица. Он или кто-то другой, мне все равно. Я буду терпеть любого, если это необходимо.

— До открытия Олимпиады осталось меньше недели, а тебе еще необходимо адаптироваться в условиях Петербурга. Пыль, грязь, антисанитария — все это присуще славянским народам, а ты должен находиться в своей лучшей форме. Фриц Диц, вокруг моего сына не должно быть ни одного славянского микроба, вы отвечаете за это головой. Отправляйтесь туда завтра же.

— Завтра? — повторили молодые люди в один голос.

— За оставшиеся дни ты должен повторить свои результаты на местных площадках.

— Я готов ехать завтра, отец.

— А ты, Фриц?

— Как прикажете, экселенц.

— Вот и прекрасно. Однако я чувствую прохладу в ваших отношениях, и это меня огорчает. Обнимитесь и пожмите друг другу руки. Это приказ. Вот так, теперь можете идти.

Оставшись один, Гитлер начал неторопливо раздеваться.

— Курт ревнует, — рассуждал он про себя, — и это неплохо. Это не позволит ему расслабляться. Он слишком избалован. Надо было шепнуть Фрицу, чтобы вздул его хорошенько при случае… Фрида!

Появилась пожилая прислуга с фигурой штангиста-тяжеловеса.

— Наполните бассейн, я немного поплаваю перед сном.

После этих слов Петю как ветром сдуло.

Молодые люди были готовы разойтись в разные стороны, однако Курт передумал.

— Не желаете составить мне компанию на вечерней тренировке, господин барон? — предложил он, как показалось Фрицу, немного насмешливо.

По правде говоря, Диц устал и чертовски хотел спать. Но это был вызов, и он не имел права отказаться. Конечно, в свои тридцать семь он уже не мог показывать такие результаты, как этот девятнадцатилетний юнец, состоящий, казалось, из одних только мышц и лоснящейся кожи.

Приемного сына вождя начали тренировать с самой колыбели; он начал плавать раньше, чем встал на четвереньки и произнес первое слово. Курт должен был представлять из себя образец ницшеанского сверхчеловека, гордость нации, пример для подражания девочек и мальчиков из Гитлерюгенда. Все время он проводил в тренировках, самосозерцании и чтении специально подобранной для него литературы. Через неделю он должен был продемонстрировать свои достижения на Олимпийских играх в Санкт-Петербурге, выступая за независимую сборную мира.

Спортивный комплекс располагался в гигантском, словно специально созданном для этого природой каменном гроте. Курт рванул вверх рубильник, и десятки прожекторов осветили лазурную гладь стометрового бассейна, поле с новейшим искусственным покрытием, снаряды и беговую дорожку.

— Один круг для разогрева? — предложил Курт.

Фриц пожал плечами. Они переоделись и вышли на линию старта.

— Пари на бутылку шнапса?

— Как угодно.

— Старт, господин барон.

Первую половину километрового круга соперники бежали рядом, но затем Курт резко рванул, и вихрем вышел на финиш.

— Поздравляю, бутылка ваша, — сказал Фриц, оказавшись с ним рядом.

— Однако вы дышите так, словно не спеша прогуливались. Это нечестно, господин барон, наше пари недействительно.

Фриц пожал плечами.

— Вы не желаете бегать, но, может быть, не откажетесь со мной побоксировать? Немного. Я думаю, нам хватит одного или двух раундов.

— Я в вашем распоряжении.

— Вот и отлично. Не станете же вы нарочно подставлять физиономию под удары, к тому же это ваш шанс отыграть бутылку.

— Это решающий аргумент.

Соперники надели перчатки и вышли на ринг.

В первую минуту Фриц пропустил четыре удара по корпусу и не меньше десятка смазанных в челюсть. На второй минуте прямым левым в голову он получил нокаут.

Курт плеснул ему в лицо воды.

— А я слышал, что вы один из лучших, — произнес он насмешливо. — Но теперь я опасаюсь, не станет ли такой попутчик обузой в дороге. Пожалуй, я еще переговорю с отцом на эту тему. Однако я не хочу прекращать: мои мышцы только что разогрелись. Хотите реванш? Бой без правил и без перчаток, на четыре бутылки. Побежденный выпивает все прямо здесь, на ринге.

— Я по прежнему в вашем распоряжении.

Самоуверенно улыбаясь, Курт принял восточную стойку.

Фриц стащил с рук перчатки и выплюнул сгусток крови. Не успел он приготовиться, как юноша с криком бросился в молниеносную атаку, рассекая воздух руками и ногами. Однако уже в следующее мгновение он грохнулся спиной на дощатый помост и замер.

Открыв глаза, он выругался и легко вскочил на ноги.

На этот раз он повел более осторожную игру. Но результат оказался еще более позорным: Диц выбросил противника за канаты.

Потеряв голову от ярости, Курт схватил самурайский меч, с криком разрубил канаты, запрыгнул на помост… Но раньше чем острый клинок рассек противника пополам, он сам получил удар, еще раз сбивший его с ног.

Обливаясь кровью и рыча по-звериному, юноша бросился на врага, испытывая одно только невыносимое желание вцепиться в его горло зубами… но вдруг почувствовал, как его собственное горло оказалось намертво зажатым в тисках, в глазах поплыло, и его тело беспомощно повалилось на доски.

Когда он очнулся, Диц сидел на трибунах, одетый в форму, причесанный и умытый. В его глазу блестело стеклышко монокля, в зубах дымилась тонкая изящная сигара.

Курт поднялся на четвереньки, выпустил изо рта красную тягучую лужицу, потряс головой, встал на ноги и, шатаясь, приблизился к буфетной стойке. Взял бутылку шнапса, отбил горлышко, запрокинул голову и начал пить.

В два прыжка Диц оказался рядом и выбил бутылку у него из рук. Курт захлебнулся и закашлялся.

— Прекратите! Неужели вы держали такое пари всерьез?

— Вы легко могли убить меня или покалечить, — улыбнулся Курт красными от крови губами. — Но не сделали этого, хотя я откровенно издевался над вами. Вы благородный человек, господин Диц. Простите меня.

— Это вы простите меня, я вообще не должен был с вами драться.

— Я рад, что это случилось. Как говорят русские, топор встретил на пути твердый сук.

— Нашла коса на камень, — поправил его Фриц с улыбкой.

— Надеюсь, теперь мы будем друзьями, — Курт протянул руку. — Вы преподали мне хороший урок, господин барон.

— До завтра, мой принц.

Недавние враги скрепили примирение крепким рукопожатием.