– Так это был ваш друг?

– Конечно, ведь он согласился оказать мне услугу. Непросто избавиться от барракуды. Людоеды ненасытны.

– Тогда вам не о чем беспокоиться. Мистер Льюис спас вашего друга от барракуды.

– В таком случае я постараюсь думать о нем лучше. На секунду в карете повисло молчание.

– Марион, – продолжил Брэнд, – правильно ли я расслышал? Там, на поле, вы болели за «круглоголовых»?

– Нет.

Его лицо стало суровым.

– Значит, ошибся. Извините, что спросил.

– Я болела за вас. Их глаза встретились.

Напряжение в горле сделало ее голос хриплым.

– Брэнд, я должна извиниться. Я позволила вам думать, что считаю вас ниже себя, что я слишком хороша для вас. Простите. Это неправда. Я совсем так не думаю.

Его улыбка вспыхнула и погасла.

– Я знаю, – мягко пробормотал он.

– Откуда вы знаете?

– Просто я знаю вас.

Он взял ее руку и стал водить по ней пальцем. Когда она невольно вздрогнула, Брэнд поднял глаза.

– Но это не значит, что вы не озадачиваете меня. Порой ваши слова говорят одно, а глаза – совсем другое. Я верю тому, что читаю в ваших глазах.

Когда она не ответила, он испустил какой-то странный вздох и приблизил свои губы к ее губам.

– Вот что говорят мне ваши глаза.

Его поцелуй был таким же нежным, как и в первый раз, но ее реакция была другой. Она обвила его шею руками. Сердце ныло от всех тех чувств, которые она вынуждена была подавлять в себе. Она так хорошо его знает. То, что она испытывает, – не романтическая любовь. Он – не прекрасный принц, а она – не мечтательная дебютантка. Но он ей небезразличен. Она хотела, чтобы он знал, как дорог ей.

Брэнд целовал ее, с трудом веря в чувства, которые она в нем пробуждала. Ему хорошо знакома страсть и те удовольствия, которые он может получить от женского тела, но это было другое. Это была Марион. Он не хотел тискать ее в карете, как какую-то уличную девку, которую он подобрал в Воксхолл-Гарденз. Это не его стиль. Марион заслуживает… Кончик ее языка неуверенно коснулся его губ. Марион…

О Боже, он не может спорить с природой. Она такая податливая, а он хотел ее давно, очень давно, задолго до того, как Фанни представила их в своей гостиной, задолго до Лондона, задолго до того, как он узнал о ее существовании. Казалось, он полжизни ждал ее.

Когда он обхватил ладонью одну грудь и поцеловал сквозь тонкую ткань платья, жаркая волна накрыла ее, сделав слабой от желания. Ее ошеломила сила этого поцелуя. Хотелось бы ей, чтобы сердце перестало так неистово колотиться, но оно не слушалось. Ее тихий протестующий возглас превратился в беспомощный стон.

Этот стон невольного наслаждения чуть не лишил Брэнда самообладания. Он был потрясен ее реакцией, потрясен и возбужден. Он притянул ее к себе на колени и сжал в объятиях маленькое, трепещущее тело. Он целовал ее до тех пор, пока она не задохнулись, до тех пор, пока страсть не охватила все ее существо. Еще – говорили ему ее поцелуи. Еще – говорило ее тело, когда она прижималась своей мягкой грудью к твердыне его груди.

Плащ стал помехой, поэтому Брэнд стащил его с ее плеч. В ответ она стала целовать его глаза, щеки, шею. Он засмеялся в чисто мужском восторге.

– Что ты чувствуешь? – прошептал он.

Она чувствовала, что хочет остаться здесь навсегда, в кольце его рук, в этом маленьком уютном убежище, вдали от всех ее страхов и тревог.

– Я чувствую себя… свободной, – сказала она и сонно улыбнулась. – Брэнд, не останавливайся. Пожалуйста, не останавливайся.

Он не мог поверить своим ушам. Не мог поверить, что позволил этому зайти так далеко. Он должен остановиться.

Он затащит леди Марион Дейн в свою постель и в обстановке, приличествующей благовоспитанной девушке.

Он выглянул в окно. Слава Богу, они прибыли в Прайори.

Марион почувствовала, что ее подняли и усадили на противоположную скамью. Ее нижняя губа задрожала.

– Брэнд?

Он накрыл плащом ее плечи и улыбнулся:

– Мы приехали, Марион. Лучше приведи себя в порядок. Уверен, Клэрис с радостью одолжит тебе платье. – Брэнд коротко поцеловал ее. – И не смотри так потрясение. Это был всего лишь поцелуй.

С этими словами он открыл дверцу кареты и спрыгнул на землю. Марион посмотрела в окно. Парадный вход Прайори был ярко освещен настенными факелами. На крыльце небольшими группками стояли люди, приветствуя друг друга.

Марион посмотрела на свое платье. Оно было почти прозрачным и льнуло к ней во всех неподобающих местах. Она не может предстать перед всеми этими людьми в таком виде.

Мэнли открыл дверцу кареты. Когда он подал ей руку, его глаза на долю секунды расширились, но тут же приняли непроницаемое выражение. Марион готова была сквозь землю провалиться.

Она увидела, как группа мужчин окружила Брэнда. О Боже, что она натворила? Что ей теперь делать?

Брэнд подзывает ее. Она не в том состоянии, чтобы предстать перед его друзьями. Стоит им только один раз взглянуть на ее лицо, и они поймут!

Что поймут? Это был всего лишь поцелуй. Разве не так он сказал? Испытывая неловкость и обиду, она повернулась спиной к Брэнду и его друзьям и обратилась к Мэнли:

– Скажите мистеру Гамильтону, что я ушла домой, чтобы переодеться.

– Я отвезу вас в карете, миледи.

– Нет, я хочу пройтись.

Не дожидаясь его возражений, она повернулась и направилась к кустам, окаймляющим лужайку. Брэнд увидел, что она уходит.

– Марион! – закричал он. Оставив друзей, он подошел к Мэнли. – Что случилось?

– Леди Марион пошла домой, чтобы переодеться.

– Дьявол и преисподняя! – Гнев и тревога охватили Брэнда. – Подгони карету к ее дому. Я встречу тебя там.

Он помчался вслед за Марион, чертыхаясь себе под нос. Ну почему она не взяла карету? Они оба уже не дети, чтобы гоняться друг за другом по лесу. Почему ей всегда нужно все усложнять?

Когда Марион неслась через подлесок, ей вдруг показалось, что эта дорога хорошо знакома. Именно здесь они с Клэрис играли детьми. Коттедж тети Эдвины стоит на середине спуска. Она выскочила на поляну и внезапно остановилась. Дневной свет уже почти померк, и она часто заморгала, пытаясь сообразить, где находится. Ну конечно – здесь они с Клэрис прятались, поджидая привидение. Здесь не было ничего, кроме разрушенных стен и возвышающейся над ними каменной кафедры. Разрушенные стены – это все, что осталось от дома аббата, вспомнила Марион.

Она побежала дальше. Что-то было по-другому. Она помнила это место как-то иначе. Чего-то не хватало.

Какое это имеет значение? Ей нужно подумать о более важных вещах. Что ей делать с Брэндом? Что она может сказать ему после того, что случилось в карете?

Когда она выбежала из-за деревьев и увидела коттедж, уютно примостившийся за живой изгородью из тисов, то из ее груди вырвалось что-то среднее между всхлипом и смехом. Вот это для нее. Вот где ее место.

Марион достала ключ из-под цветочного горшка у черного входа, вошла и задумалась, что ей следует делать дальше. В ушах звучал материнский голос, напоминающий ей о том, что она является дочерью графа и поведение должно быть соответствующим.

Она переоденется, приклеит на лицо улыбку и отправится на прием к герцогине как ни в чем не бывало. А если Брэнд посмеет намекнуть о том, что произошло в карете, она станет отрицать, отрицать…

Марион уже поставила ногу на первую ступеньку, когда послышались шаги в утренней комнате, где Феба обычно делала уроки.

– Феба? – позвала она. – Эмили? Нет ответа.

– Кто там? Тишина.

Она чуть не запаниковала, но тут же остановила себя. Она слишком возбуждена. Если не возьмет себя в руки, то закончит свои дни в Бедламе.

Поколебавшись еще мгновение, Марион стиснула зубы, решительно прошагала к двери и рывком распахнула ее. Шторы были задернуты, и комната тонула в темноте. Должно быть, окно открыто, она почувствовала сквозняк.

Странно, ведь она лично заперла все окна перед уходом. Значит, кто-то влез в дом. Взломщик хорошо подгадал время, зная, что все они будут на празднике. Интересно, во сколько еще домов он проник, пока все веселились? В их маленьком коттедже ему особенно нечем было поживиться.