Брэнд вышиб дверь плечом и вошел. Гостиная, большой кабинет и маленькая спальня, немногим больше гардеробной.

Весь дом пропах лошадьми. Запах лошадей и кожи всегда напоминал Брэнду о дедушке. С отцом был связан запах бренди и табака. Он покачал головой, подумав, что эти двое отличались друг от друга как небо и земля тем образом жизни, который они вели.

Интересно, какой жизнью жил Джон Форрест? Брэнд знал, что Теодора привезла его с собой больше двадцати лет назад, когда вышла за дядю.

Коттедж был безупречно чистый. Брэнд бегло осмотрел письменный стол, но решил не взламывать замки. Теодора может быть против. Его куда больше интересовала одежда в стенном шкафу Форреста.

Он чуть не проглядел ту пуговицу, которая была недавно пришита на один из потертых сюртуков. Дырка, которая осталась после того, как Марион вырвала пуговицу во время борьбы, была аккуратно заштопана, но новая пуговица была чуть-чуть меньше остальных.

Брэнд вытащил из своего кармана пуговицу и сравнил – в точности такая, как на сюртуке конюха. Он стиснул пуговицу в кулаке, словно это была шея Джона Форреста. Так это Форрест напал на Марион и стрелял в него! Он тот человек, который совершал нападения на нее в Лондоне. Именно в то время они с Теодорой ездили подыскивать породистых лошадей.

Могли Форрест быть любимым человеком Ханны? Двадцать лет назад ему было сорок. Все складывается, за исключением одного: Ханна хранила памятные вещицы Роберта, а не Форреста.

Снова осложнения, сбивающие с толку.

Он услышал шаги в соседней комнате и быстро спрятал пуговицу.

– Брэнд, ты здесь? – позвала Теодора.

Он положил сюртук в шкаф и вышел навстречу.

– Освальд сказал мне, что ты здесь. Я прошла в оранжерею, но он не позволил мне увидеть Джона и ничего не рассказал. – Ее голос изменился. – Проклятый выскочка! Он что, думал, что я упаду в обморок или впаду в истерику? Я имею право знать!

Гнев только усиливал ее красоту: точеные черты, огромные глаза на бледном лице, решительный рот. С такой женщиной, верно, нелегко жить.

– Сядь, – сказал Брэнд, – и я расскажу тебе, что знаю.

– Спасибо.

Брэнд рассказал ей только то, что хотел, но ни слова о пуговице или своих подозрениях.

– Я пришел сюда, – он, – потому что подумал, что мистера Форреста могли убить с целью ограбления.

Теодора прищурилась.

– Думаешь, это тот же человек, который напал на вас с Марион?

– Не знаю, что и думать.

Когда она погрузилась в раздумья, он мягко спросил:

– Тео, а где Роберт?

Она резко вскинула голову.

– Роберт? Ты же не думаешь, что это он сделал? – Теодора покачала головой. – Роберт, как всегда, с какой-нибудь женщиной, которую подцепил на одну-две ночи. Его излюбленное место – «Три короны» на Брод-стрит, но он хорошо известен во всех питейных заведениях Лонгбери.

Что-то промелькнуло в глазах Теодоры, и она встала.

– Ты думаешь, Роберт ревновал к Джону? – Она недоверчиво рассмеялась. – Да я могла бы иметь дюжину любовников, а Роберт не почувствовал бы ни единого укола ревности. Кроме того, Джон был мне как отец. Роберт знает это.

Она задрожала, и Брэнд сказал:

– Тебе нельзя оставаться в одиночестве. Давай я отведу тебя в дом.

Судья и констебль не спешили с допросами. Всех слуг, садовников и конюхов собрали в большом зале. Члены семьи, собравшиеся в библиотеке, дожидались своей очереди.

Обед был отложен, готовить оказалось некому. Повара еще не допросили.

– Полагаю, – пошутил Освальд, – сэр Бэзил и мысли не допускает, что кто-то из Фицаланов может совершить преступление. Он считает, что это кто-то из слуг. Поэтому все так долго.

Никто не ответил. Все сидели застывшие и безмолвные, словно сфинксы, – сама мрачность и уныние. Больше всех потрясенной случившимся казалась герцогиня.

Все облегченно вздохнули, когда вошел лакей и доложил, что судья готов встретиться с ними. Лакей добавил, что их будут вызывать по очереди, начнут с джентльменов, которые нашли тело.

Через пятнадцать минут в библиотеке остались только Эмили, Клэрис и Марион.

– Почему никто не вернулся, чтобы рассказать нам, как там и что? – поинтересовалась Эмили.

– Полагаю, – ответила Клэрис, – сэр Бэзил хочет убедиться, что наши алиби подтвердятся без помощи друзей и родственников.

– Ну, мое алиби подтвердится. – В голосе Эмили послышались нотки раздражения. – И алиби Эндрю тоже. Мы провели все утро с Джинни Мэтьюз и… с полудюжиной других на пикнике. Мы только-только вернулись и любовались цветами в оранжерее, когда прибежал садовник и сказал Эндрю о мистере Форресте.

– Да, дорогая, – подала голос Марион, – но мы не знаем, когда на мистера Форреста напали. Брэнд думает, что это было ночью.

Она думала о другом. Брэнд побывал в коттедже Джона Форреста и нашел сюртук, от которого была оторвана пуговица. У него не было сомнений, что все нападения на нее – и в Лондоне тоже – были совершены Форрестом.

У Марион это в голове не укладывалось. Он казался таким вежливым и сдержанным.

Где-то рядом хладнокровный убийца, сказал Брэнд, и пока они не разоблачили его, никому не следует доверять.

Следующей позвали Эмили. Шмыгая носом, Клэрис сказала:

– Ненавижу этот дом. Здесь нехороший дух. Я никогда не была здесь счастлива, даже в детстве. Ты единственная подруга, которая у меня была, да и то всего несколько недель.

Марион не знала, что сказать. Она никогда не видела Клэрис такой. Но сказать что-то надо.

– Но вы же с Освальдом счастливы. Вы любите друг друга.

Клэрис улыбнулась сквозь слезы.

– Мне было двадцать пять, когда он приехал сюда искать саксонские реликты, однако нашел не реликт, а меня. Последние два года были самыми счастливыми в моей жизни.

После недолгого молчания Марион заметила:

– Если ты так ненавидишь этот дом, почему вы не уедете?

Клэрис пожала плечами:

– А кто будет заботиться о бабушке? Мисс Каттер? А они обе уже слишком стары, чтобы пускать корни где-то еще. Ты же видела бабушку сегодня, она слабеет. – Клэрис замолчала, но лишь на мгновение. – Я не могу сказать ей, что остаюсь здесь только из-за нее, иначе она первая велит мне уезжать.

Повисло долгое молчание, потом Марион спросила:

– А Роберт и Теодора? Они же здесь. Они могли бы присматривать за ее милостью.

Клэрис поджала губы.

– Теодора слишком поглощена собой, чтобы думать о ком-то еще. Посмотри, как она заботится о Флоре. Она ценит только себя. Роберт выказывает больше любви к девочке, чем Тео. Она больше времени проводит со своими…

Она прикусила губу и стыдливо посмотрела на Марион.

– Я не должна так говорить. Теодоре столько пришлось выстрадать, что не каждой женщине под силу выдержать такое. Так говорит Освальд. – Клэрис заметно повеселела. – Правда, он душка?

Марион улыбнулась:

– Конечно.

– Я не должна жаловаться, – продолжала Клэрис. – Я не одинока, моя семья рядом. А когда ты выйдешь за Брэнда и станешь членом семьи, будет еще лучше. Наши дети будут двоюродными.

Это была тема, в которую Марион не хотела углубляться. Что она могла сказать? Что она боится выходить за Брэнда, если он станет членом парламента? Что она будет оттягивать со свадьбой до тех пор, пока не убедится, что не станет камнем на его шее? И когда это будет?

Все так запуталось. Она не знает, как ей быть, что делать. И от Брэнда нет помощи. Он сказал, что не станет подталкивать ее, не станет на нее давить. Решение должна принять она, только она одна.

– Флора с Фебой так сдружились, прямо как сестры, – заметила Клэрис, – точно как мы в детстве.

– Только спокойнее. По крайней мере надеюсь. Клэрис улыбнулась:

– Не могу поверить, что все наши выходки были наяву. Повезло, что никто нас не видел.

Марион, не раздумывая над разумностью того, что делает, быстро заговорила:

– Нас видели. Незадолго до смерти кто-то сказал Эдвине, что видел меня в ту ночь. Это очень сильно расстроило ее.